ГЛАВА 8
Рывком сел в кровати, скидывая на пол скомканную простыню. Поймал глазами отключенный мобильник с пульсирующим огоньком вызова.
- Витька!!! – орал Степан в коридоре.
Вскочил и, пошатываясь, побрел к двери. Щелкнул замком. Дверь распахнулась, больно ударив его по плечу. Степка ворвался в прихожую, следом стали вваливаться еще люди. Витька только крутил взлохмаченной головой, провожая безумным взглядом резиновых амбалов в черных футболках. В прихожую влетела Тина Тин. Проскочила было в комнату, но остановилась, увидев хозяина за дверью. Смерила взглядом голое бедро плечо и локоть, фыркнула высокомерно-заинтересованно.
Степка уже метнулся обратно, таща в руках застиранный махровый халат. Ткнул им Витьку в живот:
- Надевай, давай! Переговоры щас будут!
- Ага, – неопределенно отозвался Витька и стал совать руки в уворачивающиеся рукава, – вы, это, на кухню идите. Хотя, не поместитесь там. И неубрано.
Завязал пояс халата и прошлепал в комнату, слушая цокот певичкиных сапожек за спиной. Сел на кровать, поджал пальцы ног – холодно босиком-то, не лето.
Двое в черном рассредоточились по комнате. Тина постояла в центре, огляделась. Подошла к столу, присела изящно, будто сниматься собралась. И вопросительно глянула на Степку.
Взгляд Степку воодушевил.
Он заходил по комнате, недовольно морщась, когда надо было обходить охранников.
Витька следил за другом, просыпаясь потихоньку.
- Ты где был? Я тебе звонил полдня вчера! И ночью звонил, думал, вдруг мобильный дома оставил, придешь – ответишь! – Степан остановился напротив и упер руки в бока, – что молчишь?
- Ну, отключил я его.
- Отключил! Всех ошарашил, съемку гениальную сделал! И смылся. И телефон отключил! – Степан посмотрел на Тину возмущенно, призывая возмутиться за компанию, – что ж ты такое делал, а?
- Летал.
- Ах, он лета-а-ал! – И Степан набрал воздуха в грудь, собираясь разразиться речью, но Тина махнула рукой:
- Оставь, Степушка, думаю, он и, правда, летал. Пусть проснется сначала.
Подняв брови, она что-то разглядывала на смятых простынях. Крошечные трусики – нежно-сиреневый смятый лепесток, что оставила Наташа, надев свежие перед уходом. А когда напомнил ей, фыркнула, что, мол, снятые второй раз не надевает – выкинешь. Он тогда головой покачал, выкинуть пожалел и усмехнулся про себя, подумав, что вот так и становятся фетишистами.
Тина перевела взгляд на его колено. Виктор ухмыльнулся и целомудренно потащил полу халата, прикрываясь.
- Да, – повторила задумчиво, – вижу, летал…
Он неопределенно пожал плечами. Дива вкладывала в слово несколько другой смысл, возможно, единственный, ей понятный. Но тоже была права. Ведь и с Наташей летал. Чуть-чуть.
Встал и, придерживая запахнутый халат, отправился на кухню.
- Кому кофе? – бросил через плечо.
Степка запыхтел следом в узком коридорчике, подталкивая в спину.
В кухне навалился на Витьку, прижав к раковине, уронил со стола полотенце. Зашептал громко, брызгая слюной:
- Блин! Ты хоть на снимки-то глянь, они в пакете у Таньки! Это ж гениально! Да, пока она там, со своими мамонтами, я о деле, дурак, о деле! Надо контракт, хуе-мое, все чин-чином! Поднимемся, понял? Ты же гений, блин, в халате своем, да запахнись, видеть не могу, тьфу!
- Не можешь, не тискай, – Витька вывернулся из-под Степки, снова затянул пояс, – принеси мне джинсы с майкой, а то что я, как Рокфеллер какой – полуголый людей принимаю.
- Ага! Ага! Щас принесу. Давай уже просыпайся!!!
Витька потер лоб крепко. Взъерошил волосы:
- Степ, мне такой сон снился… Мне вчерашний день снился, ну, как я в Ботаническом хожу. Только там еще девушка была…
- И ушла от тебя без трусов, да?
- Нет! Она во сне только была, понимаешь?
- Нет. Да фигня все, напарник! Ты ж не забудь, что я сказал! Молчи, может? Я сам тебя буду сватать, мол, самородок, еще никто не знает, Ля Шапель из Джанкоя…
И Степан, пихнув Витьку в бок, так, что тот снова приложился бедром к столу, понесся в комнату за парадной одеждой для деловых переговоров.
Освободив помпезный круглый стол с ободранной полировкой от накиданных на него курток, плакатов и раскрытых книг, собрались вокруг. Тина достала из нарядного пластикового пакета бумажный и открыла клапан, царапая бумагу острыми ногтями. Степка попытался вытащить из рук у нее сокровище, но был жестко отпихнут плечом – похоже, никому даже подержать не собиралась отдавать.
Снимки веером легли на вытертый лак. Тина замерла, не отводя глаз от себя. Степка шумно дышал ей в ухо. Витька посмотрел. Второй раз. Со спокойным удовлетворением. Он уже видел их, когда делал. Как бы и не новость перед глазами. И легкое недовольство внутри – ведь можно было сделать сильнее, чтобы смыслы полезли через изображение и бумагу, взрывая изнутри это нежное лицо с дрожащими губами, притягивая взгляды и не отпуская, заставляя думать-думать и возвращаться, чтобы снова напиться этих смыслов и увидеть новые…
- Ну? – требовательно вопросил Степка.
- Так…
- Как так? Что – так? Не видишь, что ты сделал?
- Вижу, – Витька отошел от стола, поставил на подоконник чашку, взял сигарету из растрепанной пачки, и закурил, смешивая дымок с кофейным запахом. Засмотрелся в окно.
- И?
Он повернулся. Степан стоял, сжимая и разжимая кулаки, смотрел на него с недоумением, но воинственно. Тина за его спиной, выпав из реальности, никак не могла оторваться от снимков. Мамонты стояли в разных местах комнаты, повесив перед собой невидящие взгляды, как отключенные роботы, что пока без надобности.
- Понимаешь, Степ. Я посмотрел. Хорошая работа. Но я могу лучше.
- Ну-у, ты загнул, парень! – начал Степка, но осекся, вспомнив, видимо, уже сделанные снимки.
- Да, могу. И это не только радует. Думаю, у меня многое теперь изменится в жизни. Давай уже переговоры переговаривать, да я думать буду. Мне как-то, Степа, вдруг подумать захотелось…
Степан заоглядывался. Переговоров с известными певицами он никогда еще не вел. До этого все деловые переговоры происходили за кружкой пива в шумном спортбаре или в цветных вспышках дискотечных огней – криком на ухо предполагаемой клиентке. Или – с ней же, размякнув поутру после веселой совместной ночи. В последнем случае Степан иногда лишь после удачного завершения переговоров осторожно выяснял, как заказчицу будущего портфолио зовут.
- Тиночка! – начал ласково, но спохватился и попытался убрать из голоса мед, – Тань, да оторвись же! Ну? И помогай мне давай! А то ты не знаешь, какой из меня бизнесмен!
Тина отклеила взгляд от сверкающего глянца, сосредоточилась на растерянном, но воинственном Степке. И – расхохоталась. Покачала головой, по темным волосам заскользили мягкие блики осеннего солнца:
- Степушка. Ну ты хорош! Тут же про себя все и рассказал. Обмануть тебя – плевое дело.
Тот покраснел. Повесил голову, махнул рукой и тяжело пошел к дверям.
- Стой, дурак! – велела Тина, – обманывать не собираюсь. Пока я тебя люблю, паршивца, все будет хорошо и ладно, понял?
- Как? Любишь?… – Степка напрягся, полуобернулся, глядя недоверчиво на собеседницу.
- А! Потом-потом, не отвлекайся! Иди сюда. Да не давай мне смотреть на снимки!
Она, ловко поворачивая Степана за широкие бока маленькими руками, утвердила его между собой и столом. Улыбаясь, поправила рыжую прядь на просторном его лбу. Повернулась к Витьке. Степан застыл неуклюже, боясь сменить позу. Только глазами отчаянно ел Витьку из-за хрупкого Танькиного плечика.
- Ну, самородок джанкойский, слушай мои предложения, – начала.
Витька закивал с готовностью, изобразил на лице внимание. Он хотел все побыстрее закончить.
- Ты идешь ко мне на ставку фотографом. Будешь получать в месяц… И за каждую сессию… Кроме меня – никаких съемок звезд. Никаких за моей спиной переговоров. В контракте будет оговорена неустойка, если вдруг захочешь меня бросить и перейти на другую работу, в сумме…
Витька слушал, как Тина называет суммы для него астрономические, кивал. Смотрел на нее. Опять видел снимки. Новые. Усмехнулся. Ей бы не понравились. Металлическая Тина. Не стальная амазонка с обтекаемой сверкающей грудью. Нет – собранная из случайных, найденных на улице, а то и на помойках, шестеренок и изношенных чужих деталек – разных и уже со ржавчинкой.
- Ты меня слушаешь?
- Да, слушаю. Не буду я на тебя работать.
- Хочешь больше?
- Нет. – Он смял окурок в пепельнице, дождался, пока не умрет дымок – тоньше, тоньше – над миниатюрной помойкой из спичек и бывших сигарет…
- Тань, ты в Москву зачем приехала? Ведь не звездой становиться? Или?
Тина подняла брови. Подошла к Витьке. Задевая его плечом, достала из смятой пачки сигарету. Сунула ему в лицо, дожидаясь зажигалки.
“Оскорбляет” – ласково подумал Витька, суетливо щелкая, бережно придерживая, с полупоклоном отступая, – “с мыслями собирается”.
- Это имеет значение?
- Ага.
Тина помолчала. И сказала правду:
- Я в МГУ приехала. В своем поселке первая отличница была. Ну и завалила первый же экзамен. А возвращаться… Это здесь такие мыши, как я, в обработку идут – что хочешь, то и нарисуешь. А там у меня всего будущего – муж-алкоголик да выводок полунормальных детей. А что?
- А то. Значит, умница и поймешь. То, что я сделал – красиво и мало. А будем вместе, будет много и безжалостно. Потому что в тебе не только это есть, что я тогда ухватил. Из-за Степки волновалась очень, вот все мягкое, трогательное – наружу и полезло. А сделай я снимки сейчас, ты бы меня убила! Ой, убила бы – точно! Хотя и вошла бы вместе со мной в историю искусства. В качестве модели гениального фотохудожника.
Степан у стола фыркнул возмущенно. Негромко, впрочем.
Тина молчала. Курила. Глянула на Витьку отчаянно, собираясь что-то сказать, но не сказала.
Тишина повисла в комнате, перевивая собой струи дыма под висюльками люстры.
- Ты пожалеешь. И возненавидишь меня, – ласково сказал Витька, – за то, что я вытаскиваю из тебя все. И показываю всем. А диктовать мне уже нельзя будет. Иначе – не сделаю так. А сделаю – ремеслуху просто.
Тина поморщилась:
- Ну, занесло тебя! Будто мы не картиночки обсуждаем, а вопросы мироздания!
- Ага, мироздание. Все на свете – мироздание. И картиночки – тоже. Ты, умница, это понимаешь. Только упрямишься и уже мечтаешь все, что случилось, в рамки загнать. Не получится!
Тина потушила сигарету. Устроилась рядом, расплющив о подоконник маленькую попу, обтянутую серыми бриджами. Стояли, смотрели на Степку задумчиво. Степка ежился. Топтался нервно, пытаясь принять независимую позу.
- Хочешь, я тебя утешу? – предложил Витька, глянув искоса на тщательные локоны, заправленные за маленькое ухо. Мочка уха, в трех местах – точки проколов – светилась розовым.
- Хочу, – уныло отозвалась, смиряясь с мыслью о неудаче.
- Ты, Тинка, на этих снимках куда угодно теперь въедешь. Вот, куда захочешь. Любой, кто увидит, больше ни о чем думать не будет, только – взять бережно в ладошки и от всего защитить.
- Думаешь?
- Знаю! Ты только умно выбери, хорошо? А то ведь, защита разная бывает. Найдется человек, что и от жизни захочет спасти.
- Вот уж утешил!
- Обязан предупредить.
- Угу. Я подумаю.
- А я уже подумал! – жизнерадостно заявил Витька и толкнул ее локтем в бок, – хочешь совет?
- Давай уж, прорицатель.
Витька наклонился и, ладонью подавая к себе нежно пахнущую девичью голову, зашептал на ухо:
- Ты ведь не со мной контракт хочешь заключить на самом деле. Тебе Степка нужен, так? Ты признайся самой себе, что – так. И подумай лучше в эту сторону.
Тина медленно кивнула, и они снова уставились на Степана. Тот, мучаясь ревностью, гневно сверкал синими глазами на прижавшуюся друг к другу парочку.
- Д-да, – медленно начала Тина, – но…
В сумочке ее требовательно запиликал мобильник. Витька почувствовал, как напрягся и даже будто похолодел локоть у его руки.
Она глянула исподлобья на Степана, вытащила телефон и заоглядывалась, не нажимая кнопки соединения.
- В кухню только если, – предложил Витька.
И дива зацокала сердито каблучками к дверям, уже не глядя ни на ребят, ни на охранников своих, вздыхающих расслабленно, по-буйволиному.
- Да, Ники, да, – чуть приглушая голос, унесла в кухню начало разговора.
Степан подошел, присел на то же место, что грела до него Тина.
- Чего вы тут. Шептались? – поинтересовался сурово. И покраснел до рыжих волос над конопатым лбом.
- Степа, не буянь. Я делаю, как лучше.
- Лу-учше, – уныло передразнил тот, – откуда тебе знать, что для меня лучше.
- Знаа-аю, – важно ответил Витька, выдерживая ту же унылую интонацию. И предложил, оживившись, – а хочешь, я тебя сфотографирую? И все-все про тебя узнаю? И ты узнаешь?
- Не-а, не хочу, – честно ответил Степан, – я ж не дурак!
- Да, Ники, да! – Тина снова шла в комнату, неся те же слова и разрезая пространство перед собой раздраженным взглядом, – ну, какие проблемы! Никто не прячется, не глупи! Да, уже спрашиваю!
И, оторвав от уха телефон, рыкнула на Витьку раздраженно:
- Номер квартиры какой?
- Девяносто три. А-а, подъезд и номер дома? Не нужен?
- Девяносто три! – крикнула Тина в трубку, сложила телефон, как скомкала и глянула на стоящих телохранителей с ненавистью.
- Не нужен ему номер дома. Уже подъехал и во дворе стоит. Кто-то из этих капнул, – дернула в сторону мамонтов подбородком.
- Ну, и зачем держишь при себе – столько? – ядовито поинтересовался Степка, – тоже мне Мадонна!!!
- Контракт у меня такой, Степушка, – голос у Тины устал и потускнел, – обратная связь, понимаешь ли, имидж…
В дверь позвонили. Еще. И постучали.
- Открой, – сказала дива, – это Ники пришел.
Витька пошел к двери, слушая, как ворчит за его спиной Степка:
- Ники еще какой-то… На фиг нам Ники? И без него хорошо…
В длинной раме двери стоял изящный молодой человек. Серый пиджак и темные брючки – все по фигуре узенькой и гибкой, расслабленно умеющей повестись в нужную сторону, так, будто это единственная возможная сейчас для него поза. Оптимум тела в пространстве. Полусвет лестничной площадки удивительно шел ему. Изящно вырезанный силуэт на разжиженном сереньком. Сверкнуло – улыбка ровного ряда зубов до того белых, что кажется, фосфоресцируют в полумраке лица:
- Рад! Рад! Пройду?
- Пройдите-пройдите.
Ники вошел. Изгибаясь, чтоб не касаться Витьки в узком коридоре, проследовал в комнату. Мельком оглядевшись, направился к старому креслу, двумя пальцами поднял скомканную рубашку и, чуть поморщившись, опустил на пол. Поддернул брюки и плавно сел, положив ногу на ногу. Посмотрел благодушно на всех снизу вверх. Приготовился слушать.
Все молчали.
Тина вздохнула.
- Познакомьтесь, это мой штатный фотограф Николай Сеницкий, он…
- Как Сеницкий? – заорал Степка, – тот самый Сеницкий?
Он подбежал к Ники, обеими руками затряс расслабленную кисть.
- Неужто знаете? – лениво удивился гость, стараясь не трястись вслед за плененной рукой.
- А как же! Как же! Да вас в столице каждая собака, э-э, каждый фотограф знает! Даже Витька наш, уж на что из Джанкоя, так и то!
Ники бросил на Витьку острый взгляд:
- Н-да, это, конечно, показатель… В самом Джанкое знают… И?
- Что “и”? – удивился Степка.
- До чего договорились?
- А никто ни о чем не договаривался, Ники, – подала голос Тина, – я заехала показать снимки. И все.
- И все. Будто? – Ники смотрел на Тину. Темными глазами, что не освещали, а затеняли смуглое лицо.
- Представь себе.
Ники отлепил от нее взгляд и уставился на Витьку. Тот благодушничал, усевшись на постель. Крутил в руках Наташины трусики.
После нового молчания Сеницкий понял, что помогать ему в беседе никто не намерен. Сжал тонкие губы.
- Значит, переговоров за моей спиной не вели? Никаких денег и работы она, – кивок в сторону Тины, – тебе не предлагала, – уперся в хозяина квартиры ненавидящим взглядом.
- Нет, – хором сказали Витька и Тина.
- Какие переговоры? – фальшиво изумился Степан.
И снова все замолчали. Разговор походил на кучу громоздких камней, каждый, примериваясь, жалел поднятую для пинка ногу и выжидал, кто пнет первым.
Витька посмотрел в окно. В стекло билась оранжевая бабочка. Маленький глухой стук, будто подушечкой пальца легонечко и неровно. Волнистые блики прозрачными и призрачными осколками резали суетливые крылья. Руки у Витьки зачесались. Заныла икра. Он бросил трусики на смятые простыни:
- Слушайте, мистер большой фотограф, или вы скажете, чего хотите, или я вынужден просить всю кодлу покинуть мою скромную квартиру. Простите, конечно, Тина, вы, конечно, звезда, а мальчик ваш, конечно, даже в провинции известен, но я только что встал и по утрам люблю в сортире газетку почитать. Будете ждать или как?
- Я скажу, чего я хочу! – Сеницкий вскочил, – я не позволю за моей спиной…
- Говорил уже, – подсказал Степка, – дальше давай.
Сеницкий резко повернулся:
- Ты еще тут, бездарь неотесанная! Сам фотосессию завалил, а туда же!
- Кстати, о сессии, – звонким голосом прервала его Тина, – вы же не видели, мальчики, результатов. А Степушка что-то скромен оказался. Успехи помощника заслонили ему даже собственные достижения. Временно, надеюсь.
Простучав каблуками к столу, Тина схватила пакет, перевернула его и высыпала поверх Витькиных снимков ворох глянцевых отпечатков. Повернулась к своему фотографу:
- Ну? Посмотришь? И скажешь, почему у тебя я получаюсь таким манекеном пластмассовым? Только на имидж не вали, ладно?
Витька, забыв о ноге и бабочке, подхватился с кровати. Стал перебирать фотографии. Сеницкий дышал ему в ухо смешанным запахом хорошего коньяка и освежающих конфеток.
Тина отошла в угол комнаты и тихонько взяла Степкину руку.
- Степа-ан… – протянул Витька, держа в руках снимок, – и молчал?
- Тина, ты не видишь, что ли? Посмотри, ноги какие толстые, – занервничал Ники. Выхватил фото, сжал тонкими пальцами. Фотография выгнулась, протестуя. Он замахал перед Степкиным носом полузадушенным отпечатком:
- Это работа, по-твоему? Да это непрофессионально совершенно!
- Я старался, – Степка опустил голову, – я так вижу.
- Так вижу! – передразнил Сеницкий, – на хрен кому такое видение! Она тут на пэтэушницу похожа!
- Не на пэтэушницу, а на школьницу.
Тина рванула из его рук смятый снимок:
- Не трожь! Мне нравится! Это мое!
- Твое, – подтвердил Степка, не поднимая головы, – только твое. Я так никого никогда. Только тебя, Тань. Веришь?
- Верю, – Танька не смотрела на него, яростно уставившись на своего фотографа:
- Слушай меня, чучело гламурное. Ты все доказывал мне, что кроме пары ножек и вульгарного ротика, у меня нет ничего! А два просто фотографа, заштатные ребятки, нераскрученные, увидели другое и – каждый свое. А ты только и можешь, что из импортных журнальчиков позы и выражения лица слизывать? А я? Где у тебя я?
- Да кому ты нужна? Нужен набор суповой – губы, сиськи, ноги! Крылья и душа, милая, в набор не входят, их не купят. А мой наборчик – скушают и запросят еще. Ты мне всем обязана! И деньгами! Души захотелось!
- Ну-ну, – Витька поднял руку, – вы еще мне о смысле жизни дискуссию устройте! Я что, неясно выразился?
Ники оскалился, вскочив. Зубы сверкнули, лицо упало в собственную темноту. Зацепил Тину за руку и потащил к дверям. Она, вырвавшись, подбежала к столу и стала запихивать снимки в пакет, роняя скользкие отпечатки на пол и всхлипывая. Собрав все, метнулась в коридор. Ники пошел следом. В дверях обернулся:
- За деньгами придете в офис, вот по этому адресу, – кинул на пол визитную карточку.
Ребята, раскрыв рты, смотрели в сторону коридора. Сквозь медленно закрывающуюся входную дверь шум лифта шершавым одеялом накрывал женские вскрики и мужские раздраженные восклицания.
- Опять скандалят, – поделился один из охранников, включившись, – ну, помирятся, не впервой. Пошли, что ли.
- Да-а, – подытожил Витька, когда они со Степаном остались, наконец, в тихой квартире:
- Цунами, тайфун, ураган, что там еще? Милые бранятся-тешатся все время, оказывается! Крепко же он ее за горло держит!
Нагнулся, поднял с пола залетевший за ножку стола снимок:
- Спят, верно, вместе, – предположил, с одобрением Степкину работу разглядывая.
- Заткнись, а? – попросил Степка, – дай лучше выпить, а то этот Сволочицкий навонял коньяком, хоть закусывай.
- Пойдем, брат, в кухню. А что, он, правда, такой сильный фотограф?
- Где там. Спекулянт чистой воды. Знаешь, как начинал? В парках выслеживал собачек всяких крутых шишек, портреты делал и рассылал потом хозяевам в качестве подарков – с сахарными подписями и расшаркиваниями. Вот и поднялся, через собак и кошечек.
- Да, силен, – Витька оглянулся на окно, прищурился на солнце. Схватил валяющуюся на столе камеру:
- Давай, Степ, на кухне разберись, а у меня тут бабочка, оранжевая. Не улетела, милка, ждет бессмертия!