21

- Ты меня внимательно слушаешь, детка?
Инга кивнула. Извинительно посмотрела на сидящих у байды мужчин и пошла по прибою, дальше и дальше, обходя детей и парочки в мелкой воде.
- Да. Я слушаю, ба.
- Ты одна сейчас? Олеженька ничего не сказал толком, а сама не хочу встревать, у них там свои молодые дела.
- Ты моя золотая Вива, молчишь, как партизанка, а скучаешь ведь.
Вива, далеко в Керчи, стоя на старой крепостной стене, рассмеялась, прижимая к уху мобильник. Ветер с пролива дернул широкий подол, и она ухватила его рукой, прижимая к бедру.
- Ждала, когда соскучитесь сами. Ты не ответила мне.
И Инга, снова на качелях времени падая в прошлое, повторила свои же слова, сказанные когда-то Виве:
- Мы тут с Сережей. Горчичниковым.
И замолчала. На другом конце невидимой нитки, что связывала двух женщин, молчала Вива. А потом, вздохнув, снова засмеялась.

- О-о-о, – проговорила нюхины слова восхищения мирозданием, – о-о-о, а я думаю, почему голос такой. Ну… детка моя золотая, любимая моя девочка, я не знаю, что сказать тебе. Потом скажу, да? Вы ведь приедете? К нам с Санычем приедете?
- Куда же мы без вас. Конечно, приедем. Но ты скажи, ба, насчет главного сейчас. Я ушла, я одна тебя слышу.
- Хорошо…
Вива смотрела перед собой, по проливу медленно, но на самом деле быстро шли танкеры и сухогрузы, отсюда небольшие, но видно было – дивные своими размерами, – гудели мерно работающими двигателями. Слева тянулись тонкими веточками пирсы старого рыбколхоза и над усталыми промысловыми суденышками вились горластые чайки. А справа солнце золотило воду до самого города, что лежал на округлом побережье бухты. Казалось, полмира были перед глазами, а другая половина крепко прицеплена к полотну золотой воды, что утекает через пролив и Черное море дальше и дальше, к океанам.
«Какое хорошее место». Вива думала это каждый раз, глядя. И мысль эта держала ее, делая сильной. Учила выбирать направление. И справляться с ухабами и поворотами жизненного пути.
Вот золото морской воды. Вот корабли, и вот чайки. Старые камни, укрытые подсохшей от зноя травой. Ступени вниз, к улицам поселка, что сам, как трава, врос в равелины и укрепления крепости. Мы все – трава среди камней.
- Ипомея, – сказала Вива, глядя на другое, на изогнутые пересохшие стебли, усеянные сухими кувшинчиками бывших цветов, – она уже отцвела, и если ты там, в поселке, семена есть на любом, наверное, заборе.
- Да, – послушно ответила Инга, останавливаясь по щиколотку в воде, – ипомея. Еще?
- Ты знаешь, что еще. Оглянись, туда, где степь подходит к песку. Или подойди.
- Да.
Инга вышла из веселой прохлады, пошла поперек, горяча ноги раскаленным песком. Встала там, где из него уже торчала сизая морская осока с лезвиями высоких листьев. И оглядела царство трав, брошенное к босым ногам. Среди сочных кустиков морской горчицы, неровных кустов катрана, сиреневых веточек кермека, синих шариков мордовника, расстеленных плоско злых колючих звезд синеголовника, увидела и остановила взгляд на сухих, дугами выгнутых стеблях, усыпанных изящными коробочками с темным глазком тайного нутра каждая. Сказала медленно в трубку:
- Вижу. Да. Я поняла, о чем ты.
- Ты справишься, детка? – заботливо спросила Вива, – или мне приехать и всех вас там напугать воспоминаниями о золотых временах?
- Ба, перестань. Мне надо подумать, как следует. Это же очень серьезно.
- Потому и спросила. Если мало, толку не будет. А много – наделаешь бед. Да что я, ты уже совсем большая девочка. И ученая. Как раз этому.
- Я буду звонить, если засомневаюсь, хорошо? Спасибо тебе. Целую. Санычу сто приветов.
- Тебе от него тоже. Инга?
- Да? – она переступила нагретыми ступнями, зарывая их в песок, чтоб не обжечь. Под ложечкой засосало – Вива спросит, про Сережу. А все так скрутилось, и думать надо сейчас о другом, сосредоточиться…
- Девочка Олеги. Она красивая? Очень?
Инга от неожиданности засмеялась. В голосе Вивы слышалась недоверчивая настороженность.
- Ба. Ты ревнуешь своего ослепительного Оума! К девчонкам!
- Вовсе нет. К одной только. Вон какая у вас там троянская война и все из-за этой прекрасной Елены.
- Эноны!
- Что?
- Вива, я тебе потом-потом все расскажу. Да, она очень красивая, но главное в ней совсем другое. Ты не переживай, и не грусти. Оум тебя любит.
- Да, – успокоилась Вива, – конечно, я не сомневалась. Ну, немножко только. Скорее там побеждайте всех. И мы вас ждем.
- Ба! – вспомнила Инга самое важное, – варенье! Из синих слив. Мы не все съели? Нужно, чтоб была банка, обязательно, но чтоб оно синее-синее, почти черное.
- Достойное задание, – Вива усмехнулась и попрощалась.
Медленно пошла вниз, придерживая тонкой рукой цветной легкий подол. Ее девочка правильно все поняла, и волнуется зря, она справится. Настало время после мужских войн для войны женской. Пусть все сложится, пока мы тут их ждем.
Под стеной ее ждал Саныч, разводя руки, чтоб поймать. И Вива с досадой улыбнулась, спрыгивая с невысокой корявой ступенечки.
- Саша, ну ты как со старушкой, перестань.
- А нога болела, Вика, – сурово напомнил Саныч, – и сколько мне ждать через ваши секреты, ты обещала посмотреть, хороший ли цвет.
Они прошли к тупичку возле железных ворот дома, где к забору приткнулся облупленный жигуль-девятка.
- Кажется, она была когда-то зеленой? – раздумчиво предположила Вива, трогая пыльный багажник.
- Как была? – обиделся Саныч, – она и есть, аквамарин называется.
- Значит, сперва вымой свою красавицу, а после уже поглядим, – решила Вива, – а я пока отдохну, набегалась по верхам, как девчонка.

За сто километров от новой игрушки Саныча Инга вернулась к дому, и села рядом с Сережей, напротив Гордея, привычно кинувшего корявые лапы на серую выскобленную столешницу. Переводила глаза с его старых рук на внимательное, строгое лицо своего мужчины. И вдруг поняла. Тихо мысленно засмеялась. Там, на диком безлюдном пляже, что остался в прошлом, есть стела, на которой – большой Иван и его жена Лика, поющая чудесные мелодии. И вот сидит и смотрит, на руки старика, положенные на стол. Когда-нибудь, он нарисует и тебя, Михайлова, тыщу раз. Но сейчас видит только эти руки.
И то, что она прочитала в нем это, сделало ее вдруг счастливой, несмотря на все страхи и переживания. Он больше, чем просто любимый, ее красивый худой мужчина с крепкими плечами и таким, как у мальчишки, впалым животом. Ничего не растерял, сберег, и, наверное, оно еще выросло, конечно, выросло, ведь она видела фотографии. Какое счастье.
- Нам пора, – сказал Горчик, – автобус скоро.
- Сидите, – велел старик, не двигаясь, – будет вам транспорт.
Поднял коричневое, иссеченное сухими морщинами лицо к шиферной крыше. Там, над чердачком, торчал тонкий короткий флагшток и на нем, а не было раньше, трепыхался порванный с краю цветной лоскут линялого старого ситца.
Сережа пристально смотрел на старое лицо. Переводил взгляд на широкие плечи, вольно опущенные, на локти и узловатые пальцы. Прикрыл глаза и снова открыл их, глядя и запоминая.
На крыльце стояли уже сложенные рюкзаки.
- Гордей, – сказала Инга, – ты приедешь к нам? В гости. Мы как без тебя, а Гордей?
- Чего ж без меня. Я тут. Всегда. Сами вот и вертайтесь. У меня тута свои, квартирантов не бывает.
- Я думала, ты к нам. Мы тебе покажем город. И степь. Пролив еще. Саныч купил старую машину, на ходу, везде покатает.
Гордей покачал головой. Выпрямился, кидая под стол длинную ногу.
- Та. Чего смотреть. Мне и тут хорошо. Димка вот ездиит, и отец его. Как схотите, вертайтесь.
Повернулся на знакомый мерный шум мотора. За низкими проволочными воротами мягко чмокнула дверца. И по тропинке к столу быстро пошла женщина средних лет, в простом ситцевом платьишке, босая. Только тщательная стрижка, да сверкающий маникюр рассказали о том, что терпеливый шофер Арно привез все ту же Таню.
- Транспорт вам, – доложил Гордей, когда Таня села рядом с ним. Засмеялась смущенно, поправляя оборочку на вырезе платья.
- Я, наверное, совсем глупо, да? Выгляжу. Гордей, ты же сказал, никогда больше.
Она махнула рукой на флажок. Тот гордо полоскался в мареве, показывая красные маки по синему полю.
- Та я не себе, – сурово сказал старик, – дитям вот. Им надо. Вы идите, к машине. Мы сейчас.
Горчик у дома взял сумку и Ингин рюкзак. Уходя по тропинке, сказал ей вполголоса:
- Дитям, ляля. Ты понимаешь? Это мы.
За их спинами плакала Таня в ситцевом платье. И тихо что-то говорил высокий мосластый черт Косолыгин. Инга шла, улетая в чужое прошлое, где поднимался над старым, уже тогда старым домом смешной флажок, и Таня, оставив, наверное, маленькую дочку бабушке, бежала огородами к прекрасному, будто вырезанному из темного обожженного солнцем дерева, другу своего отца, любимому Гордею. А теперь у нее свой шофер, своя машина, муж по имени Кристоф и сильный французский акцент. Так вот…
Может быть, лежали они на той самой кровати с продавленной сеткой, и для них положены были доски под ней.
- О-о-о, – сказала Инга шепотом, чтоб дойти и не сесть на грядки, опираясь руками, не заплакать, в невыносимом восхищении от красоты мира, от его непрерывности и торжественности бытия.
Рядом с машиной Горчик обнял ее за плечи, тыкнулся губами к уху:
- Флажок-то из того же ситца. Вот черти. Ты чего дрожишь губами?
- О-о-о, – шепотом объяснила ему Инга. И он засмеялся, поняв.
Гордей с Таней пришли следом, попрощаться. Старик подумал и, приподняв Ингу, поцеловал в щеку сухими губами. Поставил снова. Повернулся к Горчику, протягивая торжественную руку. Женщина Таня, подойдя ближе, вдруг сказала негромко Инге:
- Вы его, деточка, берегите. А то отберут.
- Я? – Инга растерялась, – ну… да. Как?
- Как умеете, – та засмеялась и сказала Арно несколько иностранных слов, показывая на дорогу и на дом.

Они уезжали, и сидя в мягчайшем кондиционированном салоне, Горчик сказал:
- Надо бы его попросить, чтоб медленно ехал, и обратно тоже. Ты знаешь французский, ляля моя?
- Нет. Жалко.
- Медам говорила, – отозвался на ломаном русском Арно, – я без скорости.

«Без скорости» они ехали по широкому шоссе, сперва тормознув на окраинной улице города, где Инга вышла к каменному забору и бережно сломила несколько сухих коробочек с плетей ипомеи. Потом неторопливо свернули на узкую грунтовку, и та повела машину по-над обрывом, петляя, чтоб обогнуть прорези степных оврагов. Оглядывая плывущую за стеклами степь, Инга еще трижды просила:
- Арно?
И тот послушно останавливался. Ждал, сидя неподвижно, а она бродила по сухим травам, высматривая нужное. Присев на корточки, обязательно так, чтобы закрыть собой от мужчин найденный кустик, собирала листочки, коробочки с семенами, колосья, сламывала тонкие веточки. И возвращалась, уже спрятав добычу в пакет.
Ехали дальше, и недлинная, на полчаса быстрой езды, дорога растянулась на пару часов. Пока Инга бродила по степи, Сережа курил, следя глазами крепкую фигуру в короткой клетчатой юбке и светлой майке. А после сидел, держа горячую маленькую руку в своей. Закрывал глаза. И думал, как тысячу лет тому, про картошку, которую на веранде жарила девочка в шортиках – век бы она ехала, эта машина.

Рядом со сторожевой палаткой и стайкой машин, великов и мотороллеров Арно развернулся и уже совсем без скорости поехал обратно, будто пешком пошел, насвистывая и сунув руки в карманы.
А Инга и Сережа, поручкавшись с набежавшей разноголосой толпой, спустились вниз – разбить свою маленькую синюю палатку и уйти к краю долины, где несколько мальчишек ныряли, добывая мидии, а девочки сидели у бледного пламени костра.

- Ну, где? – спросила Инга, оглядывая полуголых обитателей долины Солнца, – я думала, приехали уже. Звонить?
- Внизу сети нет, гора мешает, – деловито отозвался Димка, прыгая и вытряхивая из уха морскую воду, – та будут, Колян сверху махал, знаками, уже сами звонили. Везут нам сухого вина, домашнего.
- Нажретесь? – сурово расстроилась Инга, усаживаясь на камень, укрытый полотенцем.
- Не, потом. Когда заломаем гада.
Димка взъерошил короткие кудрявые волосы, уселся напротив, за очагом, упирая тощие руки в колени и оглядел приближенных полководческим взглядом.
- Васечка, ты щас расскажешь Инге Михалне, чего видел. И начнем совет. Военный. Инга Михална, вы сказали, что план есть? А то мы тут думали немножко, так у нас тоже есть.
Инга поерзала, чтоб промокнуть мокрые после купания плавки. Тоже оглядела сидящих вокруг ребят. Димка молодец, не стал панику разводить, позвал всего шесть человек. Вот изящный, даже не скажешь, что деревенский мальчишка Васечка, с руками и плечами сплошь забитыми цветными драконами и свитками. И его девочка Оля, молчаливая и немного нескладная, голенастая, тоже разрисованная татуировками. Карина-маслинка, с темной мальчиковой стрижечкой, сидит, готовится выслушать и убежать наверх, чтоб пересказать скучающему на вахте приземистому белобрысому Коляну. Димка, тонкий, совсем не похожий на своего мосластого деда. Ему дозвонилась, наконец, столичная подружка и партнерша по офису Ленка и, получив от нее втык, Димка благоразумно остался во временных холостяках, о чем каждые несколько часов, выбираясь на обрыв, мстительно докладывал Ленке, отрывая ее от работы и расписывая прелести южных купаний. Две девочки, что не отлипали друг от друга, совершенно разные, но с одинаковыми именами – высокая тонкая Лариса с русой гладкой головой и маленькая широковатая Лора с выбеленными мелкими кудрями. И длинный Демьян в военной панаме и обтерханных тропических шортах, что учился на филолога и при каждом удобном случае с пафосной ностальгией вспоминал Киплинга и бремя белого человека.
- Димочка, – осторожно сказала Инга, – не перестараться бы. Давай оставим ваш план на самый крайний случай. А мой попробуем, когда приедут наши влюбленные. Только извини, я не буду подробностей. Это все очень серьезно. Я только скажу, кому что нужно делать. Хорошо?
- Тогда я все буду координировать, – покладисто согласился Димка командовать дальше.
- Он уже тут? – спросила Инга, и Димка величаво махнул рукой Васечке, призывая к отчету.
- Угу, – отозвался тот, расчесывая комариный укус на морде дракона, что улегся через тощий живот, – мы с Олей стерегли, за горой. Услышали, едет, и спрятались в овраг, в боярышнике. Черт, там гнусь всякая ползает. Кусачая. Но мы сидели. Он один ваще-то. Я думаю, если бы мы все навалились, как Димон вот планировал…
- Васечка, дальше давай.
Она быстро посмотрела на полосу прибоя, где из воды выходил Сережа. Он ее перед советом отвел в сторону, спросил, нужен ли. И она виновато покачала головой.
- Серый, это наше с Вивой дело. Я хочу без вас, ладно? Без Олеги, и без тебя. Вы просто рядом будьте, ну на всякий случай.
Он кивнул.
- Женская значит, война у вас.
- Горчик, дай мне вас оберечь. Пожалуйста.
Он кивнул, совершенно серьезно, без ухмылок и умиления.
- Я за ракушками. Говори, если что надо будет.
И ушел. Поодаль заходил в воду, складывался, аккуратно ныряя, показывал задницу в плавках, после – сомкнутые ступни. Выходил, встряхивая мокрой головой. Изгибаясь под тяжестью растопыренной сетки, садился на корточки, высыпая добычу. Блестел под солнцем коричневыми плечами.
Инга сердито отвернулась, боясь, детишки увидят, как она провожает его глазами и запинается, рассказывая.
- Моцик он в яме сныкал, за шиповником, – выжидательно продолжил Васечка, и замолчал.
- Я слушаю, – поспешно отозвалась Инга.
- Там тень. И еще там родник, не тот, что в долину сбегает, а мелкий совсем, сочится. Думаю, его сегодня комары пожрали знатно. Но зато там нежарко ж выходит.
- Выходит, – задумчиво согласилась Инга. Хлопнула себя руками по коленям.
- Мальчики. Мне нужно, чтоб вы наверху вот что сделали…

Серега ухватил сетку за оба края, сжал кулаками покрепче и, окунув полную черных ракушек гремящую колбасу в мелкую воду, потряс, возя по песку. Ракушки послушно гремели, обтирая с себя веточки водорослей и мелкие морские желуди. Когда руки устали, поднялся, с удовлетворением осматривая черный глянец раковин. И повернулся, снова издалека увидеть Ингу. В желтом, уже плавно идущем на убыль свете она была яркой, как бережно раскрашенная терракотовая статуэтка. Сидела во главе кружка внимающих детишек, вполне уже взрослых, вообще-то, и что-то показывая руками, говорила. Замолкала, слушая. Поправляла густые волосы. Вот повернулась, так знакомо, так сладко изгибая спину, подняла лицо к этому, длинному, как верста, парню в военной панаме. И тот заторопился, размахивая руками-граблями. Горчик опустил руки, пристально глядя, как парень сверху смотрит на тяжелую женскую грудь, охваченную по смуглому черным трикотажем. И вздрогнул от вкрадчивого голоса рядом.
- Вам помочь? Сережа…
Интонации очень напомнили ему недавнюю, этого лета Лерочку-королевочку, хотя голос был не ее. Горчик присел, старательно расправляя сетку с ракушками.
- Угу. Костер там пошевели, я принесу сейчас.
- Я помогу, – угрожающе пропела сирена, трогая его плечо и качая перед носом загорелой обнаженной грудью.
Горчик затравленно посмотрел на суровую Ингу. Та поспешно отвернулась и снова стала слушать речи вьюноша в панамке. Очень внимательно.
- Я сам, – рыкнул Горчик и девушка, надув губу, ушла шевелить костер.
Он выдохнул, оставляя в покое сетку. Поднялся и пошел, независимо задирая подбородок, уселся рядом с Димкой и стал слушать, сверля глазами Панамку. Тот смешался и сел, умолкнув.
Но тут сверху раздались крики. И Димка, вскакивая, обрадовался:
- Явились. И орут, правильно орут, вы ж так сказали, Инга Михална, чтоб слышал, да?