предыдущая

35. Зелье Коры

– Ты куда?
Оннали остановилась на пороге, держась за притолоку, браслет, сплетенный из цветной травы, съехал ближе к локтю. Повернулась к отцу удивленным лицом. Но ответить не успела.
– Оставь ее, – сказала мать, сидящая у дальней стены над разложенной шкурой. Руки Онны мерно скребли рыхлую после вымачивания мездру и, сдвинув на край горку белесой слизи, женщина поворачивала и стряхивала скребок в старую миску. Иногда ребром ладони отодвигала мышелова, который фыркал и пытался сунуть в миску нос, но тряс головой, отпугнутый резким запахом шкуры.
– Я – отец. Пусть она…
– Оннали идет к сестрам, ночевать. Твоя дочь выросла, Меру, – Онна улыбнулась девочке и кивнула, показывая, что идти можно, – у них теперь свои заботы.
Оннали шагнула за порог.
– Стой! – Меру поднялся с ложа, придерживая неподвижную руку. Пошел к дочери, запахивая на бедрах длинную тайку, – я пойду тоже.

– Мама…
Онна отложила скребок и встала.
– Меру, ты заботливый отец, но хочешь, чтоб парни смеялись над нашей дочерью? Ей на следующий год выбирать!
Меру молча схватил дочь за локоть и ступил на мостки.
– Мама!..
– Да будут теплыми дожди на вашей крыше, и пусть не переводится в доме еда!
Меру вздрогнул и отпустил руку дочери. Из-за угла хижины под навесик ступила Кора, потряхивая головой, облепленной мокрыми прядями волос. Улыбаясь, цепко оглядела всех троих: надутую Оннали, хмурого Меру, поклонилась стоящей в глубине дома хозяйке:
– А я вот мимо шла, дай, думаю, загляну к Онне, пожелаю ей добра. И тебе, Меру, смелый охотник, пусть рука твоя заживет поскорее.
Меру буркнул ответное пожелание. Онна промолчала, вытирая покрасневшие руки. Кора внимательно глянула на девочку.
– Оннали собралась к сестрам, рожденным вместе? Красавица Оннали, будешь там самая лучшая.
– Чего тебе, соседка? – спросила Онна.
– А ничего, Онна, ничего. Я шла домой спать, вот к Сании зайду. У них уродило лесное дерево, мне обещали отсыпать ягод. Пойдем вместе, дочка? Ты к сестрам, а я за ягодами.
Оннали кивнула и посмотрела на мать, тихонько отступая от отца. Онна стояла, думая. Она не любила Кору, но уж лучше пусть она доведет Оннали до девичьей хижины, чем появится там отец-охотник. Засмеют дочь, задразнят, а ей выбирать себе мальчика-мужа. И сказала мягко:
– Меру, поди в дом, пусть рука твоя отдохнет. Кора проводит нашу дочь.
– Провожу, милая, провожу.
Меру вернулся и лег, не спуская глаз с жены, которая, подойдя к двери,
посмотрела вслед двум фигурам в сетке дождя и снова занялась шкурой.
– Что с тобой, Меру? Лесной кот сломал тебе не только руку, но и разум? Ты стал, как заяц из дальней степи. Что случилось, скажи?
– Ничего.
Руки Онны мерно двигались и шкура светлела, становясь все мягче и ровнее.

– Ты выросла красавицей, Оннали, да полюбит тебя Большая Матерь и даст в мужья лучшего.
Идя вслед за девочкой по узким мосткам, Кора разглядывала еле видную в сумраке фигуру, стянутую подмышками темно-красной тайкой. При каждом шаге шелестел на щиколотке браслет с деревянными бубенцами.
– Ты уже выбрала себе первого мужа, дочка?
Девочка, не оборачиваясь, отрицательно покачала головой. Дождь выгладил темные волосы и они блестели в далеком свете из окон домов, стекая по плечам, как водоросли.
– Может, тебе нравится мой старший, Корути? Он ловок и силен, у него красивые бедра и много мужской силы.
Оннали фыркнула и закрыла рот мокрой ладошкой. Кора со злостью посмотрела на узкие плечи девочки. Огляделась вокруг. Мостки вились темной блестящей полоской, ветками от них отходили другие – поуже, к хижинам семей. Они уже прошли половину пути, и впереди за струями дождя мелькал рыжий огонек, зажженный в хижине, принимавшей сегодня ночью девочек-невест.
– Ох! – Кора присела, схватившись костлявой рукой за хлипкие перильца, – ногу подвернула. Помоги, дочка.
Оннали наклонилась и бережно помогла Коре подняться. Та, цепляясь за ее руки, тяжело и с кряхтением встала. Медленно, прихрамывая, двинулась вперед, опираясь на девочку.
– Нет, не могу. Дай посижу. Не уходи, Оннали, пожалей старуху.
Оннали нетерпеливо посмотрела на рыжий огонек. Там давно собрались подружки, расчесывают друг другу волосы, вплетая в косы водяные цветы и веточки кудрявника. Смеются, бросая на циновку разноцветные камушки с загаданными именами мальчиков. А потом будут петь песни и шепотом рассказывать о том, кто кого выбрал. Но она помогла Коре опуститься на мостки и присела рядом. Приподняла подол широкой старухиной юбки и взяла ее щиколотку крепкими пальцами. Зашептала детское заклинание на боль и ушиб:
– Косточки и кожица, пальцы и пятка, плясать не мешаю, болеть не разрешаю. Иди, боль, в темную воду, к дальнему броду, съешься рыбой в море, не возвращайся боле.
И дунула, вытягивая трубочкой пухлые губы.
– Ах, молодец, красавица, – Кора, дождавшись конца заклинания, покрутила костлявой ногой, пошевелила пальцами, – вот и не болит. Иди, посиди рядом с Корой.
И похлопала по влажному серому дереву. Девочка снова оглянулась на дальнюю хижину и села, подобрав под себя ноги.
– Я тебе за лечение открою секрет, – Кора задрала широкую юбку и отцепила от пояса маленькую тыкву, заткнутую свернутым листом, – знаешь, что это?
– Нет.
– Открой, понюхай. Не бойся.
Оннали поднесла горлышко к лицу и сморщила нос. Кора привалилась к ее плечу и зашептала в самое ухо:
– Это травка, что растет под корешками водяной лилии. Никогда из земли головы не кажет. Если выпить глоточек, то любой самый красивый охотник только на тебя смотреть будет. Ты меня вылечила, ты добрая девочка. Попей.
Оннали поднесла горлышко ко рту. Кора жадно смотрела, вытягивая сухие губы, будто сама пила.
– А имя называть? – спросила Оннали шепотом.
– Какое имя?
– Ну, охотника того… Кому понравиться…
– Называй, – поспешно согласилась Кора, нахмурившись, и сразу же улыбнулась напряженно, – называй, только пей поскорее, а то заждались тебя подружки.
– Я тихонько, шепотом.
– Правильно, шепотом. Ну!
Оннали открыла рот и, скривясь от резкого запаха, поднесла тыкву к лицу.
Над рябой от дождя водой, над мостками и крышами хижин вдруг, всплеском, раздался вой, страшный и заунывный. Оннали ойкнула и, откидывая руку, уронила тыкву. Маленькая посудина стукнулась о мокрое дерево, перевернулась и прыгнула в воду, расплескивая остро пахнущие темные капли.
– Что это, бабушка?
Кора с отчаянием всплеснула руками. Наступая на юбку, вскочила и нагнулась над мостками, пытаясь разглядеть в сумеречной воде плавающую бесполезную бутылку.
– Страшно! – Оннали, вскочив, уцепилась за руку старухи, оглядываясь.
Кора открыла рот, чтоб выругаться, но над водой снова разнесся вой, окрашенный черной тоской. И она испугалась.
– Пойдем, – потащила девочку за собой, на свет огонька, но тут же бросила ее руку, – иди, беги сама. Я уж домой.
– А лесные ягоды? – Оннали хотела напомнить, что старуха обещала ее проводить, но постеснялась.
– Не нужно мне их, – и темный силуэт скрылся на боковых мостках, уходящих в сторону хижины Коры.
Все замолчало вокруг. Деревья, отягощенные водой, клонили на мостки обильные листьями ветки, небо опустилось совсем низко, и огонек впереди сверкал ярче в темноте. Оннали всхлипнула и, прижимая кулаки к груди, мелко переступая и оглядываясь, побежала к огоньку, стараясь не подходить к перильцам, идти по середине мостков. Гнала мысли о том, кто кричал так страшно, баюкая в крике черную тоску. Нельзя думать его рыло с перекошенной пастью, из которой торчат в стороны кривые клыки, а над низким щетинистым лбом – сутулые плечи и круглая спина с гребнем жестких волос. Нельзя видеть по-настоящему, а то придет, появится из-за черных деревьев и погонится за Оннали. Съест.

Сидя в маленьком чулане на куче тряпья, качаясь из стороны в сторону и дергая себя скрюченными пальцами за жидкие волосы, кричал старый Тику. Глаз его был крепко зажмурен, а перед согнутыми коленями на полу, расползалась, шевелясь, серая лужица истощенного порошка крыльев сумеречных бабочек. Жирный серый дымок окутывал голову старика, ползал по лицу и вытекал из ушей.
Тику кричал. Увидев внутри головы истину мира, в котором жило племя смелых охотников и их красивых жен. Не мог не кричать. Потому что, как ни зажмуривай единственный глаз, показанное бабочками не уходило.