Глава 5

К воротам дворцового сада подъехал Гейто как раз через тридцать дней и еще три дня с того, как вышла из Старого леса Келайла. Посчитав дни, девочка не сильно и удивилась, а только обрадовалась мудрости госпожи Сейши. Даже то, что задержалась она в доме Нариши, посчитано было древней змеей, а значит, думала Келайла, все идет правильно. Только вот – что делать дальше?
- Не печалься, – вполголоса сказал Гейто, слезая с повозки, – долго мы ехали, кой-что я и придумал, сейчас распряжем Кострана, поедим на травке в тени высокой стены, я тебе все обскажу.
И пока они разводили костер, а потом ели вкусный гуляш, приготовленный Келайлой, Гейто шепотом говорил, а девочка удивлялась, замирая с миской на коленях. Хмурила брови, не веря, получится ли, кусала губы, пугаясь задуманного. А потом вспоминала синие, как бирюза, глаза Лейлы, алые, как драгоценные лалы, губы Кайлы, агатовые нити волос в косах Кейлы. И вздыхала, понимая – сестер надо найти. И выручить.

- Хорошо, Гейто, – сказала, забирая его миску, чтобы пойти к роднику, что сочился в кустах, сверкая солнечными искорками, – я попробую. И очень сильно постараюсь.
И они легли спать, у колес повозки, в ста шагах от первых ворот, укрытые густым кустарником. Келайла лежала без сна, слушая, как топочут кони, кричат стражники, громыхая железом. И ночью к ограде дворца прибывали гости, как и рассказывал Гейто. Скрипели огромные ворота, открываясь, а после захлопываясь.
- Не спишь? – спросил старик, ворочаясь под старым одеялом.
- Тут всегда так шумно, Гейто?
- Сказали мне в харчевне, где перекинулся в карты, что праздник будет у короля Эрриса, в честь найденной дочери, которая пропала пятнадцать лет назад. Больше детишек не дала судьба нашим королям, думали, так и помрут, без наследников. А вон как повернулось – нашлась дочка, да говорят – дивная красавица выросла. Глаза – синее яркого неба, губы – цветут алыми розами, волосы – дивные, черные с голубой нитью, лежат на плечах, что твое покрывало, до самой земли. Так что, пока мы с тобой птичек везли, во дворец собираются женихи, посмотреть на прекрасную невесту. Что такое?
Келайла села, сжимая кулаки и глядя в темноту перед собой. Глухая стена не открывала ничего незрячим глазам – ни светлых искр, ни темных пятен. Как сказал Гейто? Синие глаза, алые губы… Дивные косы. Нет, не может такого быть! Или может? Как же узнает она сестер, когда придет во дворец? Как же посмотрит на принцессу? И не нужна бы ей красавица-королевишна, но – синие глаза, алые губы…
- Спи, Зоркий глазок. Завтра много нам с тобой потрудиться.

Наутро Гейто к воротам не пошел. Оставил повозку у стены, посулив мальчишке в пестрой рубахе пару монеток – чтоб стерег клетки. Взял сумку, кошель на поясе спрятал. И повел Келайлу на большой базар, куда стекались со всей страны умельцы и огородники, мастера и охотники.
Келайла шла, крепко держась за руку Гейто, смотрела по сторонам раскрытыми незрячими глазами, а в уши толкался и звенел шум. Голоса, крики, смех, звон посуды, бряканье доспехов, мычание коров и лошадиное ржание.
- Много надобно королю, – говорил Гейто, оберегая девочку от прохожих и таща ее дальше и дальше, в самую глубину шума, – пшеница, картошка, овощи всякие с дальних окраин, какие тут на королевских полях не растут, а еще везут мастера свои вещи, каждый надеется, вдруг не просто кто купит, а вдруг заметят его умение королевские гончары и ювелиры, призовут во дворец, делать прекрасное для самого короля. Я уж сколько раз тут гулял-смотрел. Дивные бывают тут штуки. Эх, жаль, не увидишь.
Еще вечером у костра рассказал Гейто, что кроме обычных покупателей да тех, кто во дворец закупает всякие диковины и пряности, ходят среди толпы посланцы самого Асура, ищут учеников для королевской ювелирни. Увидят красивый кубок или затейливые часы с бронзовыми стрелками, повертят, цену спрашивая. А после с мастером о работе толкуют. Кому повезет, рассказывал Гейто, тот уходит за ворота, бывает на год, а то и на пять лет. А некоторые – так и всю жизнь при дворце живут, домой только денежку отсылают.
- Очень любит Эррис король наш красивые вещи. Да чтоб ни у кого таких не было. Тем и славна наша Эриссия, и потому едут сюда чужестранцы, увозят домой диковины, сработанные в королевских мастерских. Но самые лучшие король оставляет себе. Сказывают, сто больших залов в огромном дворце отданы под такие вещи. И ходить там можно не день и не два. Все, пришли. Ты посиди тут, на лавке, а я пройдусь. Недалеко.
Усадил он Келайлу на деревянную скамеечку с краю большого стола, за которым ели и пили торговые люди. И пошел в толпу, высматривая посланцев королевского мастера Асура. Вскоре и вернулся, дивясь тому, что Келайла, услышав его шаги и голос, скорчила рожицу, пытаясь от смеха удержаться. Ну так Гейто не мог видеть того, что было в голове у Келайлы. Не нарядный молодец краснощекий, с рыжими завитыми усами увиделся ей, а полосатое облачко, прыгающее туда-сюда, и как прыгнет, так и полоски на нем путаются, перемешиваясь. Только сбоку у облачка, видно, чтоб совсем не улетело, – прилеплено яркое пятно больше его размерами, а от пятна во все стороны цветные паутинки.
- Вот, – сказал Гейто, кланяясь и вежливо подталкивая посланца поближе к столу, – вот она сидит. Весь западный край Эриссии дивится ее чарам, и даже звали ее в Страну Садов, служить тамошнему королю. Но она, вишь, решила дома остаться, ибо самая великая честь – отдать свои умения королю нашему Эррису.
- А что ж грязная такая? И одежа – рванье? – посланец подкрутил ус, с усмешкой оглядывая старую юбку и линялую кофточку под длинной стариковой рубашкой.
- Так разбойники, – уверил его Гейто, – все и унесли, как только вот жива осталась.
- Гм… – молодец снова усмехнулся, ставя на землю большой мешок, и тот зазвякал, загремел звонко, – и что мне тогда с нее, а? Ежели при ней ни чаш, ни кубков, ни резных камней для ожерелий. Да еще смотрит незнамо куда. Ты чего захотел, старик? Над посланцем великого мастера Асура посмеяться?
- Выслушай, – Гейто поклонился, прижимая руку к сердцу, – а потом уж ругай меня, хороший человек. Я тебя секретно позвал, чтоб никто не слыхал и не видел. Потому что девочка эта – великая будет для мастера ценность. Хотя и слепа.
- Слепа??? – щеки у молодца покраснели вдвое.
- Да я покажу сейчас. Вот мешок. Так?
Посланец тут же заступил мешок, хватая его за веревочную петлю. Гейто засмеялся, махая рукой.
- А ты его хоть землей присыпь. То неважно. Слушай, что слепая Келайла про твои вещи знает. Ну, Зоркий глазок, расскажешь красивому молодятку, что ему руки тяжелит?
Келайла встала у края стола, глядя через оттопыренный локоть посланца в сторону мешка.
- Золото. Миски. И чашечки. Хорошие вещи, добрые. Сделаны там, – и она показала рукой на запад, – там, совсем далеко, где плоские горы.
- Ардамей? – посланец насторожился, внимательно слушая.
- Да. Такое имя у гор, да, Гейто? Ты рассказывал.
- Верно, девочка, – старик гордо оглядел торговцев, что подходили ближе.
- В третьей горе если отсюда счет вести, там его много. Только глубоко очень. Но сбоку там, где вода, кажется вода, сверху течет… Там пройти можно. Вниз.
- Откуда знаешь? Была там? – круглые глаза молодца впились в сосредоточенное лицо Келайлы.
Та покачала головой.
- Нет. Я вижу.
- Как видишь? Чем видишь? – он помахал рукой перед ее лицом, – не моргнешь даже, и что? Видишь через полстраны? А?
- Оно светит, – тихо сказала Келайла, – а еще в суме твоей камни горячие, наверное, очень красивые…
И она показала руками на своей шее, будто трогала ожерелье.
- Хм, – посланец довольно побрякал мешком, – угадала, так. То дивные заморские анберы, каких нет ни у кого в здешних местах. Что?
Келайла улыбнулась, указывая рукой в другую сторону:
- Я не знаю, что в той стороне, добрый господин, но светят такие камни оттуда, и идти до них, если пешком, то к вечеру и дойдешь.
- Быть не может! А сказал – заморские! И много их там?
Келайла закрыла глаза и увидела длинную полосу горячих искорок, волной пересекающую темноту.
- Очень много. Где была старая вода. Очень давно.
Молодец огляделся. Вокруг собирался народ, торговцы подходили все ближе, слушали, рассматривая старика и девочку. Хватая мешок, он крепко взял Келайлу за плечо.
- Со мной пойдешь.

Так, не успев особо и оглянуться, испугаться и даже толком попрощаться с Гейто, оказалась Келайла за коваными воротами, на бескрайней зеленой траве в тени ажурных рощиц. И белая ухоженная дорога, не та, по которой телеги с продуктами и уголь для печей, а та – на которой нарядные экипажи и всадники, вела от высоких ворот в прекрасную даль, которая прятала королевский дворец.
Посланец усадил девочку в легкую повозку, сел впереди, хватая вожжи и крикнул важным голосом, отправляя вперед послушного коника.
Затопотали копыта, закачалась лодочкой легкая повозка. Оглядываясь, молодец говорил, вроде Келайле, а вроде и сам с собой, фыркая и ругаясь.
- Ах, бесов мошенник, подсунул мне анберы, ожерелье и три браслета, задорого, клялся, что дед его привез издаля в незапамятное время. Клялся, что таких анберов на свете и нет больше. А ты говоришь, лежат, разбросаны, ходи собирай?
Келайла кивала, видя перед глазами ленту искрящихся солнцем неровных кусочков.
- А чего ж другие не собирают? Если открыто лежит? Или соврала мне? Смотри, если обманом решила во дворец пробраться… Хотя, тебе-то зачем во дворец. Диковин не увидишь, разве что красотой померяться с прекрасной дочерью Эрриса короля нашего.
И посланец захохотал, пугая смирного коника. Потом спохватился, утешая приунывшую девочку:
- Не реви. Язык мой удержу не знает. Мал был, мамка мне сказывала, ты, Явор, из-за своего балабольства так пострадаешь, что и повесят тебя за длинный язык на прочную ветку. Но ошиблась матушка. За то, что могу хорошо баять, выпала мне важная работа. А кто еще уговорит мастера цену скинуть? Кто вызнает, откуда привезены славные вещи?
Но тут же вспомнил о своем промахе и замолчал. Но долго не выдержал, снова стал собой похваляться. Подъезжая к воротам, кричал грозно:
- Открывайте, стражи, посланцу самого мастера Асура – ювелира Эрриса короля нашего! А помедлите, велит великий мастер прислать вам гостинец – десяток плетей на ленивые спины.
И раскрывал подорожные документы, украшенные большой круглой печатью. У последних ворот свернул в сторону, проехал недолго, спрыгнул у маленького домишки в два окна и с узенькой дверцей.
- Сиди. Я к другу зайду. По важному делу.
Келайла кивнула и осталась сидеть. Печально думала о старике Гейто, который вернулся к своим птичьи клеткам. А еще, хоть и волновалась сильно о главном, все равно печалилась о девичьем – обидно ехать к самому дворцу в истрепанной юбке, старой кофтейке, и поверх кинута дырявая рубашка, подаренная ей Гейто. Мало того, думала Келайла, что ни прекрасных глаз, ни ярких губ, ни дивных волос. Так еще и замарашка с большой дороги, не успела лица помыть, и не во что переодеться.
- Эта вот? – раздался у повозки скрипучий голос, – экая замарашка с большой дороги…
- Она, мать Целеста. Ты не смотри, что видом убогая, есть у нее умения тайные. Если все получится, как я думаю, то одарит меня мастер Асур немалой деньгой. И тебя не забуду, старуха.
- Уж он одарит, – разозлился голос, а ногу Келайлы схватила жесткая рука, – слезай с возка. Умоешься, да расчешешься. И платье я тебе дам, что от дочки осталось. Еще посмотреть надо, может подол подобрать. А времени совсем ничего, солнце вон уже за лесок упало.
В доме пахло ванильным печеньем, чирикала в углу малая птичка, тикали в другом углу серьезные часы, вздыхая и скрипя цепочкой. Старуха усадила гостью за стол, сунула в одну руку кружку с молоком, в другую – пахучую сладкую лепешку.
- Поешь. А я воды нагрею. Хорошие у тебя глазки, девонька, только глядят поверх всего. Жалко, Явора нашего не видишь, вот уж отпустил себе усы для красы, небось, жениться собрался.
Старуха гремела у печи, смеялась и болтала, так же, как давеча болтал молодец Явор. А Келайла молча ела вкусную лепешку и запивала молоком. И уходить из маленького домика ей ужасно не хотелось. Может быть, он совсем старый и кривой, думала она, трогая неровное дерево стола и хлебая из бугристой самодельной кружки, но я вижу сплошное солнце, словно выточили его из прекрасного анбера, посадив внутри, как теплое сердце – прекрасный яркий цветок – старую ворчливую Целесту. Вот у кого ни пятен, ни полосок. Один только свет.
- Спасибо, – сказала, ставя пустую кружку. И добавила, – ты очень красивая, мать Целеста.
- Какая я тебе мать, – вроде бы рассердилась хозяйка, – тебе, котенок, я бабушка. И нашла красоту, эх, не видят твои глаза, как время перекосило мне спину, выгнуло нос крючком, скривило плечи. Была когда-то Целеста самой прекрасной девой на юге Эриссии, но давно это было. Очень давно.
- Нет. Ты и сейчас такая, – Келайла прижала к груди руку, – вот тут. Где сердце.
- Ну, хорошо. Видно, вместо глаз смотришь ты своим сердцем, маленькая. И оно у тебя, не иначе, отлито из чистого золота.
Она помогла девочке умыться, расчесала непослушные спутанные волосы. И проворно надела на нее платье, пахнущее лесными цветами и мелом для стирки. Ахнула, поворачивая Келайлу.
- Вроде на тебя шито. Это ведь я шила когда-то, для дочери своей. Два разочка она его и надевала. Потом замуж ушла, сейчас знатная дама, дом большой, муж старый, детей полный двор. А еще – лошади, собаки, слуги. Вот только сердце у нее не такое чистое.
- Она тебя бросила? Одну жить?
- Стой смирно, я заплету косы. Нет, любопытная. Я сама не захотела к ним ехать. Явор? Ты мне-то лепешек оставь. А то в штаны не поместишься. Я ведь тут при работе, детка. Смотритель лесных цветов. Эррис король наш, получше других королей будет. Понимает, что парки – это красиво и богато, но чище всего воздух – в живых рощах и перелесках. Так что, вокруг дворца, среди парков и садов, оставлен в давние времена – лес. В лесу этом расцветают цветы. Анемоны, подснежники, ландыши, колокольчики. Вот я и хожу, слежу, чтоб тля их не ела, лошади не топтали. Пока глаза смотрят, да уши слышат, буду ходить, а как соберусь помирать, то пусть положат меня под тот холм, что по весне зарастает желтым крестовником. Самый солнечный весенний цветок.
Старуха поправила на девочке платье, уложила по плечам тугие русые косички. И перед тем, как отпустить с Явором, который топтался у входа, дожевывая лепешку, зашептала ей в ухо:
- Будь осторожна с мастером Асуром, девочка. Ежели что случится, Явор тебя не выручит, парень он добрый, в торговле сметливый, но в жизни – дурак дураком. Он и ко мне-то шастает, чтоб советов послушать. Я же ему троюродная бабка, а больше никакой родни у лопуха нету. Ну, то не важно сейчас. Были бы у тебя глаза, сказала бы – следи за мастером Асуром в оба. А так, что сказать? Слушай и сердцем решай, учуешь беду, беги прямо сюда, не оставайся в мастерских короля. И вот, на тебе.
В ладонь Келайлы ткнулся тоненький стебелек с нежным бутоном.
- Где поселят, поставь в чистую воду. Как надо будет, дунь на бутон, прошепчи мое имя. Он тебя и утешит, и успокоит, а ежели совсем станет невмоготу – сюда перенесет. Это ночной колокольчик-дрема.
- Спасибо тебе, бабушка Целеста.