***

Голубой шелк в крупные алые цветы подарила мама. Повертела кусок, прикладывая к груди, вздохнула и отдала Лоре:
- Ни туда, ни сюда, что бы не купить сразу два метра, сэкономила. Возьми, тебе как раз на юбочку.
Шелк был матовым, чуть бархатистым на ощупь, такой – странный. Мама сказала, японский.
Лора сразу представила себе девушку в кимоно, как на стереоткрытке, которая стояла у родителей в спальне на тумбочке, прислоненная к зеркалу. Маленькая Лора очень любила вертеть покрытую рифленым прозрачным слоем открытку. Девушка в розовом кимоно с белым веером в руке лукаво прищуривала глаз, а повернешь – открывала снова.

Ткань лежала у Лоры в шкафу, на ее личной полке. Временами доставалась, прикладываясь то к груди, то к бедрам. И стоя перед зеркалом Лора видела платье, или юбку. Но резать боялась, хотя на уроках труда, вместе с мощной черноволосой Галиной Максимовной они уже сшили себе по фартуку, юбке-четырехклинке и осваивали юбку-полусолнце.
А потом приехала в гости двоюродная сестра. Убила всех бабушек на лавочках, когда прошла через длинный двор с большущей сумкой, стукая по асфальту деревянными сабо и путаясь ногами в полах супер-модного макси-халата, отделанного золотыми ленточками. Была Элька настоящей красоткой, как две капли воды похожей на актрису Варлей, только глаза серые. И когда ходили вместе, привычно лучезарно улыбалась на комплименты и признания мужчин всех возрастов. Да, такая вот была сестра Лоры студентка Эльвира – мужчины не могли молчать, даже когда просто шли навстречу.
Она и взяла ножницы, стремительно обмерила смущенную Лору портновским метром, и, болтая о модах, платьях и босоножках, чик-чик, в полчаса раскромсала голубую красоту с алыми цветками на три куска, сложила хитро, тыкая длинным наманикюренным ногтем:
- Тут сострочи и тут. Мерять? Чего тут мерять, все само сядет. А верх, увидишь, как получится суперски.
Юбочка сшилась коротким колокольчиком, ловко облегающим круглые лорины бедра. А верх, это было настоящее швейное волшебство, когда Элька накинула квадратный лоскут с вырезом на кудрявую голову младшей сестры, стянула хвостики на талии, поверх стянула другие и завязала на поясе сзади пышным бантом, так что восхищенная Лора еле могла вдохнуть.
Элька пихнула ее к зеркалу.
- Ну? Видала, что из носового платка можно слепить, если ручки стоят?
И пошевелила красными ногтями, демонстрируя, чьи именно ручки.
Сестра гостила у них неделю, и очарованной Лоре остались в подарок юбочка с волшебной, как бабочка, майкой, кружевная блузка, собранная на невидимые резиночки, еще одна мини-юбка, секретно сшитая из старых папиных брюк (одну штанину Элька забрала себе), раскроенный недошитый макси-халат из цветастого штапеля, и голова, полная мечтаний и планов, прорастающих из рассказов студентки Эльки.

В сумке костюм почти не помялся, Лора бережно его разложила на кровати поверх застеленной простыни. Рядом Инна, шепотом ругаясь всякими смешными словами, пришивала пуговицу к своей запретной макси-юбке.
- Ого, – сказал за спиной Лоры голос Насти, – это чего у тебя такое?
Протянулась рука, подхватывая голубой квадрат с хвостиками завязок. По комнате захихикали девочки. Кто-то сидел, торопливо крася ресницы, кто-то у окна нагнулся над зеркальцем, уставя на бровь пинцет.
Настя повертела в руках лоскут, вопросительно посмотрела на Лору.
- Сейчас, – сказала та, радуясь, что сможет удивить, влезла в юбочку, застегивая пуговку на тугом пояске, – вот, это меня сестра научила, совсем просто, а получается, смотри, как.
Ткань легла по плечам мягкими волнами, Лора затянула хвостики завязок, увела руки назад, наощупь завязывая бант.
- Вот, – улыбнулась, переступая босыми ногами по гладкому крашеному полу.
В комнате повисла выжидательная тишина. Настя смотрела равнодушно, потом слегка закатила глаза, голубые, обведенные жирными стрелками туши. Молча скривила подкрашенные губы и ушла к своей кровати, на которой лежала кримпленовая зеленая юбочка и висел на спинке кровати батник, яркий, в желтые и зеленые огурчики, с перламутровыми частыми пуговками.
Лора беспомощно оглянулась на подругу. Костюмчик стал ей вдруг тесен, не вздохнуть, и юбка дурацкая, широкая, а еще эти крылышки на плечах. Инна подняла голову с ниткой, зажатой в зубах.
- Детский сад вторая группа, – внятно сказал шепот за спиной Лоры. И снова кто-то захихикал.
- Ой! – Инна выплюнула нитку, – о-о, Лорочка, ну как красиво! Это тот самый да? Который вы с Элей сделали? Красота! Тебе очень идет. И цвет идет. И цветочки идут.
- Правда?
Инна влезла в юбку, огладила бока, поправляя широкий подол. Взяла с кровати блузку с длинными пышными рукавами.
- А я как на базари бабка, да? В этой макси. Ну, мне все равно короткое нельзя, у меня ноги некрасивые. Худые.
- Нормальные у тебя ноги, – вступилась Лора, с горячей благодарностью за поддержку.

Девочки шли цветной стайкой, подламывая ноги на комках глины по обочинам разбитой поселковой улицы, из-за беленых и крашеных заборов на них смотрели, переговариваясь, женщины, и свистели пацаны. Лора держала Инну под руку, прижимаясь, будто ища защиты, ей казалось, ветерок, свободно гуляющий под широким колоколом короткой юбки, задирает ее так, что всем видны синие трикотажные трусики, запасные от школьной физкультурной формы. Смотрела с тоской на уверенную спину Насти. Та плыла в окружении свиты, и была такой недосягаемо взрослой в обтягивающей прямой юбочке, белых босоножках на платформе, маминых, наверное, и в батнике, точно повторяющем все изгибы крепкой спортивной фигуры. Рыжеватые густые волосы Настя забрала в конский высокий хвост и закрутила кончик блестящим спиральным локоном. Лора тут же пожалела, что сама она волосы распустила, наверняка, торчат во все стороны веником, потому что забыла взять у мамы бигуди, а даже если бы взяла, то не решилась бы крутить, под грозные вопли классной.
В светлых сумерках мелькали стрижи, издалека ворчал трактор и торжествующе, заглушая его железные звуки, щелкал в темной листве соловей. А еще пахло вечерними розами, тоже так – победительно, сильнее, чем гвоздичным одеколоном от комаров, и чем сушеной глинистой пылью, навозом с обочин, и новой густой травой, цвета – как настин батник, сочно-зеленой с яркими пятнами уходящего солнца.
Заходя вместе с Инной в широкие ворота клубного двора, стукая старыми босоножками по тротуару, обходящему стену, и останавливаясь в заднем дворе, где рядами наставлены скамейки без спинок и перед каменной ракушкой-эстрадой – группки ребят в клешеных брюках, Лора, наконец, подумала о главном. Вот он стоит, в приталенной рубашке, распахнутой донизу, в узких сверху, с широкими штанинами, модных брюках. Со своей ярко-русой челкой над синими глазами.
И задохнулась от радостного испуга и уверенности, что все сложится замечательно. Не может быть по-другому в такой волшебный, ослепительный вечер. С танцами.

Через три часа, сидя на жесткой скамейке и слушая, как за побеленным забором невидимый пес таскает гремящую цепку, звенит миской и иногда рычит, подбегая поближе, Лора, изгибая уставшую спину, напряженно отклонялась и думала растерянно и печально о своем радостном настроении. Которое всего каких-то три часа назад.
Насчет времени она знала точно, только что спросила у парня, который сидел рядом, курил и время от времени шарил рукой за спиной Лоры, пытаясь ее приобнять.
- Та десять, – ответил ободряюще, – нормально, как раз медленно если пойдем, успеешь к своей хате. А то, может, вылезешь после в окошко, а? И через забор. Я поймаю.
В подтверждение своей ловкости сплюнул, целясь подальше. Плевок заблестел в луне низкой звездочкой. Лора, отворачиваясь от блеска, отклоняясь от руки, теперь еще и затрясла головой:
- Нет. Ты что, Коля, нет. Нельзя мне. Нам.
- Та, – не поверил Коля, бросил попытки обнять Лору и, сунув руки в карманы, со вздохом вытянул ноги, приваливаясь к стене, – будто вот нельзя. А девки лазили ж. Как поселили вас, так уже два раза лазили. С Костяном и Пачиком бухали винище.
- Ну… – Лора не нашлась, что ответить и подняла руку – посмотреть на свои часики. Вздохнула выразительно:
- Поздно уже…
Коля выплюнул окурок, притоптав его подошвой, потянулся, вытащил руки из карманов и таки обнял Лору, крепко прижимая к своему боку. От него пахло сигаретным дымом и вином. А еще свежим молоком.
- Эх. Ну, ты чего такая деревянная, Ларисочка? А завтра давай на ставок? Скупнемся. Я за тобой на розу приеду, хочешь? Они там пока на автобусе, мы эхх, на мотоцикле как вжарим. У меня брательника мотоцикл, он в армии щас, сказал, вози, Колька девок, пока тебя тоже не забрили. Ну, я чего, я в армию хочу, там стрелять можно. Пашка в Германию попал служить, мамке прислал гипюра три отреза, папане зажигалку лихую. А мне во, смотри.
Он, к Лориному облегчению, убрал руку, покрутил, показывая на среднем пальце толстое кольцо с какими-то буквами на квадратике тусклого металла.
- Чисто золото. С булата перстень. Я думал, купил там, а то они сами делают. В общем, через два года повестка придет и бай-бай, Колян.
Лора встала, одергивая короткую юбку. Шлепнула на руке комара.
- Коль, пойдем, а? А то классная орать начнет.
- Та, – снова не согласился Коля, но встал, галантно свернул руку кольцом, дождался, когда Лора покорно просунет свою и повел ее обочиной, прижимая к распахнутой рубашке, когда оступалась на комках глины.
- Они там ваши, понапилися уже. С Валькой Чумой и Петрухой шофером. Чего улыбаешься? Не веришь? Мы ушли, а там как раз ваша эта бегала, искала другую, что у пацанов надзирает. Ой, где же, ну как ее.
- Галина, – потряслась Лора, – Максимовна? По труду наша учительница.
- А-гы-гы, – соглашаясь, заржал Коля, – потрудилась уже ваша Галина. Петруха налил полстакана бормотухи, ее и повело.
Лора вспомнила деловитую Наденьку, как та собрала вокруг себя разгоряченных танцами девочек и парней, оглядела стремительно и невнимательно:
- Так. Сейчас можете погулять, ровно час. Вы поняли? Чтоб в десять тридцать были в постелях. У девочек назначаю главной Таню Зарыкину, у мальчиков – Саша! Саша, не подведи, Перебейнос, я на тебя надеюсь. Чтоб к одиннадцати все уже…
- Вы же сказали, в десять трид… – пискнула Инна, и осеклась, когда кто-то дернул ее за рукав.
Оглядываясь и шепчась, хихикая, толпа быстренько повалила к выходу под гулкий шум на эстраде, где таскали провода студенты из соседнего села, назначенные обеспечить музыкой малолеток, смеялись и переговаривались.
Так закончились танцы. Лора стояла одна, ища глазами в редеющей толпе вдруг исчезнувшую Инну, и жалея о том, что они вообще были. Потому что Олежка весь вечер танцевал только с Тоней Величко. Она была такая красивая, миниатюрная, с аккуратно уложенной на плечо волной русых волос, в своих нарядных джинсиках и серой курточке, короткой, с кармашками. А еще – трикотажная черная маечка в обтяжку.
А потом рядом возник Коля, это с ним Лора печально протанцевала последние три танца, прощаясь с мечтой о прекрасном Олежке Рубанчике. Сказал уверенно, так же как сейчас, сворачивая руку кольцом:
- Ну, пошли, что ли? Провожу.

…Уже подходя к старому саду, что темнел макушками деревьев за побеленным, в дырках, забором, Коля остановился, поворачивая Лору к себе и притягивая к голой груди.
- Пусти, – она испуганно выставила оба локтя, упираясь, – да пусти же!
- А поцелуемся, а? Лорчик, ну давай. Разочек только. А я тебе… черт, ты дурная совсем?
Ступил назад, потирая шею, куда Лора чувствительно заехала локтем. Молча отвернулся и зашагал, опустив голову. Лора помедлила и пошла следом.
- Коль? Ну, ты чего? Если я не хочу, так что теперь. Мне притворяться, что ли?
- Та ладно, – неожиданно мирно сказал отвергнутый Коля, – пошли уже, пока вам воротА не закрыли. А то полезешь через забор. Как другие девки.
Замурлыкал что-то, поддал ногой комок глины. Лора пошла быстрее, рядом. Нерешительно сунула руку под его локоть. И дальше шли уже хорошо – молча и мирно, приноравливаясь к шагам друг друга.
Я сейчас лягу и засну, думала Лора, шагая то мелко, то врастяжку, и плевала я на всяких олежек и величко, пусть танцуют. Главное, так пахнет розами, и луна висит, клонится широким лицом, и такие звезды. А Коля вовсе неплохой мальчик, даже обидно, что я совсем в него не влюблена. Если бы влюблена, можно и поцеловаться, но это же в первый раз, никогда еще ни с кем. В первый нужно так, чтоб…
Она подумала, подбирая мысленное точное слово. Чтоб по-настоящему. Торжественно.
И улыбнулась тому, какое слово пришло смешное, как про праздничный монтаж со стихами, которые выкрикивают октябрята, надуваясь от гордости.
- Ты красивая, – отметил Коля, тоже, то мельча шагами, то идя широко, как привык, – я тебя сразу приметил, такая вот. Ну, такая, в общем. Кучерявая. И нарядная. У меня у мамки с такого есть платье, только этот, как его, кримплен, да? Ей дядя Василий привез отрез, когда с Москвы возвращался, ну, через Москву, с северов. Синее такое платье. С розами. Мамка смеется, та шо те розы, кругом розы.
- А мне нравится, – возразила Лора.
Они уже подходили к приоткрытым большим воротам.
- Та, – мудро сказал Коля, – ото когда все время воняет, мы привыкши, ажно смешно, понаедут такие, как вы вот, и ахают, ах ароматы какие. Вон, на комбинате, где цех фасовки, там ароматы. Там уже масло. Духи. Одекалоны разные. Красивое такое все. Вроде даже не наше вовсе.
- Коля, пришли. Пора мне.
Она аккуратно вынула руку, благодарно улыбнулась белым вихрам над неразличимым в сумраке лицом.
- Погодь. Завтра будем гулять? Давай, а? Я не буду приставать, вот клянусь. Я тебе одну штуку покажу, секретно.
- Клянешься? Ну… ладно, да. А штука эта…
- Сказал же – секрет. – Коля засмеялся, качнулся на подошвах, стоя с глубоко засунутыми в карманы руками, – ты завтра в девять часов выйди. Да? Просто погуляем.
Лора кивнула, берясь рукой за шершавую от старой краски створку.
Он уходил, темнота съедала сначала брюки с ботинками (школьные брюки, вспомнила Лора, и еще пиджак был, тоже школьный, на танцы пришел пацан – в школьной форме), потом белые вихры, похожие на ляпнутую в темноте сметану. Потом – пятно белой рубашки, такой немодной, пузырем заправленной в брюки, но по моде расстегнутой до самого ремня. Кажется, он неплохой пацан, снова подумала она, уже ступая внутрь двора и стараясь, чтоб потише, жалко, что я совсем его не люблю.