ГЛАВА 14

– Там нет моря. Но пять минут за калитку, что в дальней части сада, и выходишь к реке. Она очень плавная, и такая – неостановимая, все происходит, а она течет и течет. И сад, он хороший. Старый. Яблони, грушевые деревья, и много смородины. Знаешь, мне очень нравится, что зимой он совершенно зимний, снег скрипит, все белое и тихое. Странно думать, что летом вокруг будут джунгли, не продерешься. Жаль, бываю там редко. Работа такая, все время в разъездах.
Автобус тряхнуло, и Лета привалилась к сашиному плечу, засмеялась смущенно, отводя свои волосы, упавшие ему на щеку. Села прямо. За подернутым мокрой дымкой стеклом сеял меленький дождь, и огни фонарей, вывески – все расплывалось в яркую светопись, острилось длинными иглами, которые вдруг оплывали зелеными, красными и желтыми нитями.
Это был автобус вечернего, почти ночного ноября, уже в родном летином городе. Они могли вернуться сразу, каждый к своему дому, как ей и думалось там, на прокаленном солнцем песке, но когда собрались, залили костер, в почти полной темноте, продырявленной дальними огоньками поселка, надели рюкзаки и посмотрели друг на друга выжидательно, Лета решила и захотела. Еще немного побыть вместе, продлевая сегодня, которое получилось, как надо.
Вот только ребята собрались уезжать…

– Ты так говоришь. Я увидела.
– Тебе понравилось бы, – он помолчал и добавил, – тебе понравится. Там.
– Ты меня приглашаешь?
Саша засмеялся, чуть оглянувшись. И Лета повернула голову тоже.
Через затоптанный проход наискось от них Лара дремала, устроив голову на плече мальчика, а он смотрел в окно, и узкое лицо становилось то зеленым, то красноватым, бежали по нему желтые блики от фар встречных машин.
– Тебя приглашаю уже не я. Они будут ждать. Так все странно, Лета. Мама там одна, я за нее постоянно волнуюсь. Она ведь почти слепая, старенькая. А зимой нужно топить печки. Когда Лара сказала, что они хотят, туда, я, я не знал, что и ответить. Все так быстро…
Он уже говорил эти слова, вспомнила Лета. И тоже про Лару, про ее кошачью внезапную смерть. А сейчас это же – о ее новой жизни. И снова – все так быстро. Наверное, не всегда это и плохо, если что-то, внезапно начавшись, быстро заканчивается, уступая место еще чему-то. Когда сожалеешь о быстро ускользающем счастье или покое, нужно помнить, так же пройдут и горести, даже если покажется, они ползут, но все равно ведь уходят, уступая место чему-то. Конечно, есть вещи, которые не уйдут никогда, но расстояние хоть как-то смягчает их.
А Саша говорил еще, поглядывая то на Лету, то в окно, и его лицо тоже меняло цвета.
– Лара хочет пойти в художественное училище. У нас там фабрика, делают елочные шары, такая – старинная, почти музей. Все вручную, стеклодувы работают, и девчонки раскрашивают шары. Иностранцев туда водят, показывают. Такая вот сказка в маленьком тихом городке. А Дзига, не знаю, может, ему будет там скучно? Но сама слышала, настроен решительно.
Слышала, да. Сидели у костра, щурились на искры, улетающие в черное, все в крупных звездах небо. И Лете хотелось держать Сашу за руку, потому что этот паршивец, мальчишка, сопляк, который год тому валялся на ее диване черным пушистым животом кверху, разбросав лапы с ежевичными пятками, он поднимал к небу лицо и рассуждал, авторитетно, как умеют только человеческие подросшие детеныши.
– А что? Дядь Саня говорит, там у них мореходка, речная. Буду капитан баржи, бороду выращу и стану курить трубку. Чего ржете? Ну, на самом деле там еще яхтинг, это супер-круто. И по рекам сплавляться. Буду совсем морской кот.
– Водяной кот, – поправила его Лара, сидящая рядом. И подкинула в костер сухую ветку.
И было бы это совсем для Леты тоскливо, но оба были так плавно уверены в себе. И так растерянно и недоверчиво улыбался Саша, когда Дзига, хмуря темные летящие брови, стал дотошно выпытывать, сколько в доме печек и надо ли в эту зиму еще запасать дрова, чтоб Мария Петровна не окоченела там, в комнатах старого дома. И они вместе с ней.
– Коты, – и Дзига поднял указательный палец, – любят, чтоб тепло. Даже если они суперкоты.
– И мышей там не будет, – добавила Лара, – разбегутся сами.
Лета не стала возражать, представив одинокую старую женщину, которой приходится спускаться в белый сад по обмерзшим ступеням. Просто продлила воображаемую картинку дальше, как она умела. Двое совсем молодых, шумных, полных тепла и яркого света, поселятся рядом, и старая жизнь наполнится теперь уже ими. Волнуйся, не поругались ли, и почему Ларочка плохо кушает, и где же носит этого Дзигу, не дай Боже с ним что-то на реке… А в воскресенье надо поставить тесто, таких ватрушек где они еще поедят, сейчас никто так уже и не печет.
На первый взгляд картинка получалась сказочная и наивная, как те шары, расписанные мечтательными девчонками. Но Лета была уже достаточно умна, чтоб понять – многое в этой жизни так и бывает, и эти картинки взялись не из пустоты, воображение рисует их с натуры. И почему бы ей не пожелать Сашиной маме обычного тихого человеческого счастья, без выворотов и надрыва. Хватит и той странности, что счастье принесут на хвостах кот и кошка, пусть даже она этого и не узнает.

Автобус ехал и ехал, за окнами не стало фонарей, текли по стеклам еле видные мелкие слезы дождя. Саша говорил что-то обычное, просто так, видно, ему хорошо, и он, задумавшись, забыл замолчать. Нащупал рукой пальцы Леты и держал, иногда чуть сжимая.
А потом автобус остановился, лязгая старыми дверями, по ногам пополз холодок. Вышла из передней двери бабушка с двумя пакетами, ссыпая в протянутую руку шофера мелочь и бумажки. А в заднюю дверь кто-то вошел, молча усаживаясь и шурша. Лета обрадовалась, когда двери закрылись, и за окнами снова поплыла темнота с редкими огоньками. Им еще не выходить. Это хорошо. Но уже как-то не так. Легкое беспокойство пришло и встало позади головы, тихо дыша в волосы. Может быть, что-то должно случиться?
Нет. Я не хочу!
А чего же ты хочешь, Лета? Ехать и ехать бесконечно, длить одно и то же свое состояние, пока все они не закричат – да хватит уже!
Вот так выглядит плавный конец чего-то, думала она, покачиваясь и держа пальцы в теплой руке сидящего рядом мужчины. Все шло и шло, и пришло к завершению. С которого начнется будущее. Конечно, она поедет. Еще будет встречать их на вокзале, смеяться в ответ на их смех, удивляться, какие стали, когда замашут через головы пассажиров, выбирающихся из вагона. А Саша… Да поглядим, что будет. Во всяком случае, они теперь связаны, а дальше пусть река течет и течет. Неостановимо.
Именно этот конец книги увидела она, еще, когда бродила в самой середине ее, вытягивая руки в тумане, чтоб не расшибить лоб о дерево или не свалиться в яму. Сейчас нет в ней того возмущения от услышанных слов ее Дзиги. Мы уезжаем. Так сказал он. И сегодня на берегу повторил заранее знаемые ею слова.
Тогда почему за спиной топчется что-то, дышит в ухо, и кажется, глядит в затылок непонятным взглядом? Что это? Мешает.
Саша, кажется, задремал, опустив лицо в тень. И Лета, бережно держа руку в его руке, чтоб не побеспокоить, медленно повернула голову. Через блестящие глаза Дзиги, что наблюдал за ней, приобняв за плечи спящую Лару, увидела и резко отвернулась снова.
– Что? – Саша сжал ее пальцы, видно все-таки она дернулась, вытряхивая его из автобусной дремоты.
– Ничего. Скоро нам выходить.
Он прислонился к окну, пытаясь разглядеть что-то в теплой влажной темноте.
А Лета сидела прямо, держа в голове увиденное. За серьезным и понимающим лицом ее кота, там, где должны были находиться еще сиденья с вошедшими пассажирами, и старая складчатая дверь, там распахивался нестерпимо сверкающий мир, огромный, ухающий вниз и летящий вверх, раскидывал в стороны руки, собранные из моря, деревьев, комнат, лишенных стен, чтоб видеть внутри, неба, в котором летели красные бумажные фонарики и крошечные сверкающие самолеты. И в нем, в этом перемешанном мире, ходили, смеялись, плакали, топали ногой, крича, прятались, прыгали с высоты, и убегали, гнались друг за другом, танцевали, сидели, понурясь, любили и ссорились, теряли что-то и замирали, ошеломленные найденным – люди, коты, звери и птицы. Там было столько всего. И кто-то, увидев Лету, поднимал лицо, ища ее взгляд упорными или растерянными глазами. Кто-то, кого она была готова узнать, вот прямо сейчас…
Но отвернулась. Сегодня ей важны те, кто сидит рядом, кому важно, чтоб она была с ними. А ее мир, ставший таким огромным, без краев, он уже не уйдет, будет с ней, даже когда старый автобус приедет на нужную остановку…
Лязгнули двери. Мимо протопал Дзига, обнимая сонную Лару, волочил в руке два полупустых рюкзака. Спрыгнув в слабый свет остановки, протянул руки, и девочка прыгнула, держась.
Лета встала. Саша пошел рядом, ероша лохматые короткие волосы. Подал ей руку.
Длинная улица из беленых домов тянулась в темноту.
– Мы… вот мы приехали. Наш дом там, в самом конце, – Саша махнул рукой. Помялся и сказал:
– Завтра, они едут завтра. А я еще буду, неделю точно. Может быть, мы.
– Конечно, – согласилась Лета, – хочешь, я покажу тебе рыбацкие ставники под обрывом у старой крепости? А еще там есть подземные галереи, где живет странное эхо. Сейчас там никого, пусто и очень хорошо.
– Ну вот, – расстроился Дзига, передавая Саше сонную Лару, – а я значит, в пролете, я тоже хочу, в крепость и чтоб эхо.
– Будет тебе, нет, вам, повод меня навестить.
Лета смеялась, говоря. И все время ощущала затылком и спиной увиденный ею мир. Еще не написанных мест и героев, ее собственный мир, шевелящийся в ожидании.

Они попрощались, уточнив, когда встретятся на вокзале завтра. И Саша с Ларой медленно ушли вдоль заборчиков, собранных из дощатых кольев и беленых камней.
Автобус ждал, светя нутром, как подсвеченная елочная игрушка.
Лета подумала и махнула шоферу. Завелся мотор, хлопнули двери. Светясь длинными окнами, покачиваясь на старом асфальте, автобус уехал, оставив двоих под бледным высоким фонарем.
– Пойдем? Я тебя провожу, к маяку, – Лета повернулась к Дзиге.
Тот смотрел чуть исподлобья, что-то обдумывая. Она не хотела, но все же не удержалась, спросила, стараясь, чтоб голос не задрожал:
– Это что? Всё?
– Могла бы не спрашивать! – слегка скандально ответил тот, и у нее отлегло от сердца.
– Могла! Но, черт возьми, имею я право побыть слабой и чтоб ты меня поутешал? Знаю, да. Я справилась, и даже лучше, чем переживала. Я дописала эту книгу!
Они шли рядом, пересекая безлюдную площадку, окруженную спящими киосками в слепых железных ставнях. Дзига сунул руки в карманы черной куртки, капюшон накидывать не стал и волосы сверкали мелкими каплями.
– Нет и нет! В смысле два раза нет, не всё! Один раз ‘нет’ ты сама знаешь – раз справилась, то теперь мы совсем живые и хренушки от нас вы избавитесь! А второе ‘нет’, ну, я ж тебе обещал, помнишь? Чтоб ты могла загадать желание.
Впереди мигнул длинный луч, прорезая блестящий крапчатый воздух. Росла, приближаясь, граненая маячная башня.
– Отсюда я сам. Смотри, вон твой дом, за угол свернем и уже подъезд. Я послежу, чтоб ты нормально дошла. Держи свой рюкзак.
Темнота скрывала лицо и фигуру. И Лета услышала в человеческом голосе мягкие перекатывания, будто в теплом горле, вкусно проглатываясь, перетекали густые сливки. Раскрыла глаза, пытаясь разглядеть, это руки протягивают ей повисший на лямках рюкзак, или лапа проплыла в темноте, черная мохнатая лапа с гладкими подушечками пальцев. У нашего Дзиги вместо ладошек ежевика, смеялась она, тормоша дремлющего кота.
– А… когда? Когда ты придешь?
– Ты иди, Лета, – он тихо мурлыкающе засмеялся, – иди с миром.
Сверкнул и погас в темноте желтый с зеленью огонь, с темной луной зрачка в серединке.
Она кивнула. Он видел, знает и понял.
– Да, мой кот. Я знаю, ты не обманешь. А пока буду засыпать, придумаю самое главное свое желание.

В подъезде, открывая своим ключом дверь, она все же заплакала. Мама спит, не станет тревожиться и выспрашивать.
На тумбе в прихожей лежала Рыжица. Не меняя позы, сделала круглые глаза. Милостиво обнюхала раскрытый рюкзак, подставленный к розовому носу.
– Ну, прочитала, где я была? Давай повешу. А куда дела брата своего Темучина? И где Мурка-партизанка?
Рыжица королевски выслушала и прикрыла прекрасные японские очи. Еще мне хлопот, выяснять, где этот обормот дрыхнет, так написала на нежном белом лице, украшенном рыжими узорами.
Обормот дрых на диване. Дыбил шерсть на спине гребнем, видимо, дрался во сне и вообще был там – главный над всеми император. Открыл один глаз, вывернулся, бессильно раскидывая толстые лапы. И снова заснул, помуркивая чему-то в своем тайном кошачьем мире.
В кухне на столе лежала записка.
‘Звонил Женечка, просто так. Передавал – любит, целует. Тимку не корми, он и так пять раз ел. Мурку я выпустила, если не поздно придешь, кыскни ее’
Лета посидела на прохладной табуретке. Задумчиво съела яблоко, перебирая в памяти события бесконечного многослойного дня. Устала, очень. И хорошо. Так она быстрее заснет и тогда придет Дзига. Забрать ее в свою настоящую игру, в которой она ничего не знает, потому что не она ее выдумала, а делает он, вроде бы, выдуманный ею. Так бывает? Когда была вне этого, разве поверила бы, что да-да, именно так и есть. Теперь она внутри. А еще мягкой невидимой пеленой ее окружает мир, создаваемый ею. Он бесконечен, и непрерывен. Можно повернуться, выбрать, и сказать, по-королевски указывая рукой на ту девочку, с тонкими косами, или на грузного мужчину с одышкой и сумасшедшим прошлым: привет, итак, мы начинаем!
Это ее реальность. Потому остается лишь верить. И выбрать самое главное желание. Ответственно выбрать.
От яблока остался только хвостик. Лета положила его на стол. Ушла в коридор, тихо открыла двери, спустилась по ступенькам. Кыскать не пришлось, Мурка мгновенно просочилась у ног, быстро перебирая короткими лапами, взбежала по лестнице и юркнула в квартиру. Маленькая, на всю жизнь чуть-чуть испуганная Мурка, бывшая уличная кошка, внезапно получившая дом, миску с едой, мягкие гнезда на диване и в ногах маминой постели.
Лета впустила ее в мамину комнату и ушла в свою, стягивая вещи с обгоревших плеч.
Она заснет. Дождется Дзигу. Вот только придумает желание.

Керчь. Декабрь 2013 г – январь 2014 г