Глава 3
Ника и майские хлопоты
Но утро наступило. Неумолимое и прекрасное майское утро, полное радостного солнца и криков ласточек за криво задернутой занавеской.
- Ма-ла-ко-о, – шаркая, прокричал парень, ведя в поводу потрепанный велосипед с бидоном на багажнике, и повторил, удаляясь, – ма-ла-ко-о-о.
Девять часов, поняла Ника и прислушалась. В квартире стояла тишина. Проспала. Мама час назад уехала на огород, хоронить вместе с товарищем Эдуардом экзотический топинамбур. Это обрадовало, не придется смотреть в скорбное лицо, можно спокойно позавтракать, обдумывая ночное решение.
Ника стащила платье, в котором заснула. Подумав, сунула ноги в шорты, извиваясь, как вчера Васька, натянула их на круглую попу и, выдохнув, попробовала застегнуть пуговицу. Как и у Васьки, пуговица не застегивалась. Ника печально выдралась из шортов и повесила их на спинку стула, чтоб укоряли постоянно. Накинула халат и, не застегиваясь, отправилась на кухню, убеждая себя, что поесть придется, день предстоит хлопотный.
На столе в плоской тарелке громоздилась горка оладьев, рядом стояла баночка с медом. Намазывая блестящий жидкий янтарь на румяный оладушек, Ника совсем загрустила. Мама, конечно, глупит, сил терпеть уже нету. И логично и правильно жить отдельно. Но как набраться решимости?
Она насыпала в чашку кофе и плеснула туда кипятку. Села, печально кусая оладушек.
Если бы только решимость. Но Никас, уходя в рейс, оставил ей денег впритык прожить до начала лета. И что теперь? Дома она месяц проживет, а если снимать квартиру, это ж сколько сразу нужно выложить? Да еще еда. И на автобус. А потом еще ехать встречать Никаса в порт, если они придут из рейса в другой город. Ну, на билет ей займет Клавдия Сергеевна, как всегда будет противно, когда станет тыкать пальцем в свою записную книжечку и повторять:
- Вы молодые, а то не знаю, вам бы тока покидать денежки, куда ни попадя. Вот записую, а как вернете, я вам на сберкнижку и положу.
Получается, если менять жизнь, то всю целиком. Бросать работу… Никас прав, в детсаду платят копейки, да еще сменной воспитательнице, которая заменяет отпускниц и заболевших. А на полную ставку как идти, если муж моряк и каждые пару месяцев приходится срываться и мчаться в другой город! Иногда вечером принесут телеграмму, и утром уже надо ехать. А Никаса пароход постоит три дня в одном порту, пять в другом, и снова в рейс, на два, а то и четыре месяца. Так и мотаются жены следом за судами, не на каждой работе такую сотрудницу держать будут.
Ника намазала третий оладик и отодвинула тарелку подальше, чтоб не соблазняться. Васька сегодня на своих парикмахерских курсах. До вечера. Хоть бы ухо кому не откромсала, после страстной ночи с арбузным Митей.
Ника вспомнила белое лицо атлета, мускулы и черную майку-алкашку. Маму с ее обвиняющим лицом. Письмо в кармане платья.
Совсем непонятно, что делать. Может быть, не надо ничего делать? Дождаться Никаса, пусть все объяснит. И вместе с ним посмеяться. Рассказать ему, как влезала в окно…
Выполаскивая чашку, подумала – ну уж нет, нельзя ему про окно рассказывать. Все они там в рейсах цыкнутые на изменах жен. Не поверит. Сожрет потом ее, при каждой ссоре будет вспоминать. Или уйдет сразу.
Чашка звякнула о прутики сушилки. Ника села, тяжело, как старуха. Еще когда встречались, Никас отвадил от нее всех подружек, а она наивно сначала и не понимала, что делает это специально. Был и разговор, изрядно позже, Никас раскричался, разбудив маленького Женечку, и долго упрекал Нику, рассказывая, как тяжело болтаться в море месяцами, думая о том, что она каждый день выходит из дому, стукая каблучками, и идет, куда хочет. И может быть, у нее там завелся кто, а Никасу остается кусать подушку, маясь в консервной банке посреди соленой воды.
Она тогда сперва рассмеялась, не веря, что он это всерьез. А он ушел, хлопнув дверью. И уже утром позвонила мама Клава, с криками, чтоб Ника бежала срочно, Колинька в милицию попал, напился.
- Плакал! – пугала Нику в трубку, – рубаху на себе порвал всю, вот кричал, она меня не любит совсем. И убежал.
Ника тогда закричала в ответ, что не пойдет, что взрослый, нечего было по улицам шляться с дружками, из одного бара в другой, а сама уже нащупывала ногой туфли, понимая – придется идти. Ведь муж.
Но тут позвонил в дверь. Сам пришел. Белый, как смерть, небритый. С лохматыми розами разной длины. Зашел следом за молчащей Никой в комнату, двери закрыл и обнял ее, притиснул к себе, сказал в макушку:
- Не могу без тебя…
В коридоре затрещал телефон и Ника, вытирая руки, ушла из кухни, стараясь оставить там и воспоминания тоже.
- Кусинька я чего звоню я быстро у нас тут перерывчик у меня пациентка сидит с химией ну ты поняла да? Не клиентка а пациентка ух вредная бабища так я что хотела сказать ты знаешь что ты пойди к своей Тинке она же опытная пусть скажет чего и как ты слышишь меня? А я…
- Да слышу. Хорошо. Все равно сегодня в сад идти. Там рядом.
- Ну я вечером еще тебе расскажу про Митю ой слушай Митя это ваще прикол прикол он в комнату зашел и так это сел бочком на мою кровать погладил и говорит «узкая девичья постелька» я чуть не уссалась прикинь это он про мою койку тыж помнишь я рассказывала как мы на спор кто больше мужиков за лето перетрахает ну два года назад и я тогда победила у меня двадцать один нет вру еще же Пыпы заявился значит двадцать два если не считать Холика и тут Митя – узкая девичья постелька ой блин я и щас уссусь наверное ну пока Кусинька ты побеги к Тинке пусть посоветует.
- Ага, – сказала Ника коротким гудкам и пошла одеваться.
***
Май в Южноморске бывает грозовым и дождливым, будто южная зима, дерясь с весной, кидает холодные лапы, стараясь вцепиться в соломенные выгоревшие волосы лета. И огрызаясь громами, сверкая молниями, льет злые холодные слезы, неохотно уползая в прошлое.
Но бывает, раз в несколько лет, май – маленькое лето, летичко перед палящим зноем, через край полное зеленых сочных трав, расцвеченных толстыми алыми тюльпанами. Ласковое солнце днем греет по-летнему, ложась на белую кожу первым легким загаром, а к вечеру воздух становится нежно прохладным, чтоб девочки могли поносить свои тугие блестящие колготки, на длинных ногах под коротюсенькими юбочками. Какая бы мода не диктовала свои условия в мире, никто и никогда не заставит девочек Южноморска отказаться от мини-юбок и крошечных шортиков.
Выглянув в окно, Ника распахнула створки, вдыхая теплый запах свежей зелени и цветов. И решительно вывалила из шкафа сложенные на дальнюю полку летние вещички. Повертела в руках белые шорты, вздохнула и отложила в сторону. Взяла платье, купленное в бонном магазине «Альбатрос», синенькое, по колено, с сетчатой кокеткой и вышитым цветком на груди. Была бы Ника моложе, обстригла бы юбку повыше. И еще ужасно, ужасно, что выкинули их всего двух цветов, и белого ей не досталось, а синие в городе встречаются, и сразу становится ясно – в каком магазине дамы в один день отоварились. Многие этим гордились, вот мол, вход по пропускам, у меня такое платье и у тебя тоже, мы – жены загранщиков.
Надев, покрутилась перед зеркалом, не понравилась сама себе, просто тетка какая-то. Но время поджимало, и Ника махнула рукой, по делам бежать, пусть будет.
В детсад добралась к раннему обеду. Прошла в просторную комнату средней группы, где четырехлетки дружно звякали ложками, размазывая по тарелкам картофельное пюре. Села на маленький стульчик за детский столик в углу и попыталась отказаться от щедрой порции картошки с ломтиком соленого огурца.
- Ешь давай, – скомандовала нянечка Таня, полная девушка с черными маслянистыми глазами и такими же маслянистыми кудрями длинных волос, – котлету не дам, мне сегодня только три досталось, домой заберу. А картошки вон, полведра еще. Зава через полчаса явится, совещание у них в горсовете. Пожри и расскажи что-нибудь, а?
- Веъоника Атольевна, – пропищал очкастый Димитрий из-за дальнего столика, и Таня захихикала, толкая Нику локтем.
- Позвойте пригъасить вас пъовести со мной тихий час!
- Моя ты прелесть, – умилилась Ника, – а чего ж только тихий час?
- Меня мама ъано забиает, – с сожалением пояснил умничек, и сунул в рот ложку с пюре.
- Везет тебе, Вероника Анатольна, – Таня с аппетитом кусала котлету, – такой мужчина поспать приглашает! Слу-ушай, мне говорили, в бонном завоз был, трусики с кружевами, за один бон пара?
- Да. Тетки чуть не поубивали друг друга. Прилавок снесли, продавщицу чуть нее растоптали.
- А ты себе набрала?
- Мне свекровь принесла, из развалютки. Не пошла я драться.
- Ой, ешкин кот, Ника, ну ты счастливая. Я на толкучке раз в год себе трусняк покупаю, жру в саду, экономлю, копейки складываю, а потом в воскресенье как пойдем с Ленкой на карусели и бац, снова все на конфеты потратили. Вместе и жрем эти конфеты, две дуры – большая и маленькая.
- Сладкое успокаивает. А ребенку полезно, для мозгов.
- Та, – Татьяна облизала ложку и впилась зубами в мягкий огурец, – на черта ей мозги? Пусть лучше фигура будет и мордочка. Чтоб и меня на старости лет ее муж содержал.
- Да ты себе найдешь мужика, Тань. А чего на работе? У тебя ж вроде выходной?
Таня унесла тарелку в мойку и села, гладя ладошками круглые коленки. В масляных глазах запрыгал смех. Оглядываясь на детей, шумно тянущих из кружек компот, зашептала Нике:
- Угу, выходной. Я за Ленкой зашла с утра, из ночной группы забрать, а тут звонит Наталья, голос томный такой, о, говорит, Танюха, какое счастье, ты за меня поработай сегодня, а то у меня хахаль был, такие палки кидал, ну как можно после такого секса переться ни свет ни заря горшки мыть! Ну, я ее понимаю, конечно. Но нахалка еще та, прикинь, так прямо и заявила, после палок горшки мыть не буду. Буду лежать и прочувство-, прочувствовывать. И ведь находит же себе! Здоровая, шо твоя лошадь, ну точно баба с базара. А мужики липнут. Та я знаю почему, она ж никому не отказывает.
- А что заве скажет?
- А что скажет, зава ж крестная ее Мишки. Попросила, ты ей скажи трубы порвались. Жду сантехника. Я и сказала. Зава рот перекосила, ага грит, знаю я ее сантехника. И уехала на совещаловку. Оля!!! Верни компот Васеньке! Плюнула? А ты точно видел?
Таня поднялась и, черпнув из эмалированного ведра, отнесла обделенному Васеньке новую кружку компота. Грозно встала над Оленькой, поспешно высасывающей отобранный компот:
- А ты! Если уссышься, у меня вон мешок на кровати, запихаю и унесу продавать! Поняла?
Дети притихли, сострадательно глядя на неунывающую Оленьку. Та кивнула и полезла в кружку пальцами, достать вишенку.
Таня вернулась и снова села на детский стульчик, задирая колени к подбородку.
- Замучилась я с ней. Ничего не боится. Мы со Светкой уже и шприц в медпункте взяли, и ремень там лежит, на пустой кровати. Все боятся, а эта малая – нет.
Ника вытянула шею, заглядывая в полутемную спальню. На пустой кровати и, правда, лежал большой мешок и свисал со спинки кожаный ремень с блестящей пряжкой.
- Ну, вы даете! Смотри, заглянет какая родительница, накатает жалобу, что вы над несчастными детишками издеваетесь.
- Они сами кого хочешь, в гроб загонят! – Таня грозно оглядела толстощеких и тощих подопечных, – так, быстро поставили кружки и писять! Через пять минут всем лежать в постелях! А ты, красотка, чтоб не ездила на горшке по умывальной!
Ника допила компот и, помогая Татьяне загнать детвору в спальню, спросила про воспитательницу:
- А Света где ж? Чего не помогает тебе?
- На весы пошла. Май жеж, купальники подоставали и началось. Она пожрет утром, сразу бежит к Юливанне, на весы. Приходит гру-устная. Потом в сортир сгоняет поссать, оттуда сразу снова на весы. И уже веселее. Потом – обед, снова грусть, ну тарелка борща полкило сразу, а еще ж картошка и компот.
Таня отобрала у бесстрашной Оленьки плюшевого жирафа, которого та уложила рядом с собой, и поставила его на подоконник.
- Я тоже раскабанела, как тот поросенок, эх. Вероничка, а ты продай мне бончиков, а? Десятку? Я себе купальничек, может, новый куплю, девки рассказывали, там выбросили такие – с камнями на сиськах. Сверкают, аж глазам больно. Ты видела?
- Видела, – Ника содрогнулась, вспомнив купальник на манекене. Весь усыпанный гранеными камнями размером с грецкий орех, а на пузе – полосатый ремешок с пряжкой. Радость южных бабочек…
- Десятки тебе не хватит, он двадцать два бона стоит.
- Двадцать два? – Таня по-бабьи всплеснула полными ручками, – ахренеть! Это ж сколько на рубли? Один бон – двенадцать. Десять, значит… погоди… сто двадцать? Та это ж уже моя зарплата!
Дальше считать она не стала. Вздохнула.
- Ну, все равно, продай, а? Вдруг опять выбросят трусы, куплю, мало ли, вдруг и мне хахаль отломится.
Ника покраснела, радуясь, что в спальне полутемно.
- Нету у меня. Ну, кончились, давно уже. Вот придет Никас с рейса, тогда, может.
- О! Зава! Тыц-тыц, тыц-тыц, в кухню потопала. Щас бабам влупит, если ей на совещании попало. Беги, Вероничка, а то она засядет за телефон, будешь еще час куковать. Поймай в коридоре.
Ника быстро пошла к выходу, по пути погладив умника Димитрия по мягкой пушистой голове.
Разглядывая белые листки «Уголка воспитателя и родителя», налепленные на крашеную стену, слушала, как методичный скрипучий голос заведующей прерывается возмущенным грохотом поварих. И когда та вышла из жаркой двери, механически поспешая к своему кабинету, кивнула, мол, позову, Ника заглянула в кухню – поздороваться.
В просторной светлой кухне жилистая армянка Наринэ Аветисовна, поджав тонкие губы, быстро шлепала на кружки теста фарш и ловко защипывала края. Пышная разгоряченная Надя, сверкая белыми локтями и припорошенным мукой фартуком, совала мягкие комки в раскаточную машинку.
Наринэ скорбно кивнула в ответ на Никино «здрасти», а Надя, быстро повернувшись, извлекла из-за спины кусище теста, слепленный в виде толстой короткой змеи – как показалось Нике. И тряся перед собой, закружилась в вальсе, блестя зубами и шлепая сбитыми тапками.
Ника хлопнула себя рукой по губам, поняв, какую именно змею нянчит Надежда у большой груди.
- Надька! – заорала старшая, – да суй ты его в машину, ты ж дитям готовишь жрать, а не стриптиз танцуешь! Тьфу!
- Аж жалко давить, красота какая! – Надька еще поплясала, перебрасывая тесто с руки на руку, и, вздыхая, отправила изделие на уничтожение.
Ника, досмеиваясь, прошла по темному коридору и постучала в двустворчатую дверь.
Заведующая Светлана Федоровна была похожа на давешнего ночного ежа, маленькая, жестко-округлая, с пристальным взглядом небольших глазок под торчащими во все стороны короткими, поднятыми химией волосиками. Свой маленький детсад на четыре группы она и держала в ежовых рукавицах, вызывая у девочек воспитательниц и нянечек приступы бессильной ненависти, на которые впрочем, плевала с высоты своего небольшого роста. Нике с первого дня было неловко, что зава отличала ее от других, как и томную шалавистую Наталью. Наталья приходилась заве дальней родственницей и вечным крестом – в саду росли двое натальиных детишек от разных мужей, последний, отец крестничка Мишки, отбывал срок за пьяную драку. Ника тоже попала в сад по знакомству, зава и ее свекровь жили в одном дворе, Никас вырос вместе с сыном Светланы Федоровны, вместе палили костры на пустыре, вместе прогуливали школу и даже в армию попали вместе, служили в одной части.
Время от времени, когда зава в очередной раз пушила своих подчиненных, от обиженных девочек и Нике перепадали сердитые взгляды в спину. Но зава без проволочек отпускала ее в отгулы, даже когда Ника звонила в одиннадцать вечера, чтоб утром сесть на комету и рвануть в Бердянск или Жданов. Так что Ника терпела. Радовалась, что ей не приходится заниматься подарками в благодарность. Когда мама Клава договаривалась о ее тут работе и чтоб Женечку взяли в сад, то сказала величественно:
- А со Светкой я сама буду. Курочек подкину, апельсинок, шампанское нам хорошее везут (работала она в магазине, где торговали дефицитными развалюченными товарами), ты главное веди себя тихо да работай, как следует.
- Как там Кольчик? – жесткое лицо завы над темным крепдешиновым платьем и толстой шеей осветилось мягкой улыбкой, и Ника снова подивилась власти колькиного очарования. Казалось бы – свой недоросль у Светланы Федоровны, высокий, черноусый, с жаркими глазами на белом лице, а вот говорит она «Кольчик» и вроде пирожок с вареньем кусает.
- Нормально, Светлана Федоровна. В рейсе вот. Думали, в отпуск выйдет, а прислал телеграмму, задерживается.
- Да. Да. Ну что – моряк. То ясно. Скажи спасибо, что не на рыбаках ходит, вон Димкина мать, двадцать лет – полгода в море, месяц дома и снова полгода. Вот и Димка – полный раздолбай. Ну, рассказывай, чего надо.
- Я же отпуск взяла…
Зава прикрыла глаза и коротко кивнула, слушая.
- А теперь получается, все будет через месяц. Наверное. Опять я не знаю, что и как. Но скорее всего, если в июне Коля придет, то мы с ним поедем куда-нибудь… Хотели же в мае.
- Поедете! – перебила ее зава, морщась, – ему, думаешь, охота куда ехать? Он и так все время по чужим странам. Ты б ему лучше дома, готовила да пусть себе на диване полежит, телевизор посмотрит. Ну ладно, то ваши молодые дела.
- Светлана Федоровна, а можно сейчас если что, вы меня вызывайте работать, а в июне, если что – отпустите? На пару недель.
Зава открыла глаза и расцепила пальцы. Побарабанила по стеклу на столешнице, разглядывая Нику.
- Хорошее платьице. Дорогое?
- Нет. Выбрасывали, по восемь бонов, синие и белые еще были.
- Повезло, за копейки хорошая вещь досталась.
Улыбаясь, махнула рукой, сверкая короткими красными ногтями:
- Иди уже. Как надо будет, все порешаем. Маме Клаве привет, как позвонит.
- Хорошо. Спасибо, Светлана Федоровна.
- Кольчику тоже привет. Скажи – от тети Светы и Игоря. Как появится, приходите в гости.
- Да. До свидания.
Ника отступила к двери, а заведующая, несколько демонстративно забыв о ней, взялась за телефон.
Маленький одноэтажный детсад, выстроенный буквой П – в каждом крыле по две группы, а в перекладине кабинет, медпункт и кухня, – молчал, осененный серебристой листвой раскидистых тополей. Тихий час. Только дворник, по совместительству сантехник-слесарь-грузчик-электрик дядя Петр шаркал метлой по плиткам дорожек, гоня перед собой невесомые клубки тополиной ваты. Махнул Нике и зашаркал дальше, горбя спину – единственный мужчина в царстве женщин и детворы, куда другие мужчины приходили лишь по утрам и к вечеру, таща за руку сыновей и дочек. Да по ночам через забор перелезали вьюноши, подсаживая нервно хихикающих девчонок. Эти сидели тихо, в двух дальних беседках. Сад стоял почти на центральной улице: на гитаре не поиграешь, и драками не позабавляешься – быстренько можно угодить в недалеко расположенную ментовку.
А наискось, через тихую тенистую улицу, заставленную вдоль тротуаров старыми двухэтажными домами в бледно-красной штукатурке, находился солидный особняк темного камня с резными завитками на фасаде. Небольшой сад за чугунной решеткой скрывал парадное крыльцо с широкой лестницей, а на будочке у ворот висела табличка с золотыми буквами.
ЮЖНИИРО. ЮЖНОМОРСКИЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ РЫБОЛОВСТВА И ОКЕАНОГРАФИИ
Там, в научной библиотеке, работала Алевтина Ивановна Зеленина, а попросту Тина Дивановна, и к ней шла Ника, – рассказать о странном письме.