Глава 9

Ключ в замке послушно повернулся трижды, но над ним нахально маячила еще одна скважина, узенькая, блестела, издеваясь, что, думал, домой вернулся?
Андрей поправил высокий тубус, прислоненный к стене, прислушался к тому, что внутри. Внутри стояла тишина. И верно, на улице день белый, будний, ведущий тренер по фитнесу ведущего клуба в городе, скорее всего, ведет свою тренировку с девицами под два метра ростом.
Телефон погудел трижды, потом сказал оживленным Иркиным голосом:
- Да? Алло, не слышу вас.
Ну да, спохватился Андрей, этот номер куплен позже, она его не знает.
- Ира? Это… – подавил желание сказать просто «я» и выслушать заинтересованное «кто это я?», – это Андрей.
А дальше все случилось совсем не так, как виделось ему долгой дорогой обратно, из океана, через несколько морей, потом через пролив и родные уже берега, такие знакомые не только на взгляд с борта промыслового или научного судна. Бегал когда-то, приезжая к знакомым мальчишкам, вместе облазили все побережье.
- Дрейка! Господи, ты где?
- Я? Ну. В общем, стою вот. У двери.
- Приехал? Почему не предупредил? – в голосе жены была искренняя радость, а не ожидаемая настороженность или неловкость.

Андрей растерялся. Они уже два года жили порознь. Хотя для него это значило совсем другое, не то, что для сухопутной молодой женщины, окруженной тренированными парнями и модельными девицами. Два года Андрея – это три рейса, в общей сложности шестнадцать месяцев в морях, и в промежутках – работа в доме родителей, ремонты, огород, они уже немолоды, хоть и бодрятся. Оглянуться не успевал, снова вокруг одна сплошная морская вода. А на берегу, понимал Андрей, два года – целая жизнь.
- Жди там. Спустись в парк, что ли, там новая кафешка, посиди, я буду через полчаса. Как раз тренировку заканчиваю.
И закричала в сторону повелительным тоном:
- Эля. У тебя еще два подхода, не фиг филонить! Я вижу.
- Спущусь, – Андрей выслушал жену и кивнув, отключился.
В парке гуляли дети и осень. Неяркая, южная, с жестяными от бывшего зноя листьями, с подсохшей травой между кривых стволов деревьев. Никакого золота и багрянца, только серовато-рыжие оттенки. Да сочные акации, что упрямо простоят в листве до самых заморозков.
Андрей сгрузил вещи прямо на газон возле расписного бетонного бордюра. Сел с чашечкой кофе за легкий столик под раскидистым платаном. Поверчивая теплый граненый фаянс в пальцах, улыбнулся. Мимо столиков гуляла солидная девочка лет пяти, везла перед собой кукольную коляску с запеленутым пупсом. Андрей поискал глазами ее мать, представляя – она такая же, голоногая, в шортах и полосатой майке, только побольше масштаб. Тогда логично, чтоб дочка уселась в коляску, катя перед собой кукольную коляску, а кукольный пупс в ней толкает впереди себя совсем крошечную коляску… и так без конца. Главное, усмехнулся, аккуратно отпивая густой напиток с резким привкусом жженого сахара, чтоб Ирка не узнала о моих видениях, насчет колясок и детей. Интересно, изменились ли ее взгляды на собственную жизнь? Или по-прежнему: мое тело – мое дело…
Когда-то она сначала увиливала, не давая прямого ответа, отмалчивалась, переводила разговор, обрывала, торопясь. С понтом торопясь, как в пацанские годы выражались. С понтом под зОнтом. А однажды без всякого зОнта сказала твердо:
- Мое тело, Дрейка, это моя карьера, мой успех. Выйду в декрет, потеряю минимум три года жизни, потеряю, считай, все, что наработала. А если ребенок будет болеть? А если…
- Если бы да кабы, – мрачно буркнул он, заводясь от безмерной глупости этих «если». Если бы, так никто бы вообще не рожал, детей не растил. А то вдруг вырастет и наступит на гвоздь, а он ржавый, а укола не сделали, и можно сливать воду…
Чего меня потянуло на всякую пацанскую белиберду, удивился он, но тут же снова улыбнулся. Почему-то нравилось ему сейчас это вот, дурацкое, разухабистое, из пацанского прошлого.

Ирку он увидел издалека и не узнал поначалу. Смотрел задумчиво, как быстро идет по аллейке, почти летит, крепкая молодая женщина с короткой стрижкой на мелированных прядками волосах, в распахнутой курточке, в белых стильных джинсиках и легких замшевых сапожках. Женщина улыбнулась – ему. И Андрей испытал секунду головокружения, как бывает, если вместо ровного асфальта под шагом – внезапная ямка.
- Привет, – встала напротив, оглядывая его, тоже стоящего над столиком с чашкой. Качнулась вперед, беря его руку. И прижалась, целуя в щеку. Отстранилась, доброжелательно рассматривая.
- Ты, как всегда. Загорелый, глаза синие. Пойдем?
- Экзот, – усмехнулся Андрей, подхватывая вещи.
- Что? А. Точно. Это когда-то Алинка сказала. Запомнил, да? Мне нравится, хорошее слово.
- Экзотическое.
- Обиделся, что ли? Глупо. Она на тебя глаз положила, тогда еще.
Ирина засмеялась, отбирая у него одну сумку.
- Хорошо, тогда почти сразу в рейс ушел, а то пришлось бы отбиваться. Ты надолго?
Андрей пожал плечами. Не так ему виделась встреча. Когда-то были скандалы, потом молчание, потом скудный последний разговор, во время которого оба ничего друг другу толком не сказали, и кажется, друг о друге ничего и не поняли. Я после рейса в Рыбацкий вернусь, сказал он тогда Ирке. А она, не оборачиваясь от зеркала, только щетка прекратила свое плавное движение по блестящим волосам, ответила почти равнодушно, да как знаешь.
Он и вернулся. Оттуда позвонил ей, сообщить, что отпуск совсем короткий, работы полно. И, наверное, в рейс поедет прямо отсюда, тем более, все равно ехать в аэропорт, в Симферополь. Жена согласилась. Вежливо пожелала хорошо отдохнуть. И дальше ограничивались короткими официально-дружескими звонками. А еще он поздравил ее с днем рождения, радиограммой. Получил ответную – спасибо.
Ждал ли я, задумался Андрей, стоя рядом с женой в лифте, ждал ли, что она потребует решительного разговора, или попросит остаться, возмутится в конце-концов, что за жизнь такая у них. Сейчас казалось, не ждал. Потому что в тот самый первый приход в новую квартиру, и еще один, через пять месяцев рейса, казалось ему, убедился, не нужен он ей в ее новой жизни. Обида была, это точно. Может быть, все-таки ждал, что она почувствует нехватку его рядом с собой. И скажет об этом прямо.
- Заходи, – Ирина вошла первая, и не побежала, как он опасался, наводить порядок, может быть, убирать с глаз чьи-то мужские вещи, нет, встала в прихожей, стаскивая мягкие сапожки.
- Пришлось замок второй поставить. Воруют по квартирам. А я днем постоянно на работе, и еще раз в пару месяцев ездим на семинары и слеты. Ключ я тебе дам, лежит вон, в вазочке. Возьми сейчас, чтоб не забыл.
Андрей поставил в угол тубус с картами. Опустил руку с курткой в ней.
- Думаешь, надо?
- Что? – она повернулась в дверях кухни. Стройная, в белых носках под джинсовыми штанинами. В обтягивающей синей майке с глубоким вырезом. Смотрела вопросительно и напряженно, будто пытаясь понять, будто сказал не по-русски.
«Парни слюнями облились бы. Пашка сказал бы нифигасе, какая секси-телочка… Это моя жена»
Мысль сложилась так, будто он самому себе приказывал восхититься и возжелать. Почему-то надо было – приказывать. Странно.
- Мы с тобой два года отдельно. А ты мне – ключи. Ключ.
Ирина подняла темные, тщательно прорисованные брови. Татуаж, вспомнил Андрей некстати.
- Ты мне муж, Дрейка. Или у тебя кто появился? В этих твоих морях. Или в Рыбацком?
- Нет, – медленно сказал он, сам слушая слово, которое почему-то казалось неверным, – никто. Никого у меня. А ты?
Ирина ушла в кухню, зазвенела там посудой, открыла кран, плеская водой.
- Сюда иди. Есть хочешь? Нет, Дрей, у меня никого нет. А даже если и был бы. Прости, вечно забываю, что вы, мариманы, не понимаете сослагательного наклонения. Просто вот говорю – у меня никого нет.
- Я не хочу есть, – он стоял в дверях, смотрел на эти ее белые носочки, такие трогательно-девичьи.
Ирина поставила на стол тарелку. Повесила полотенце на крючок. Привычка такая у нее – вспомнил Андрей, руки не в ванной мыть, а в кухне.
- Тогда пойдем в комнату, – она подошла, беря его руку и глядя чуть снизу, – в нашу. Спальню.
Неловко сталкиваясь, они вместе прошли в спальню, к которой Андрей так и не смог привыкнуть когда-то. Широкая низкая тахта, убранная полосатым покрывалом, была для него неуютной, и просыпаясь, он злился, когда спускал ноги и натыкался на всякие дурацкие приступочки. А еще слишком белый свет в настенных панелях и дурацкий навесной потолок с разводами, словно спишь в отделе супермаркета.
Ирина села, на то самое покрывало в широкие полосы. Потянула его, усаживая рядом. Сказала немного растерянно:
- Я соскучилась. Правда.
Может быть, ей от меня что-то нужно… Андрей послушно сел рядом, обнимая мягчающее тело, и целуя жену в яркие губы. Скользнул руками по талии под маечкой, нашел лопатки, застежку лифчика, как всегда – тугого, чтоб правильно держал большую Иркину грудь.
Она уже дышала коротко, прерывисто, закусывала губу, закрывая глаза, прислушивалась не к нему – к себе. Чтоб чуть позже раскрыть широко, и уже смотреть, не отрываясь, низким шепотом подсказывая, что он должен сделать и как…
Он все это помнил. И что за черт, удивился сейчас, держа пальцы на неудобных крючках застежки, помнил, но ничего не чувствовал. Полгода жизни монахом. И вдруг…
Ирина открыла глаза. Распахнула резко, но в них не было того выражения сосредоточенности на своем, плывущего наслаждения. Смотрели требовательно.
- Мне надо в ванную, – сказал Андрей, – я быстро, ладно?
В полутемной ванной (ее освещение тоже раздражало Андрея, как и количество зеркальных поверхностей) стащил джинсы, скинул рубашку. Опираясь руками на раковину, приблизил лицо к отражению с блестящими растерянными глазами. Потом разделся и влез под душ, постоял просто так. И в полотенце вернулся обратно, сел на край тахты. Ирина уже лежала, чуть прикрытая простыней, опираясь на локоть. На приступке стояла откупоренная бутылка вина и два высоких стакана. Андрей плеснул в оба, себе больше половины, резко выпил и налил еще.
- У тебя кто-то есть, – Ирина взяла стакан, усаживаясь повыше. Простыня соскользнула, показывая крепкую большую грудь с темными сосками на белых треугольниках незагорелой кожи, – есть, и ты меня совершенно не хочешь.
- Да нет же! – Андрей махнул вторые полстакана. Попробовал налить еще, но промахнулся, плеснул вином на смятое покрывало, поставил бутылку на место.
- Я не ребенок, Дрей. Сперва убегаешь в ванную. Потом тянешь время, пытаешься вином догнаться, да? Ты меня не хочешь. И тебе неудобно. Как же, вдруг решу, не мужик, не стоит у тебя.
- Ира, перестань.
Она снова натянула на грудь простыню. Легла, отворачиваясь.
Он ждал, скажет еще что-то, но молчала. И он молчал, неудобно сидя боком, так что кололо под ребрами.
- Что за цацка на шее? – глухо спросила жена, не поворачиваясь, – она тебе подарила, да?
Андрей нащупал тонкую цепочку с нефритовой полупрозрачной каплей. Привык так, что и не замечал уже.
- Никто не дарил. Смешно вышло. Нашел в каюте, представляешь? Думал, кто из наших потерял, но не нашлось хозяина. Так что, ношу.
- Из ваших. Кокша или пекша. Или – лаборанточка?
- А то ты не знаешь, какие в наших рейсах кокши. Не ерунди. Начерта мне тебе врать, мы с тобой два года врозь! Было бы что, сказал!
В наступившей тишине снаружи сигналили машины, кричали дети. Каркала за приоткрытым окном ворона. К дождю, подумал Андрей, примета, которая не подводит, и науки не надо, если каркает – будет дождь. Зачем он приехал? Из-за своей карты? Потому что в Рыбацком сестра с племянником, и мало места. А тут? Понадеялся? Фиг знает, что получается. Там родители, а места ему там нет, такому, каким хочет быть. Тут жена, и снова – все не так. Хоть убегай на вокзал. Или снимай квартиру. Где его место? Пора ему уже быть.
Он подумал о том, что придет ночь. И нужно укладываться спать. В общую постель? Или ложиться на диван в гостиной, как будто он в гостях.
- Ира… – он потянулся – погладить голову над краем простыни.
- Уйди! – Ирина села резко, обожгла злым взглядом, – не нужно мне твоей жалости. Думала, ну, наконец, по-человечески все! Свалил, вот и позвонил бы, сказал, все, разводимся. А ты нервы мотаешь.
- Ты же сама! Ну сказала бы. Когда я в Рыбацкий!
- Именно сама! Я все должна сама! А сам ты мог сказать свое слово, а? Мужское! Или всю жизнь ждешь, когда я подскажу, что делать? Между прочим, когда ты – в Рыбацкий, я думала, ну, что-то решил, сам! И послушалась! Ждала потом, когда решишь вернуться!
Андрей с удивлением слушал. За время их отношений он привык к самостоятельности жены. Получается, подчинялся, отдавая ей роль семейного лидера. Ему это не нравилось, но, когда любил, полагал, пусть, раз так нравится Ирке. Выходит, ей тоже не нравилось такое распределение ролей? Как их понять, женщин…
Жена уже застегивала лифчик, возясь под простыней, натягивала трусики. Встала, подхватывая джинсы и майку.
- У меня вечерняя тренировка. В холодильнике найдешь поесть. Я вернусь поздно, так что, если уедешь, позвони, и закрой все. Если остаешься, ложись, где захочешь. Тут. Или – на диване.
Через пять минут, одетая, уже красила губы в прихожей, внимательно глядя в зеркало. И Андрей не успел ничего толком сказать, дверь хлопнула, загудел лифт.
Потуже заворачивая на бедрах полотенце, он встал, подошел к окну. Там на ветке старого тополя сидела серая ворона с глазом-бусинкой. Разевала клюв, надсадно каркая. Андрей снова пожалел, что окна комнат выходят на сторону шоссе. Сейчас видел бы, как солнце кладет серебро на воду пролива, над макушками парковых деревьев. Плеснул в стакан еще вина и ушел в гостиную. Ходил, разглядывая то, что помнил, и что появилось за последние два года. Несколько фотографий, прислоненных к книгам в шкафу. Ирина, смеется, в окружении накачанных парней и скульптурных девушек в спортивных купальниках. Ирина рядом с Алиной на фоне блестящей иномарки. Горообразный Гоша обнимает Ирину за плечи, а у нее в руках хрустальный вычурный кубок. Просто олимпийские игры какие-то.
Открыл дверцу шкафа-купе. Пощупал плечо мохнатой шубки. Явно новенькой. Ну, зарплата позволяет. Или кто подарил?
Отхлебывая вина, прислушивался к ощущениям. И удивлялся, что шли они вразрез с тем, что по идее, должен бы чувствовать. Возмущение должно быть: дура-баба, не понимает, что длинные рейсы влияют и на потенцию. Нет, у него-то все в порядке, но могла бы, если подумала… Тактично повести себя.
Но возмущения не было.
Что там дальше? Ревность? Вон сколько вокруг нее перцев. Слабо верится, что два года держалась. Он тоже не ангел, допустим, были пару раз мимолетные встречи. Может, и было бы что посильнее, да не случилось такой женщины, с какой захотелось бы длить. Так что, Ирка в своем праве, могла и переспать с кем.
Но и ревности не было.
Вот еще подозрения всякие, насчет тайных расчетов. Ну вдруг она хочет квартиру себе оттягать. Или законный супруг нужен еще для каких целей. Может, она беременна? Такая грудь, или – всегда была такая…
Но размышлять о тайных причинах становилось так скучно, что Андрей от них отмахнулся.
Что же мы имеем в сухом остатке, подытожил, допивая вино и усаживаясь на просторный диван. Что я чувствую, и вообще, зачем сюда приехал?
Тубус с картами стоял в углу комнаты, возвышаясь над сумкой и чемоданом. Андрей подошел, взял его наперевес. И, встав посреди комнаты, примерил на уровне пояса, вертя длинный цилиндр над журнальным столиком. Если вот тут поставить стол, побольше… Можно разложить карту целиком. Придется сдвинуть в угол тумбу, вазу эту дурацкую. И ходить вдоль стенки. Н-да…
Он рассмеялся. Вернул тубус в угол и, вынимая из ниши сложенный плед, простыню и подушку, устроил себе постель на диване. Упал, голый, укрылся до пояса. И нащупав на груди кулон-слезку, сжал в кулаке. Заснул, как улетел в космос.

***

Космос выглядел, как пустая карта с двумя объектами. Далеко внизу лежал точным рисунком остров, пологий краями, с плавным возвышением к центральной части. Серые с коричневым камни затапливала пышная зелень, открывая верхушки скал, и округлая форма острова нарушалась в одной его прибрежной части, где два длинных мыса, руками в почти сомкнутом объятии, держали в себе огромную лагуну лазурной воды.
Никаких следов человеческой жизни, только деревья, скалы, равнины и берега, окаймленные пеной прибоя. Да еще в самой высокой точке блестело сильно, так сильно, что казалось, оттуда вверх, в пустоту, заполненную облаками, вырывается тонкий пронзительный луч. Как игла.
Андрей поднял голову, паря в странной белесоватой пустоте, в которой местами проплывали мимо неясные тени, непохожие на силуэты техники или животных (какие животные в воздухе, ну да, птицы, или драконы, к примеру). Тени были похожи на что-то знакомое, но оно не вписывалось в эту реальность, потому не определялось.
Не вписывалось. Вписываться…
Слова, кажется, пытались ему что-то сказать. Но обдумать подсказку он не успел. Выше и поодаль парил другой объект, такой странный, что Андрей забыл об острове, забыл о том, что ноги болтаются в пустоте, и в ней же раскинуты руки с растопыренными пальцами.
Что же это?
Порывы сильного ветра перемешивали облака, те круглились, вспучиваясь и истончаясь прядями. Ветер растаскивал пряди, переплетал, снова сгущал их. Но в промежутках, когда облака редели, за ними выступала парящая в пустоте огромная белоснежная башня. Тонкое основание расширялось, дальше шли сложные переплетения сквозного ажура, дальше – глухие стены, округлые, и вдруг в них прорезывались ромбы и ячейки, чтоб снова исчезнуть. Еще дальше, ровными спиралями – ожерелья темных точек, каких-то палочек, завитков, а объем все набухал, увеличивался, потом (Андрей задирал голову, скользя глазами по линиям) снова сужался. И где-то в высоте распахивался бескрайним навершием, не плоским, а тоже очень высоким.
Глаза уставали смотреть. И затошнило от беспрерывного движения, соединенного с движением облаков. Странная форма башни раздражала. Почему она не переворачивается? Если сверху намного шире, чем у основания. А почему не падаешь ты? – спросил Андрея насмешливый голос в голове, – не желаешь проснуться?
И все встало на свои места. Я сплю, успокоился Андрей, поводя руками в пустоте, конечно. Хороший какой сон. Подо мной – Ами-Де-Нета, остров жизни. Надо мной – башня слоновой кости. Искал, куда притулиться, со своими ненормальными для земного человека занятиями? Получай единственное место в мироздании для таких, как ты. С твоими никому не нужными странными картами. Башня из слоновой кости, тончайший резной ажур, башня, созданная без оглядки на пропорции и земные условия. Там тебе будет хорошо.
Он засмеялся. Разводя руки, попробовал изменить положение тела, получилось. Теперь он, как пловец, направленный вперед и вверх, нацелился на Башню. Ну, подбодрил сам себя, вперед, что ли?
Крошечная точка мелькнула на фоне белоснежной стены. Увеличивалась, приближаясь. Андрей пошевелил ногами и поплыл навстречу, заранее улыбаясь.
Башня не приближалась, оставаясь висеть строго вертикально, а внизу – он глянул – никакого острова уже не видно. Точка превратилась в крылатое пятнышко. И через минуту вдруг заслонила все вокруг, превращая светлую пустоту в вихри маслянисто-черных перепончатых крыльев. Из острых суставов, обтянутых кожей, метнулась к Андрею огромная голова, разевая бездонную пасть с рядами неровных зубов. Он крикнул от неожиданности нападения, замахал руками, пытаясь увернуться и холодея от резкого изменения масштабов. Еще секунду назад пасть казалась пусть страшной, но представимых размеров – огромный, к примеру, крокодил. А сейчас Андрей болтался рядом с зубами, каждый из которых был длиннее его тела.
- Кшаххх, – рвануло из глотки сиплое рычание, насыщенное резкой вонью, приближался, развертываясь, мокрый язык, – кша-ааххх…
Андрей заорал и метнулся вверх, чиркнув плечом о кривой зуб, покрытый слизью. Толкнулся ногой от морды, забранной костяными пластинами. И вдруг, загребая руками и молотя ногами, завопил изо всех сил:
- Ами! Де! Нета-а-а! Ами-Де-Не-та!
Зверь оставался ниже, закрывая обзор, все там теперь колыхалось и разворачивалось черными блестящими лоскутами кожи, а Андрей стремительно несся через пустоту к Башне, держась за нее глазами. И наконец, от свиста ветра в ушах не слыша собственных криков, влетел между резных белых колонн на гладкий край, упал животом на плиты, болтая ногами в воздухе. Прохрипел без голоса последний раз свой спасительный клич и, отползая подальше от края, вскочил, взмахивая руками.
- Черт, – просипел сорванной глоткой, чувствуя, как ходят от дрожи руки и ноги, – вот… черт…
За стройными колоннами плелись и плелись облака, окрашенные закатом. Разрежались, показывая дальние тучи и круглое медное солнце, снова сходились, как занавес. Андрей потопал ногой, сделал шаг, другой, потрогал колонну в ближайшем, внутреннем ряду, и шагнул еще – посмотреть, куда делась огромная зубастая тварь. Дернулся, резко оборачиваясь на мужской размеренный голос:
- Советники закатных часов приветствуют тебя, новый муж спящей Неллет. Элле Герот, страж первого часа перед закатом. Элле Хонген, страж первого часа после заката. И я, элле Камеос, страж закатного часа.
В лучах заходящего солнца блеснула парча на широких рукавах и жестких плечах плащей. Опустились в поклоне три головы. Андрей быстро оглядел себя, проводя все еще дрожащей рукой по бедру в старых джинсах. Больше на нем ничего не было. И поднял голову, вдруг понимая, что ему говорят.
- Неллет? Она здесь?
- Да, саа-инн, твоя жена спит и ждет тебя. Слава зверю Кшаат, ты сумел добраться быстро.
Жена… Андрей прижал к груди руку, так, как делали они с Неллет, она научила его, смеясь. Быстро склонил голову и поднял снова. Советники, дождавшись ответного приветствия, выпрямились, подошли ближе, внимательно разглядывая пришельца.
- Где она?
- С ней советник Даэд, он следит за сном принцессы, пока мы исполняем ритуал встречи и подготовки. Пойдем.
- Да.
Вместе они подошли к ровной дыре в полу, один из советников ступил в нее и исчез, мелькнув подолом плаща. За ним второй. Третий медлил, вопросительно глядя на Андрея.
- Я… – тот собрался признаться, что не умеет, тут же пусто, воздух. Но спросил другое, – а этот зверь снаружи? Ты сказал – слава ему…
Советник кивнул:
- Кшаат был послан, чтоб научить тебя двигаться быстро.
- Вот уж спасибо, – сердито отозвался Андрей и быстро шагнул в дыру. Еще не хватало, чтоб и тут напустили на него полезную для обучения нечисть.
Сердце стукнуло раз, и собралось второй, а его локоть уже придерживал один из мужчин, помогая отойти от шахты подъемника.
Все вместе молча шли куда-то в глубину, к центру, идти оказалось далеко, и Андрей осознал, наполняясь радостью и облегчением: скоро я увижу Неллет! А думал, исчезла навсегда.