6.1

Темнота навалилась на степь мягкой грудью, как большая овца с черным руном, и шерсть ночи приглушила все звуки, будто они запутались в ней и замерли, заснув. Трещали сверчки, шебуршилась под охапками полыни полевая мышь, падал сверху глухой крик ночной птицы. И ближе, живее, шевелились скрытые темнотой звуки стойбища.

Вскрикивали и смеялись у большого костра отдыхающие воины и охотники, перетаптывались, пофыркивая, кони, вдалеке плакал ягненок, потерявший сосок с молоком, а ближе, у самой палатки, мягко слышались легкие шаги, все ближе, замирали, когда Фития у входа ворочалась на старой попоне, и снова звучали, так тихо, что Хаидэ думала – кто-то идет к ней из сна.
- Хаидэ? Спишь? – голос Ловкого раздался за тонкой стенкой из шкуры, у самого уха, и девочка, вздрогнув, нахмурилась, досадуя на свой испуг.
- Сейчас, – сев, отцепила изнутри кожаную петлю, откинула угол полога. Выглянула через дыру в ночь, полную звезд:
- Подожди.
Завозилась внутри, проталкивая в дыру угол старой шкуры:
- Тяни, тихо.
И выскользнула сама, выдергивая из палатки край длинного плаща.
Вдвоем уселись на мягкую шкуру, прижавшись, закутались в плащ – только головы торчат.
- Так и не взяла одежду? – тихо рассмеялся Ловкий, обнимая Хаидэ за плечи. Сам был в одних штанах. Ноги – босые, холодные.
- Не-а. Все равно спать. А завтра, если смотреть меня будут, все новое наденут. Как на праздник. Нянька будет наряжать. Серьги достанет, гривны. Оплечья, что от матери остались.
За палаткой послышались мягкие тяжелые шаги.
- Отец, – шепнула Хаидэ.
Исма мгновенно исчез в темноте. Метнулась сама к откинутому краю полога, но, поняв, что спрятать шкуру не успеет, осталась сидеть. Только плотнее закуталась в плащ.