ЕЛЕНА БЛОНДИ
ВОТ РОЗА…
Повесть
Посвящается Игру
- Ой!
– Что с тобой?
– Влюблена!
– В кого?
– …
Считалка из очень детской игры
·Делатели воспоминаний – особая порода людей, остро ощущающих гармонию мироздания и имеющих смелость внести тот самый, единственно верный штрих – поступок, творение, слово, определение места предметов – который необходим для того, чтоб музыка сфер зазвучала, снова и снова. Жить по-другому они не умеют, храни их Господь
Из рабочих тетрадей Михаила Финке, датированных 1979 годом
Лоре всегда хотелось розового варенья. Она читала о таком в старой книге персидских сказок и мысленно видела его – прозрачные розовые лепестки в светлом сиропе, тают на языке, оставляя во рту яркий аромат, который сильнее нежного лепесткового цвета.
Первое “не так” появилось, когда Инна показала в маленьком дворе темный куст, усыпанный желтыми с лихорадочным румянцем крупными розами:
- Это чайная роза. Ну, из которой розовое варенье. У меня бабушка варит.
Лора потрогала растрепанный цветок, теплые лепестки вяло посыпались, застревая на жестком зеленом глянце. Убрала руку – из-под рыхлого кочанчика сбежал, повисая на паутинке, прозрачный паучок.
- Вкусное? – спросила с надеждой, примеряя внезапный бледно-желтый к тому, нежному розовому, придуманному.
Инна пожала худыми плечиками, с одного падала на локоть широкая лямка черного передника.
- Да не очень.
И вдруг сморщила короткий ровный нос, тряхнула каштановыми волосами.
- Ба!
Когда, после пятого урока, она потащила Лору к себе, попить вишневого компота, то, как делала всегда, стащила с конского хвоста тугую резинку и, поставив на траву дипломат, аккуратно взбила волосы попышнее, протягивая их по плечам и груди длинными пальцами музыкантши.
Лора снова удивилась. Как это – розовое варенье “не очень”. Так не бывает. Это все равно что сказать – мне не нравится радуга. Или – белоснежные крутые облака.
- Ба! – кричала Инна, широко и оттого некрасиво шагая, так что коричневый подол натягивался, и коленки становились похожими на кузнечиковые, – ба! А дай нам с Ларисой варенья, а? Ты где?
Лора послушно влеклась следом, не успевая смотреть под ноги. Во дворе Инны было всегда интересно, может быть, потому что сама она жила в квартире, а там что – двери да окна, коридорчик в обоях. А тут – плитчатый двор под виноградом, будка со спящим в ней лохматым Пиратиком, гнутый смешной кран рядом с кустом крыжовника, каменные ступени, серые, к деревянной двери в облупленной синей краске. И пристроенная к беленому дому веранда, сплошь забранная ромбиками и квадратами стекол. Лоре всегда казалось, там, за этими ромбиками должно быть сплошное волшебство. Но там была длинная пустота, с одной стороны ею владел стол под линялой клеенкой, а на нем – батареи банок и бутылок. И на пол кинут половичок из косматых тряпичных лент.
- С розы! – продолжала взывать Инна, исчезая за побеленным углом, где начиналось царство бабушки Гали: приземистая летняя кухня-времянка, за ней – проволочный забор с калиткой в огород.
Огород Лора не любила, в нем уж точно никакого волшебства – картошка и морковка, линии проволоки, за которыми пустырь, потом школьный стадион, и на нем – все еще пацаны со своим футболом.
- Из розы, – по серым ступеням спускалась, поправляя цветные воланы на вырезе блузки, мама Инны, тетя Ирина. Стройная, темноглазая, с круглыми щеками, чересчур, по мнению Лоры, румяными, и глаза такие – вечно немного красные, будто плакала только что.
- Вернее, из роз, варенье – из роз. Мы же не говорим, из яблока. Или – с яблока. Да, Лорочка?
Лора была благодарна тете Ирине за то, что не Лариса (пацаны не уставали, орали с первого класса “Крыса-Лариса”) и потому улыбнулась, кивнула, соглашаясь. Хотя, как это – из роз. Какой-то получается извоз, изроз.
- А лучше всего сказать – розовое варенье, – будто услышала ее мысли тетя Ирина, осторожно поправила темные волосы, взбитые кудрями, и пошла к воротам, четко ступая лаковыми белыми лодочками.
- Бабушка сказала, на столе, где все, – Инна снова выскочила, с парой яблок в руке, показала яблоками на облезлый стул у виноградной извилистой лозы.
- Кидай сумку, пошли на веранду. И чай там сделаем.
Лора послушно сунула мягкую сумку на стул, усадила, как плюшевого медведя – та все время заваливалась набок. Бархатный стул во дворе – это тоже было смешно и немножко волшебно. Будто он убежал. Или прогнали. Когда она в первый раз пришла к Инне в гости, то потом представляла себе всю-всю домашнюю мебель в непривычных местах, под небом, а не под потолком. Кресло, укрытое ковриком с помпошками – на перекрестке со светофором. Телевизор на песке рядом с морским прибоем. Или идешь-идешь в лесу, и вдруг – диван. С подушками. Девочка, а девочка, посиди на мне, устала, наверное… Тут просилась на язык обычная детская страшилка, только вместо черной руки или красных кровавых туфелек был диван, и наверное, придется рассказывать, как он душит подушками опрометчивых девочек. Но диван среди орешника становилось Лоре жалко, тем более, ни разу не рассказав, она понимала, ее понесет, – расскажет, уж так расскажет. Сама напугается. Обратно дороги не будет, придется дивану жить в страшной рассказке.
- Инночка, чашки вымоешь, и чайник потом на место, – калитка в воротах открылась, закрылась, мелькнули над беленым забором темные кудри, – добрый день, Светлана Петровна, вы в магазин? А я вот…
На длинной веранде Лора, как делала всегда, прошла мимо стола в самый конец, разглядывая ромбики и квадраты, и теперь через них казалось – волшебство там, во дворе под виноградом. Инна перебирала пыльные банки, наклоняя их и рассматривая темные бочки. Вишневое, алыча, яблочное.
- А. Вот. А я буду с вишни, оно кисленькое такое.
На плитке с лохматым пестрым шнуром заскрежетал донышком чайник. Лора приняла в руки тяжелую литровую банку, разглядывая коричневую муть, что слоилась прозрачными неприятными плоскостями. Инна, отбрасывая на спину длинные волосы, отобрала банку, подцепила край жестяной крышки консервным ключом.
- Ложки там, в столе. Надо руки помыть, смотри, пыли сколько. А Руся мне сегодня плевал на парту бумажки, придурок такой. Я его линейкой по башке, а он еще харканул на пол, гад, ну, я бросила сверху промокашку, а Наденька орет, Шепелева, сейчас убирать будешь. Как он мне надоел, чучело противное. Мама мне, ах, Инночка, он, наверное, в тебя влюблен, конечно, влюблен… какие-то они, взрослые, ничего не понимают, пойдем, вот полотенце.
Чай встал в широких чашках янтарными озерцами, парящими в солнечном свете. Инна села, согнула ногу, упирая ее ступней в перекладину табурета. Нагибая банку, вывалила в глубокое блюдце, которое называла странно – пиалушкой, изрядную горку коричневого месива. Сунула туда Лорину ложку.
- Давай. Пробуй. И желание загадай.
Лора подцепила комок, он разваливался на прозрачные мокрые лепестки неприятного цвета, что-то они напоминали, такое, не сильно хорошее.
Инна сбоку смотрела, глаза у нее были темные, влажные, как у Бемби, пухлые губы сложились в лукавой усмешке.
- Эдька наш знаешь, как его называет? Варенье из тараканьих жопок. Ой. Ты меня только не убей!
- Инка! – закричала Лора, с трудом проглотив уже отправленный в горло приторный комок, – да ну тебя! Фу!
И с облегчением бросила чайную ложку на стол, чтоб не мешала смеяться.
Варенье, и правда, было так себе. И хорошо, что Инна ляпнула про слова брата, теперь можно им не давиться, а спокойно поесть вкуснейшего вишневого, раскусывая упругие кисленькие ягоды, которыми набит рубиновый прозрачный сироп.
А то, придуманное, было, конечно, ужасно жалко, и, допивая чай, такой горячий, что верхняя губа покрылась щекотными капельками пота, Лора решила, пусть в сказках все же будет другое, без всяких вареных рыжих тараканов.
(продолжение следует)