Елена Блонди. Аква Тофана

аква тофана.jpg

Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

Лелька посмотрела на него: в лицо, в глаза, на нос, пальцами взяла за подбородок и повернула голову так, чтоб заглянуть в ухо. Максим рассмеялся:
– Проверка-проверка. Штамп поставлен?
– Нет еще.
Встала на цыпочки и прижала губы к его рту. Сказала невнятно, не прерывая поцелуя:
– Штамп стоит, на попе. Не помнишь, утром поставила.
– Я тебя люблю, – он подхватил ее подмышки, приподнял и поставил крепко.
Щелкнул замок, пискнула старая дверь.
– Макс…
Из коридора слышался топот сверху и быстрое “здрасс” соседского мальчишки.
Он рассмеялся снова, с небольшой досадой.

– Ты опять? Все было и прошло, все, поняла?
– Да. Но ты скажи еще раз.
– Никто мне не нужен. Только ты. Я тебя люблю.
– Я тебя люблю, – ответила она замку и пошла в комнату.
Форточка впускала крики и ветер, надувала занавеску. Качалась висящая на потолке подвеска с большими гранеными бусинами и по стенам скакали искры.
Лелька села в продавленное кресло и осмотрелась. Можно покурить, сделать, наконец, обещанный чертеж, снова покурить, посмотреть кино, скачанное месяц назад. …Покуривая сигаретку.
Можно сходить погулять. Постоять у поливалок на зеленом газоне, они так здорово делают маленькие радуги, а она все бегом и бегом и каждый раз обещает себе, что придет специально, смотреть. Можно напиться кофе на ночь и долго-долго читать книжку, самую нелепую, из тех, которые Макс терпеть не может. А потом лечь спать на узкой тахте, потому что одна и даже взять и не раздеться, кинуть на себя плед и заснуть, как в смерть. Потому что завтра еще целый день одна. Встать поздно, принести себе кофе в постель, взять лаптоп и болтать там с кем. И после еще придумать что-нибудь.
– Ну, не получилось, в следующие выходные получится.
В носу защекотало и, шмыгнув, она повернулась боком, так, чтоб неудобно сидеть. Работа, срочная, да еще интервью это. Макс говорит, полезное, с работой сейчас вон как тяжело, а там – старые связи. Она вытянула ноги и скинула тапочки, прижала ступни к холодному полу. Связи… Слово-то какое ужасное. Красавчик Макс, любимчик всего коллектива, записной ухажер гламурных дамочек с местного телевидения. Но бросил все, уволился и вот они теперь вдвоем, живут на копейки. Любовь. Жить надо, а работы мало. Вот у него срочный заказ и выходные пропали. Все бы хорошо, она потерпит, но приедут с телевидения, снимать его фрески. Может и эта приедет, которая Гала. Или мадемуазель Порфирьева. Она звонила несколько раз, прямо на домашний телефон, и Макс, скорчив страшное лицо, замороженно-вежливым голосом сначала что-то ей отвечал, а потом Лелька вырвала у него трубку, но сказать ничего не успела. Да и не сказала бы. После сильно поругались. И помирились. Лежали друг в друге, она шмыгала носом, мочила ему волосы на груди. Сказали о любви. Снова. Вот почему, когда лежат вот так, она ему верит-верит. А как только уходит, так и все…

Макс уходил.
Через солнечные зеленые пятна, мимо чужих блестящих автомобилей и черненьких собачек с беленькими старушками на поводках. Жаль, что так вышло, собирались с Лелькой на море, бархатный сезон, вечером уже прохладно и так хотели последнего солнышка. А тут весь день висеть на лесах и стремянке, и краска ляпает в лицо. Ругаться с завхозом, чтоб заменил истрепанные кисти. Правда, приедет съемочная группа. Макс усмехнулся, и девушка, сидящая на скамейке, подалась навстречу, с готовностью улыбаясь. Отвернулся поспешно. И так всю жизнь, вот повезло же! Ничего не надо делать, посмотрел и сразу. А сколько лет пользовался, пока не остановился и не посмотрел назад, задавая себе вопрос, и к чему везение привело? Не первой молодости красавчик, высокий блондин с голливудским взглядом, путешественник по чужим постелям. Легкие связи, душистые розы, завистливые взгляды ребят из программы. Нет уж, теперь у него есть Лелька, принцесса Лелиа, рыжая земляника, упрямая лошадка Лели. А пусть смотрят, зато Лелька будет знать, что он у нее самый-самый! Лишь бы не приехал никто из бывших. Нет сил снова объясняться, пожимать плечами, улыбаться успокаивающе.

Лелька заснула в кресле, как раз когда Макс, изогнувшись, пытался достать с лесов угол фрески. Деревянные ноги помоста скрипели, площадка раскачивалась.
– Эй, художник, свалишься!
Вахтерша в тесном халате поверх цветастого платья светила белыми зубами снизу, показывала на часы – обед.
– Слазь, чаем угощу.
– Спасибо, Мариша, некогда, – ответил привычно ласково. Лелька услышала бы это «Мариша», убила бы. Через полчаса воскресила бы, любовью. Он осмотрел яркую, блестящую свежей краской фреску. Рыжая красавица в синей короткой тунике, смеется, прижимая к животу корзину с черными гроздьями. Босая. Будет принцессе Лелиа сюрприз, когда приедет смотреть в следующий раз. Пусть бы обрадовалась, как запрокинуто к солнцу лицо над белой шеей, и медные пряди падают по круглым плечам. Ко дню рождения успеет.

Проснувшись, Лелька посмотрела на часы и поднялась, держа рукой занывшую спину. До вечера еще сто лет. А позвонит он, когда станет вовсе темно, и при лампах нельзя будет работать с красками. Надо сходить в магазин и купить себе пирожное, огромное, с кремовой розой. Съесть сразу, чтоб заболел живот.
Она прошла через тень комнаты к свету и встала перед большим зеркалом. Белое лицо с темными глазами и рыжие спутанные волосы. Прихватила руками подол халата и потащила вверх, прижимая к ногам. Вот такой длины надо пошить себе платье. Нет, еще короче. Или – вот так. Наклонила голову, разглядывая светлые ноги. Если еще короче, то никуда не выйдешь, зато Максу понравится. Решено, короткое, и никому, кроме Макса, носить дома, когда приходит с работы, и она подает ему ужин. Игра для двоих…
По голым коленкам прыгали зеленые зайчики – подвеска покачивалась на тонкой струне, сверкала зеленая бусина, длинной каплей блеска. Делали вместе и Макс, вешая, вдохновенно плел что-то о защите от злых мыслей и духов.
– Она примет удар, вот увидишь. А мы будем счастливы.
– Тогда сделаем еще. Пусть примут все удары.
– Конечно, сделаем!
И, правда, еще две подвески лежали на полке, почти готовые.
Лелька бросила подол халата и побрела в кухню. Аквариумный день. Она так называла, когда ноги не идут и руки не держат. Валяться бы на песке, смотреть в высокое небо с перьями облаков. А так, будто в тяжелой воде идешь, и мешает идти.

Макс все-таки чаю попил, Мариша принесла ему прямо к стене, и он сидел на земле, на тряпках, улыбался поверх горячего края, кивал, слушая, как рассказывает о кактусах. А потом она на полуслове остановилась. Сказала:
– Вон, приехали ваши, Максим.
Оглядела его мешком висящие штаны, заляпанные краской, майку, порванную на плече:
– Вы бы переоделись, в телевизоре ж покажут.
– Ну и хрен им с редькой, я на работе, – беззаботно отозвался Макс, возвращая чашку. Встал, думая с легкой злостью, бравада его улетучивается с каждым шагом небольшой толпы, в которой все в трендовых рубашечках и летних дорогих туфлях. Кто-нибудь обязательно подденет, насчет оборванства, и после будет подмигивать, жирно хохоча, мол, шучу, свои люди, это же наш Максик!
Дева, мелькающая коленями из-под светлой юбки, оказалась молода и незнакома. Макс выдохнул с облегчением. И прекрасно, не будет смотреть выразительно и говорить ледяным голосом двусмысленные слова. Он просто улыбнется ей, официально. И пусть берет свое интервью.
– Ах, какая дивная прелесть!
Его передернуло. Положил кисть и стал кивать, подставляя плечо под фальшивые дружеские полуобьятия. Дева стояла перед незаконченной фреской, разглядывала, восторгалась и говорила кромешные глупости. Гриша, еще полысевший за год, что не виделись, вытер со лба пот носовым платком и, ухмыльнувшись, показал глазами на ее мини. Понятно, с такими ногами можно плести любую чушь.
– Старик, а ты, оказывается, талантище, Леонардо ты наш кучерявый! – Гришин хорошо поставленный баритон с легкостью перекрыл щебет и восклицания. И тут же:
– Денег-то платят?
– Да как тебе…
– Ладно, не дрейфь, вытянешь. Ты жилистый. И кстати, – Гриша затоптался совсем рядом, обдал запахом одеколона щеку, – тебе от Мадемуазель отдельный привет, со значением. Квартира у нее теперь своя, развелась. Адресок сказать?
– Не надо.
– Ага. Разошлись, значит, как в море корабли…
– Господи, Грига, ну хоть ты не хохми по-дурацки!
– Молчу, молчу, начальник!

Лелька не стала выходить в магазин за пирожным. Оделась и даже себе понравилась в зеркале. Сунула ноги в плетеные сандалетки, взяла с полки ключ. Протянула руку к двери и представила, что там, за тенью подъезда, светит солнце, лезет в глаза и надо соседкам улыбаться и кивать. А потом идти по асфальту, для каждого шага поднимать ногу, сгибать в колене, ставить на серое и поднимать другую. Уронила ключ на пол и ушла в комнату, бросилась в кресло и поджала обутые ноги. Ремешки больно впивались в кожу. Зеленая бусина подвески расплылась в слезах. Она сердито тряхнула головой и вытерла глаза кулаком. Да что же это? Совсем злой день и совсем бесконечный.
Деревянные часы на стене показывали время работы. Он там, наверное, как раз стоит перед камерой, слушает вопросы, отвечает. Улыбается дамочке в дорогом костюмчике. А дамочка и рада. И, как всегда с ним, думает – ей, ей одной улыбается.
– Леля ревнивая дура, – сказала часам. Но ведь не просто ревнивая, видит же, к нему даже на улице подходят. Черт, и с ней дамочки знакомились, улыбались конфетно, и после как бы невзначай спрашивали о Максе. Соседки все прибегают за солью. И лампочки им вкрути. У них с Максом теперь это так и называется, пойдем, Лелиа, лампочку вкрутим.
Фотография рядом с часами показывала Лельке тихое море и закат без солнца, оно за легкими облаками. Потому вода совсем жемчужная. Макс, когда увидел, как у Лельки получилось, сам побежал печатать, потом повесил так, чтоб лежали, и было видно. Лелька тогда придумала к ней слова, про Аква Тофану. Он требовал, чтоб записала, но она отмахнулась, смеясь. Слова падали Лельке в рот, как лепестки с цветущей вишни, сами. Что их записывать, не роман ведь и не рассказ, просто несколько слов.
Наконец, свет за окном стал желтым и тихим. А она с утра и шторы не открывала. В комнату пришли сумерки. Только зеленая бусина держала на кончике себя искру солнца.
Там, куда они не попали сегодня, это море и в нем такая же тихая вода.

– Максим, вы уходите? Приглашаю на ужин. Там все свои, развлечетесь.
Макс повернулся, вытирая тряпкой руки. Интервью прошло, проехало, проскочило за полчаса, народ побросал свои камеры и треноги, сумки в комнатке строгой Мариши и убежал на море купаться. Звали и его, но аврал и было легко отказаться, да он и был весь там, в свете солнца, что грело круглые плечи рыжей земляники в синем коротком платье. Смешная фреска, на ней девушки собирают виноград, сидит пастух сбоку, играя на флейте пана барашкам и овечкам, а далеко среди кудрявых листьев сверкает полуденное море. Но Макс сделал шедевр. Так что, и правда, хрен с редькой на рваную майку.
– Потом покажете мне море, Макс… Сегодня будет большая луна.

Ее зовут Соня, Софья. Когда сказала ему, перед интервью, то вздернула подбородок, прищурилась. Он кивнул:
– Царское имя.
И она улыбнулась, как девочка. Дразнят ее что ли, из-за имени? Поправила белые прямые волосы и все поглядывала на него. А он писал рыжую в синем на фоне листвы.

– Спасибо, София. Устал и домой надо позвонить, жене. Так что я в номер.
– У вас, говорят, красивая жена. И вообще, все так романтично. Мне рассказывали.
– Не сомневаюсь, – он усмехнулся, уже уходя и с силой продирая светлые волосы рукой, измазанной высохшей краской.
– Простите, – сказала в спину. Так потерянно, что Макс повернулся, погладил улыбкой.
– Да ничего.

В номере выяснил, что забыл дома зарядное для телефона. Стукнул кулаком по стене и обругал себя разными словами. Пока стоял под душем, все шептал о себе гадости, а потом рассердился на Лельку. Тоже мне, жена, могла бы проверить, с чем муж уходит. Сидит, небось, с ногами в кресле, и смотрит на картинку на стене. Или на часы. Может, плачет, глупая. Глупая Суламифь в синей тунике. Собирала виноград, смеялась с подругами, блестела зубами. И вот поймалась, как рыба-ребенок, на его крючок. И ей с ним больно. Храбрая, все говорит, что ничего, выдержит, но иногда плачет, по пустякам.
Он покопался в шкафу, нашел легкие шорты, чистые, белую тишотку. Надел и вышел из номера, прикидывая, у кого бы попросить телефон, на пару минут разговора.
На вахте было пусто. Макс заглянул в длинный коридор. Сезон кончился, корпус закрыли и уже не селили в него отдыхающих, а дежурная, видно, убежала на лавочку, болтать с подругами. И телефон унесла с собой.
Вечер шел на цыпочках, прикладывал к губам палец черных листьев и потому свет становился мягче, серел жемчужной пылью над тихим морем. По песку бродили редкие люди и тоже слушались вечера, не кричали и не смеялись. Только в столовой светились нахальным электричеством окна, свет их орал и взрывался. Слышался голос Гриши, анекдот, хохот следом.
Макс прошел поодаль, чтоб не заметили курящие на крылечке телевизионщики. Прислушался и рассердился на себя, поняв, что ищет голос Софьи. Просто интересно, смеется ли она тем чудовищным пошлостям, которые конвейерно выдает Грига.
За низким парапетом море переливало себя серым шелком, медленно и сонно. Макс повернул к парусиновому киоску у парапета, там уже закрыто, но изнутри свет и бормотание. Если молодежь не успела залечь на ложе из картонок в углу, то, может, дадут телефон. Он поежился, вспоминая. Сто лет тому приезжал сюда, и в этом самом киоске работала, как же ее звали… Маленькая, как воробей, волосы стрижены коротко, нос с конопушками. От коробок пахло ванилином и специями, маленькая все волновалась, вдруг охрана заметит, что они жгут свечку. Тогда свечку погасили, и выяснилось, что через парусиновый потолок сочится лунный свет. Ему потом пришлось менять симку в телефоне: собралась разводиться с мужем, а муж – мальчишка, в два раза его моложе. Потом Максу рассказали, когда через год приехал, она подожгла киоск, и ее уволили, зарплату забрали в счет сгоревших чипсов и пакетиков с орешками.
– Максим…
Макс чертыхнулся, останавливаясь в тени большого платана. Тонкая фигура на фоне серого шелка, стоит, отвернувшись, смотрит на море. А позвала. Или ему показалось? Подойти? Или сделать вид, что не услышал? Получится – испугался…
Он прошел рядом, на расстоянии вытянутой руки. Кашлянул, замедлив шаги. Софья быстро повернула лицо. В размытых светлых сумерках, в рамке белых волос оно было темным, с неразличимыми чертами.
– А, это вы? Как хорошо, что вышли. Смотрите, как тут!
В женском голосе услышалась Максу давешняя глуповатая восторженность и он разозлился. На то, что крался мимо столовой, пытаясь услышать ее. Что остановился на оклик, который был ли? Или он сам себе его выдумал, чтоб – повод заговорить…
– У вас есть мобильник? – спросил почти грубо, – домой надо позвонить, а мой сел.
– Жена волнуется?
– Да.
Софья протянула ему мобильник и положила пустую руку на парапет. Темная рука и ногти белеют. Макс потыкал в кнопки.
– Черт!
– Что?
– Забыл номер. Он же записан в телефоне, а я вот не помню его, длинный.
Покивала, пересыпая по прямым плечам волосы, цветом сливающиеся с тканью сарафана. И спросила врасплох:
– Шея болит?
– Да… А как ты, вы…
– Давай на ты. Я же видела, как на лесах изгибался, это нам – постояли и ушли, а ты потом несколько часов на деревяшках.
Он смотрел на светлые ногти. Над головами зажегся тусклый высокий фонарь, скупо уложил размытый кружок света на шероховатый камень и там еле видно заблестели крошки слюды. …Хоть бы шевельнула пальцами. Или на него глянула, а то снова отвернулась и смотрит на воду.
– Да мне в кайф, там ведь стенка была, серая, грязная. А потом еще ругались с директором, он, когда стал рассказывать, чего хочет, меня просто перевернуло всего. Я свое хотел. Но он уперся, и пришлось вот. Винограды и овечек.
– Не жалеешь?
Он вспомнил рыжую, с полной корзиной, и круглыми коленками под коротким синим подолом.
– Теперь нет.
Стал ждать новых восторженных восклицаний, но она просто сказала, так и не глядя на него:
– Красиво. Очень.
На указательном пальце, на круглом ногте чернело пятно. Макс протянул ей мобильник.
- Возьми, спасибо.
И она подняла руку, повела ее легко, по серому воздуху, в свете заката, что никак не кончался, перевернула ладонью кверху, сказала негромко:
– У тебя в номере ведь симка. Можно пойти. К тебе. Поставишь в мой. Позвонишь…
Он положил телефон на ее ладонь и тоже стал смотреть на море. Ему казалось, их взгляды, что протянулись рядом через перламутр закатной воды, можно увидеть, и там, вдалеке, как и положено, они смыкаются, сливаясь в одно.
По воде побежали, одна за другой, маленькие длинные волны цвета графита, и Макс понял, он смотрит на фото, что висит на стене их комнаты. Они всегда смотрят на него вместе, горячие и слабые после его криков и бешеных глаз.
– Ты знаешь, что такое Аква Тофана, София?
– Нет. Расскажи. Макс…
– Раз в несколько лет, когда вечер так тих, что в толще его, никуда не летя, недвижно висят пушистые соцветия степных цветов, сумеречные пчелы развертывают дурман твердыми крыльями. И тогда, волнами цвета графита, одна за одной, без ветра, приходит Аква Тофана, припадает к песку, холодящему босые ноги, и забирает неосторожных. Аква Тофана, яд без вкуса, цвета и запаха. Навсегда.
– Навсегда, – повторила она.
Солнце ушло, оставив лишь мягкий серый свет над водой.
– Тебя можно полюбить только за эти слова, знаешь? Навсегда.
– Это… – он остановился и не стал договаривать. Протянул руку и положил поверх ее неподвижной ладони. Хриплым голосом спросил:
– У тебя на ногте пятно…
– Дверью прижала.
– Больно было?
– Да. Плакала.
Держал свою руку поверх ее ладони, ждал, чтоб шевельнулись пальцы, пусть она первая, ведь окликнула. И предложила в номер. Или не предложила? Но пальцы не шевелились, просто лежали, теплые. И тогда он придавил, прижал покрепче. Развернул ее к себе. Глянул сверху в смуглое лицо, отделенное от вечера светлыми волосами. Подумал, ну, скажи, сама скажи! Ну!
Но Софья стояла молча, только смотрела снизу вверх, и ее тело было так же параллельно ему, как взгляд на воде. Вот если бы она, еще на полшага к нему, плотнее, и – на цыпочки, как Лелька, когда тянется губами к лицу…
От напряженного злого ожидания внутри будто соскочила пружина и пошла развертываться, биясь острым концом и роняя освобожденные картинки, одну за другой: он сжимает ее, твердая спина становится мягче, тает под руками; он идет рядом, направляя, подталкивая и ноги их иногда натыкаются друг на друга; закрывает дверь в номер и усаживает на смятую постель, где до сих пор пахнет краской и валяется майка с рваным рукавом, нажимает на плечи и лямочки платья скользят по загару. Темное долгое тело на светлых в луне простынях.
Навсегда, била пружина внутри, попадая в точки болезненные и все понимающие, навсегда, вот сейчас, ты пойдешь, и все изменится, навсегда, потому что пришла Аква Тофана, без вкуса и запаха, и ничто не станет, как прежде. Принцесса Лелиа, ее рыжие глаза-янтари, будешь смотреть в них, а видеть, как луна светит на белые пряди волос на подушке, или – черные пряди, иголочки стрижки, мелкие кудряшки… Упрямая лошадка Лели и ее слова обо всем, о чем можно спеть словами, сплетая их в невиданной красоты ленту, которую он сейчас взял, чтоб связать чужие пальцы, на ногте одного – темное пятнышко. И никогда уже не будет их двое, всегда рядом его Аква Тофана, яд, сидящий внутри и давно. Понукающий к острому наслаждению сломать то, что есть, что ценно – в одно мгновение.
Как взорвать мою стену, подумал невнятно. Вместо фрески обломки, на одном – рыжие косы и гроздь винограда.
И поднял руки, готовясь обнять. Внутри, где уже все исколото пружиной, занималась нежная песня прощания с Лелькой, так сладко знать, что это было – только он и она. Было. Она и теперь будет рядом, он ведь не скажет ничего, но все станет по-другому.
Надо только решиться, вот, сейчас кивнуть самому себе, согласен и принимаю.

В темной комнате, блеснув, зазвенела подвеска и звякнула об пол граненая бусина, разлетевшись на части. Лелька вскочила с пола, где сидела, подбородком на низкий столик и смотрела в лаптопе снимки, скосив глаза к носу. Вцепилась взглядом в темные осколки на полу. Нащупала выключатель и щелкнула. Подвеска покачивалась перед неподвижной шторой, и на кончике блестящей стальной пружины вертелся обломок граненой капли.
Она постояла, глядя то на подвеску, то на часы. И увидела стрелки. Губы задрожали, стрелки плыли перед глазами, но упрямо возвращались на место, показывая – ночь, не позвонил, ночь. Утра не будет.
Подошла к полке, потянула тонкую упрямую пружину другой подвески. Нашарила пакетик с гранеными бусинами – синими, бронзовыми, гранатовыми. Подвеска выворачивалась, колола пальцы острым кончиком, сверкали нанизанные на нее маленькие бусины.
– Я, конечно, глупая дура, – сказала себе и выбрала продолговатую, как тяжелая капля, хрусталину кобальтового цвета. Надела на конец подвески.
– Но пусть так, я ведь больше ничего не могу сейчас.
Добавила темно-янтарную, с гранями-зеркальцами. Повертела и нацепила на самый кончик зеленую, как виноградный листок. Загнула проволоку плоскогубцами, что лежали тут же на полке.
Встала на табурет и повесила ажурную пружину, унизанную прозрачными каплями, на место той, что приняла на себя удар. Слезла с табурета, посмотрела на искры, бегущие по белому потолку и улыбнулась. Расстелила постель, почистила зубы в маленькой ванной и расчесала рыжие волосы, заплела их в две косы. Легла, положив руки поверх одеяла, как в детском саду заставляли когда-то.
– Спокойной ночи, Макс, я тебя люблю.
Настольную лампу гасить не стала и, уплывая в сон, сквозь ресницы видела, как покачиваются на потолке маленькие мягкие огни.

Серое море без света стало черным, как нефть. По жирному полотну его побежали, извиваясь, дорожки редких фонарей. И лицо Софьи потемнело так, что одни лишь волосы были еле видны.
Макс откачнулся, держа ее плечи. Темное лицо, обрамленное белым, напомнило ему картонные силуэты пляжных фотографов, куда становилась – любая, втискивая себя в безупречный выверенный силуэт.
– На самом деле, Соня, Аква Тофана – венецианский яд, которым Теофания ди Адамо, женщина изрядно в летах, судя по портрету, грузная и злая бабища, травила тех, кто ей неугоден. Да и просто продавала смерть, всем подряд. А слова, что вам так понравились, сказала моя жена, о таком же закате.
Он опустил руки и отошел на шаг.
– Спокойной ночи, спасибо за разговор.
– Звонить не будете?
Голос ее стал деловит и колюч.
– Расстроится ведь ваша бесценная. Подозревать начнет. С вашей-то славой, Максик…
– Мы разберемся сами, Соня.

пчела.jpg

Сентябрь 2009
правка 2014

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать это HTMLтеги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>