***

В спальне, когда все по очереди находились в туалетную будочку за домом, и к фыркающему крану, неся перед собой зубную щетку с колбаской пасты и полотенце на локте, и теперь укладывались, делая каждая из своей постели воображаемый домик, личное место, Настя сказала, сидя с поджатой ногой и расчесывая густые рыжеватые волосы:
- Теперь будут придумывать каждый вечер херню. То лекции, то политинформашки. Лишь бы мы не побежали подолами махать.
Лора, развешивая на спинке кровати полотенце, удивилась. Ей и в голову это не пришло. Что специально. Чтоб все время занять. Получается, не будет им никаких танцев. Если в среду, а потом в субботу, то два раза, а потом они уезжают. Вот черт.
Классная встала в дверях, оглядела сонных зевающих девочек. Сказала с подчеркнутой усталостью в голосе:
- Осипова! Несчастье ты. Немедленно сними эти свои. Папильошки.
- Надежда Петровна, – заканючила длинная Оля, закрывая руками мелкие бигуди по всей башке, – ну, Надежда Петро-овна… я высплюсь, честно-честно.
Лора ужасно хотела Инне сказать на ухо, не папильошки, а папильотки, были такие бумажки и тряпочки, мама как-то в кроссворде это слово нашла, и они потом смеялись, обзывая так мамины бигуди. Но Инна, оказывается, уже спала, запрокинув профиль и раскидав тонкие руки.

- Ладно, Осипова, – классная вдруг заторопилась, поглядывая на часики, – смотри у меня, если завтра, на работе. Так, всем спать, никуда не выходить. Я с Галиной Максимовной буду… буду. Мы будем с ней на крыльце. Снаружи.
Она еще постояла, держа руку на выключателе, отмахнулась другой от комара и свет в прихожей погасила. Комнату с кроватями сразу заполнила луна. Лора сидела, уже почти спящая, но было здорово смотреть на черные перекрестья теней и квадраты белого света. А еще она тайно ждала, когда все заснут, и тогда уже заснет она сама, чтоб, если вдруг захрапит или рот раззявит, никто не увидел.
Мимо прошла тень, Лора вздрогнула, поспешно сминая подушку, чтоб Настя, у которой белело кремом лицо, видела – она делом занята, а не просто сидит, как пень, непонятно зачем.
Настя выглянула в окно у двери, прислушалась. Возвращаясь, встала рядом с Лорой, запахивая ситцевый халатик.
- Снаружи, – усмехнулась шепотом, – кто б говорил, умелась Наденька, к Галине, так что никого там снаружи.
Лора кивнула, поправляя у ног сумку, запихивая ее поглубже под кровать. Не ложиться же, пока Настя стоит рядом. А то решит, что Лора не хочет с ней говорить.
Но Настя не уходила. Стояла на квадратиках лунного света, сунув руку в кармашек халата. Оглядывала спальню, уже полную ночных звуков – кто-то бормотал, кто-то тихо посвистывал носом, кто-то зачмокал губами, совсем как младенец. Будто чего-то ждала.
- А ты чего не ложишься? – спросила, сторожа глазом блестящее невидимым стеклом окошко.
- Я… я в туалет еще, – соврала Лора, нашаривая ногой тапочки.
- Отлично. Вместе пойдем. Я перекурю.
Она потянулась, взяла лорино полотенце и вытерла с лица крем, бросила обратно, размазывая остатки пальцами. И вдруг, насторожившись, схватила ее одеяло, сложенное в ногах кровати.
- Пошли. Быстрее!
- Я… – Лора поспешно встала, застегивая на бедрах пуговку такого же легкого ситцевого халатика, – да, иду.
Они проскочили темную прихожую, в сенях Настя зашуршала, шепотом ругаясь и расшвыривая тапочком стаю кед и мокасинов. В раскрытые двери глянул голубоватый лунный свет.
Лора встала на крыльце, непонимающе протягивая руки, в которые Настя сунула край одеяла.
Вдвоем, стоя на ступеньках, трясли одеяло. А снаружи, за каменным, в дырках, забором послышались вдруг голоса. Кто-то засмеялся, умолк выжидательно. Зашептались. Над белёной закраиной показалась черная голова.
- О. Девчонки. Приветики.
Рядом замаячила еще одна, порастрепаннее.
Настя свернула одеяло, сунула его Лоре. Та приняла, прижимая к халату.
- Чего надо?
- Так просто. А что, бухнуть не хотите?
- А у вас, что ли, есть? – Настя усмехнулась, поправляя густые волосы. Луна блестела в глазах и на зубах.
Черная голова покачалась, и вдруг после короткой возни на заборе сразу – согнутая фигура, черная, с руками на белом краю. И нога спущена уже сюда, к нам, испуганно поняла Лора, переминаясь, с дурацким одеялом у груди.
Парень звучно хлопнул себя по локтю.
- Ебаные комары, достали, – пожаловался светски, – а то, есть, конечно. Самограй есть. Еще бормотуха.
- Херни не пьем, – отрывисто сказала Настя. И величественно кивнула Лоре, – пошли.
- Мускат будет. Завтра если, – не сдавался вдогонку неразличимый ухажер, – та не уходите, девочки. Вас как зовут?
- Настя, – королева уже стояла в дверях, подталкивая Лору внутрь.
- А подружку как? Ну чо, мы завтра придем, да? Две бутылки. Мускат.
Лора молча остановилась, потому что Настя держала ее за халат, не рваться же, выдирая пуговицы. Но зачем ей эти непонятные, деревенские. Если Олежка же. Он сегодня точно хотел заговорить. А получается, завтра ночью нужно выйти и пить мускат с этими, которые матерятся на заборе? Вдруг он узнает?
- Лариса зовут, – сказала за нее Настя, – ладно, тащите завтра свои бутылки. Во сколько придете?
- А вас как? – внезапно спросила Лора из-за плеча королевы.
- Чо? – удивился второй, и успокоился, – а-а-а, меня Костя, Костя Забуга, а это – Петька Пачик. Чего?
Дернулся и пропал с забора, сдавленно выругался снизу, уже невидимый.
- Так спросила ж, – возмущенно отбивался от каких-то быстрых слов Петьки, который Пачик, – откуда я знал. Та ладно тебе.
- Пшел вон, – рявкнул Петька, повернулся к девочкам, – та не уходите. А курить есть? Может, покурим, то-се. За знакомство.
- Мы не курим, – отрывисто сказала Настя, и наконец, толкнула Лору внутрь, – бай-бай, мальчики.
Входя в спальню, где, уже настоявшись на тишине и лунном свете, царила сонная тишина, полная невидимых звуков – дыхания, поскуливания и быстрых бессмысленных шепотов, Лора, тоже шепотом, спросила:
- Так ты курить не пойдешь?
- А, на фиг, – беззаботно отозвалась Настя, – я спать.

Лора осторожно села на постель. Легла, стараясь не скрипеть пружинами. Под закрытыми веками поплыли, качаясь и кивая, кусты, усыпанные яркими нежными розами, взгляд Олежки, такой синий, и его растрепанная на широком лбу светло-рыжая челка, витринки, под которыми почему-то сигареты и бутылки с этикетками «Мускат», «Бормотуха», черные говорящие головы на смутно-белом заборе. И настино решительное лицо, поблескивающее от крема, руки, мерно встряхивающие одеяло.
Жалко, что нельзя помечтать про Олежку, как привыкла дома. Укладываясь, и как сейчас, натягивая до подбородка простыню, а ногу наоборот, высовывая и кладя поверх белого, придумать, как они вместе, ну, к примеру, собирают розу, и Олежка отдает Лоре свою полную сумку, чтоб у нее быстрее наставились галочки в бригадирской тетради. Потом берет за руку, уводит далеко, где дрожат листьями тонкие акации в лесополоске, цветут, свешивая белые грозди и их запах мешается с ароматом роз. И вот уже Лора самый знаменитый парфюмер, у нее свои духи в прелестном хрустальном флаконе и вечернее платье с голой спиной, она стоит, смеется, на голове прическа, с живыми розами, и вокруг фотографы, и все хлопают, а рядом Олежка, потому что он тоже… тоже, ну…
Она не успела придумать, кто же он там, заснула, а еще знала, тут нельзя мечтать, как дома, потому что в спальне, полной девчонок, ее мечты будто сказаны вслух. А в них ведь не только она. Вдруг Олежка обидится.

***

А в среду все же были танцы. После полдника, на который девочки сходили в столовку, и съели там по куску творожной запеканки, запивая ее густым, очень вкусным киселем, Галина вытурила мальчишек и повела их, орущих, в детсад, Наденька махнула рукой, чтоб не вставали и слушали.
- В семь часов, – оглядела проницательным взглядом подопечных, – в клубе, вернее, на летней эстраде, ваши танцульки.
Переждала визги и радостные вопли.
- Никаких помад, никаких накрашенных глаз, ты слышишь, Светлана Птичкина?
- Я что, крайняя, – пробубнила широкая длиннорукая Птичкина, у которой папа ходил в рейсы, и потому пузатая косметичка лопалась от начатых и забракованных мамой помадных карандашиков, коробочек с тенями, кругляшей пудрениц и цветных цилиндриков туши с иноземными надписями. За цветное богатство Свету Птичкину ценили подружки, и даже Настя в школе выбирала ее «ходить на переменах» – тесно прижавшись и держа друг друга под локотки, медленно прогуливаться мимо зеркал и стендов, шепчась о всяких секретиках. А Света дарила Насте то длинную палочку туши, то наборчик почти целых теней с блесточками.
- Мы с Галиной Максимовной лично, слышите, лично проследим, с кем вы там пляшете, и кто куда соберется удрать. Родители вас под нашу ответственность. Нам. Так что, никаких мини-юбок, и никаких там завивок и помад. Что, Шепелева?
Она удивилась поднятой тонкой руке. Инна ходила в скромных отличницах, да еще была младше всех и с ее стороны классная подвохов не ожидала.
- А макси можно? – темные влажные глаза смотрели обеспокоенно, другой рукой Инна поправляла собранные в косу каштановые волосы.
- Э, что? Макси. Какое макси, Шепелева? В смысле макси? Нет, конечно. Юбки до середины колена. Величко, ты слушаешь?
- Я в джинсах буду, – успокоила классную миниатюрная Тоня, оглаживая туго затянутые голубым коттоном бедра.
Наденька закатила светлые глаза и выразительно развела руками.
- Я бы твои джинсы, Величко, на месте твоей мамы… и всыпала бы. Господи! Вы не представляете себе, да? Какая жуткая на нас с Галиной Максимовной ответственность! За вас! Отвернуться невозможно!
- Угу. Мы ж сразу ка-ак побежим… – Инна фыркнула Лоре в ухо и та натянуто улыбнулась, беспокоясь все сильнее.
Во-первых, юбка ее синего летнего костюмчика, который так мечтала Лора надеть сегодня, была никак не до середины колена, а еле прикрывала попу. Во-вторых, Инна же спала и не знает, что да, как только отвернулась Наденька, Лора уже болтала с местными, почти согласилась пить с ними мускат и выходила с Настей почти покурить. Хорошо, что вчера Настя не стала ее звать, а исчезла ночью с Олей Осиповой и Наташкой Кацыкой. И еще Лора страшно мечтала о белом танце, чтоб пригласить Олежку. И может быть, после погулять с ним. Тут такая луна, лунища просто. И звезды, таких никогда в городе нет. А еще поет соловей. И пахнут розы. Ну, когда еще так? А то в следующем году погонят на буряки, как восьмые и девятые. Так что классная в своих мрачных высказываниях оказалась совсем права и чего уж тут фыркать.