14.1

И снова, так же, как виделось ей в мыслях, она, стоя на коленях возле постели, вытирала губкой кровь, стараясь не тревожить рану. Только слез не было, потому что вокруг тенями суетились рабыни, – высокая Анатея, откидывая за спину длинную косу, летала= от ложа к жаровне: повинуясь быстрым приказаниям Фитии, приносила чашку с отваром, забирала большую миску, наполненную мутной от крови водой.

Ахатта неглубоко и быстро дышала, казалось воздух не находит дорогу в горло, убегает наружу и хотелось ладонью затолкать его, придержать, чтоб расправил легкие.
- Осторожно! Посмотри сюда, госпожа, – тень накрыла лежащую и из-за спины Хаидэ протянулась коричневая рука, тронула пальцами грудь, приподнимая. Хаидэ подалась назад, чтоб плечом оттолкнуть непрошеного советчика, но застыла, увидев у основания груди скрытый надрез. Он шел полукругом и был похож на маленький черный рот со страшной улыбкой.
- Фития… Что это? Иди сюда!
- Посмотри и другую, только не касайся соска, – египтянин стоял, нагнувшись, и Хаидэ чувствовала, как он дышит, касаясь ее спины. Ей стало неловко, что, не доверяя, она зовет няньку, и следующий вопрос она задала ему:
- А ты знаешь, что это, жрец?
- Я видел такое, – она ждала, но мужчина молчал. Хаидэ осторожно приподняла вторую грудь, сжавшись от того, что на соске сверкнула выступившая капля молока. Увидела второй черный рот с запекшейся ухмылкой.
- Ох, беда, – прошептала подбежавшая нянька и, отжимая египтянина, тоже опустилась на колени. Приблизила лицо к посеревшей коже и понюхала ее, у самого шрама.
- Будь осторожна, мать трав, не касайся, – голос его был медленным и напряженным. Женщины замерли. Египтянин присел рядом и, отстегнув тонкую витую застежку с хитона, коснулся кончиком капли молока. Оглянулся, ища что-то взглядом.
- Ты очень любишь этих птиц, госпожа?
Хаидэ кинула взгляд на большую клетку, укрытую тонким платком.
- Это голуби Гайи. Спрашивай у нее.
- Мне нужна одна. Но навсегда.
- Гайя?
Черноволосая рабыня прошла к окну, и, сунув руку под платок, достала сонную птицу. С поклоном передала жрецу и отступила на шаг. Египтянин поднялся, оказавшись в маленьком круге из женщин. Гайя смотрела решительно и хмуро, наверчивая на палец жесткую прядь. Анатея прижимала к груди плошку с травами и старалась держаться за спиной Фитии. И Хаидэ, встав, опустила мокрые руки. Жрец кивнул и, поворачивая птицу к свету, коснулся мокрым кончиком застежки клюва. В горле у голубя пророкотало воркование, спокойное и тихое. И – захлебнулось. Забившись, птица уронила голову. Жрец повел рукой, и птичья голова закачалась, как тряпочная.
Ахнула Анатея и что-то прошептала Фития, бессильно и зло.
- Она умрет? Она тоже умрет? Ты! Что надо сделать?
- Тише, тише, доброе сердце. Она не умрет. Это не ей отрава. А в ней. Но не касайтесь этих ран и молока, что течет из груди. Гайя, твоя птица послужила нам. Но теперь ее надо похоронить и фибулу тоже. Дай мне сосуд.
Под взглядами женщин жрец плотно закрыл крышку и замотал сосуд тряпьем. Поставил на видное место, на середине широкого подоконника и женщины, торопясь по его указаниям, обходили окно, как можно дальше.
- Чистого полотна, мать трав. И воска. Есть ли жир от морских рыб?
- Анатея, побеги в кухню.
- Хорошо. И траву, что заживляет раны, быструю. Какая растет в ваших краях?
- Есть-есть, кипит уже.
Круглая жаровня краснела, идущий от нее душный зной мешался с темным ночным воздухом. Хаидэ искоса посмотрела на спокойное лицо чужестранца. Как он сказал? Тебе не придется спать в эту ночь… Нескоро наступит рассвет, но и сделано еще мало.
Получив все, что просил, жрец погрузил руки в широкую миску и стал месить воск, с жиром, показывая Фитии, чтоб подливала отвар понемногу.
- Посмотри на ее живот, госпожа. Освободи его от одежды. И скажи, что увидишь.
Расстегивая охотничий ремень и освобождая талию Ахатты от вытертых грязных штанов, Хаидэ мрачно подумала, что ей незачем смотреть на живот, ведь молоко, бегущее из груди, она уже видела.
- Да…
- Что да?
- Она рожала. Недавно, совсем недавно, – трогая складку пустой кожи, что еще не успела разгладиться, Хаидэ сморщилась от чужой боли. Сколько ей всего, Ахатте! Пока она тут мучила Фитию своей тоской, ах, как плохо сидеть павой в клетке, как невыносимо, Ахатта рожала и после пробиралась одна степями, в грязной мужской одежде. И грудь ее исходит отравленным молоком.
- Она к тебе пришла.
- Что?
Хаидэ оглянулась. Жрец, держа на весу пропитанную смесью полотняную ленту, смотрел на нее с сочувствием.
- Что делать дальше? Показывай, – ответила она хрипло.