Глава 6

Ленка все-таки позвонила Сереже Кингу, в тот день, когда поругалась с мамой, из-за фотографий. И ссора была совсем пустяковая, но Ленку ужасно взбесила. Она уже понимала, из-за чего многие ссоры у них в доме происходят, не маленькая. Мама злилась, и не на нее. Снова кончались деньги, а тут Светка позвонила, ей на что-то там срочно нужен был из дома перевод, она не сказала, на что, сюрприз-сюрприз, узнаете – ахнете, но пока не скажу.
А еще пришло письмо от бабки, в котором та, после обязательного перечисления приветов раскиданной по городу дальней родне, сообщала о своем намерении приехать, поосмотреться, и насчет, чего из мебели с собой везти.

Мама от потрясения тут же слегла с жуткой головной болью, а после, увидев на письменном столе дочери рассыпанные фотографии, возмутилась. Шевелила глянцевые отпечатки пальцем, и громко, с раздражением комментировала. Глобально, как она любила.
- Нет, Лена, ты меня просто убиваешь. У-би-ва-ешь! И это все, чему ты научилась у сестры? Ну хоть что-то тут есть приличного качества? Все какое-то… серое, тусклое.
- Угу, – подсказала вполголоса Ленка с дивана, листая книгу и не видя в ней строчек, – черно-белое такое…
Мама толкнула от себя фотографии и взялась за виски.
- Опять! Опять мне грубишь! Ты бегаешь в магазин, покупаешь там эти свои… закрепители, и всякую химию. И зачем? Чтоб сделать сто одинаковых серых снимков? Что ты молчишь? Я с тобой говорю или нет?
Ленка прикусила губу. Она знала, лучше бы маме отвечать. Тогда разговор быстро кончится, мама уйдет в кухню пить корвалол и вслух рассказывать о своей загубленной жизни. Но не хотелось. Хотелось молчать, глядя в книгу. И ждать, когда маме надоест. Но в том и петрушка, что чем дольше Ленка молчала, тем сильнее и громче высказывалась Алла Дмитриевна.
- Боже мой! – рыдающим голосом подтвердила мама Ленкины унылые размышления, – да за что мне такое наказание! Ты еще… и бабка еще эта…
- Не к кому прицепиться, так ты ко мне цепляешься? – не выдержала Ленка, изо всех сил захлопывая книгу.
- Что? И не смей! Блока! Это подписное издание! Да я… а тебе бы только портить!
- Мам! Але! Ты хоть сама себя послушай!
Ленка вскочила с дивана и, обойдя мать, сгребла со стола снимки, пихая их в малиновый бумажный пакет. Большую часть фотографий она уже спрятала, и мамино недоумение было с какой-то стороны оправданным, две ночи куковала дочка, подружку притащила, а результатов – три десятка почти одинаковых картинок барышень в комнате Викочки, да не слишком удачные пейзажи Коктебеля. Там Ленке было не до пейзажей, но мама этого не знала. Но все равно, сердито понимала Ленка, пилит ее мать вовсе не за это.
- Я что, не права? – Алла Дмитриевна заходила по комнате, мимо Ленки, которая сидя на диване, натягивала колготки, – нет, ты посмотри мне в глаза и ответь! Скажи, что я не права! Что я обижаю бедную девочку, которая…
- Больше я фотографировать не буду, – ровным голосом сказала Ленка, суя ноги в вельветовые штанины, – довольна?
Мама фыркнула. И прежде чем успела что-то сказать, Ленка снова встала, вернулась к столу и, вытряхнув из коробочки рулончик фотопленки, ножницами отрезала хвост, потом еще и еще, щелкая и роняя на пол черно-серые прозрачные куски.
- О-о-о, – потрясенно не нашла слов Алла Дмириевна, – о-о-о, ну, какая же ты…
- Да! – Ленка шваркнула ножницы об пол, кинула остатки пленки, и выскочила в прихожую.
- Вся в свою бабку! – крикнула мама, поднимая с пола ножницы.

С неба лил скучный зимний дождь, Ленка почти ничего не видела, надвинув клетчатый капюшон до самого носа, бежала, сердито кривя лицо, и остановилась только в подъезде у Рыбки, встала возле почтовых ящиков, шмыгая и стараясь успокоиться. В руках держала красный, чуть намокший пакет. Поразительная у нее мама. Ленка помнила, как мечтала мать, вот уедет Светочка в свой институт, и Сережа будет в рейсе, и бабка решит не приезжать, и «представь, Ленка, будем мы с тобой одни, в трех комнатах, когда еще бывает такое счастье!». И Ленка это очень понимала, потому что летом к ним наезжали родственники – купаться и загорать на море, а в прочие времена в квартире всегда было по разным причинам многолюдно. Две дочери, вечный Светочкин Петичка, папа в кухне, а еще кто-то приезжал по делам, то мамин старший брат с севера, то папина двоюродная сестра. И вот оно, долгожданное мамино счастье. На целых полгода. И вместо того, чтоб полгода радоваться, она без перерыва стонет и грызет Ленку. Громоздит страхи один на другой, и все они насчет будущего. Ну ладно бы сама изводилась, но чего цепляется к ней?
Ленка скинула капюшон и мрачно подумала, – а сама-то? Если уж совсем честно, Елена-краса, чего сама сегодня взбесилась? Ведь не только из-за дурацких пленок, а потому что Валик молчит. А мог бы…
- Вот блин, – разозлилась на себя и побежала вверх по пыльным бетонным ступенькам, рассыпая в голых стенах постук каблуков.

Оля была дома и совсем немного удивилась тому, что Ленка без звонка.
- Залазь, – сказала отрывисто и плюнула в картоночку с тушью, завозила в ней пластмассовой маленькой щеточкой, – давай скорее, в комнату.
Ленка скинула пальто и сапожки, вошла, уселась в продавленное кресло рядом с китайской розой в деревянном бочонке.
Оля плотно закрыла дверь, задвинула маленькую, как игрушечную щеколдочку. И села напротив на диван, вытягивая длинные худые ноги в штопаных шерстяных носках.
- Рассказуй. Мои щас к Надьке поедут, собираются там. У младшего именины.
- Гулять будут? А ты нет?
- Та. Мужики нажрутся. А ты надолго? А то я вечером же…
- Угу, – расстроилась Ленка, – к Гане на свидание, да?
Оля скрестила ноги, вытянула шею, запрокинула лицо к зеркальцу. Прикусила губу и стала бережно водить щеточкой по ресницам. Убрав, поморгала. Утешила Ленку:
- Да то аж в семь часов, куча еще времени. Чего стряслось-то?
Ленка вздохнула. В коридоре громко говорил Олин отец, мать скорбно что-то перечила, умолкая, когда он повышал голос. Потоптались, и после хлопнула дверь. Загремел замок.
- Фу, – сказала Оля, – наконец-то. Жрать хочешь? У меня картошка тушится. С мясом. С деревни привезли кусок.
- Хочу. С мясом хочу.
- Угу. Сиди тогда, я за хлебом сгоняю. Кончился.
Ленка не успела ничего возразить, а Рыбка уже накинула пальто и выскочила, хлопнув дверью.
И Ленка сразу пошла в кухню, потому что оттуда, из окна был виден весь автовокзал, курган в центре, и крыши автобусов. А главное, была видна Оля, вышла из-за угла и, резко отмахивая рукой, спешила к ларечку у перекрестка. Смотреть на нее сверху было интересно и странно. И Ленка, провожая глазами маленькую фигурку в вишневом пальто, с зонтиком над белыми волосами, представила себе все это на снимке – сверху, будто люди – шахматные фигуры. Тут же вспомнила злое обещание, данное маме, порезанную пленку. Вздохнула. Но вот что интересно, вроде бы и взбесилась, но пленку схватила самую паршивую, которая все равно, мало куда годилась, а не ту, где Валик и Коктебель.
Оля пропала в дверях магазина.
Ленка соскучилась смотреть на серые крыши и серый асфальт. Ушла в коридор, и там на тумбочке, стоял телефон, белый, захватанный руками. А рядом вазочка с пластмассовым ужасным цветком.
Два-десять-тридцать… Длинные гудки…
- Алло?
У него был такой сильный, уверенный голос, в телефоне. И в жизни тоже. Голос похож на него, подумала Ленка. И кашлянула. Сказала в трубку:
- Это я. Ну, это Лена. Малая которая. Привет.
- Ленник польского короля! Надумала, наконец?
- Ты обещал сказать, откуда знаешь. Если я позвоню. Вот я звоню.
Он засмеялся. Ленка притихла, стараясь за его голосом и дыханием определить, один или еще кто там в квартире.
- Везучая. Только зашел и скоро ухожу снова. Вовремя звонишь. Леник-Еленик, мне нужно поехать по делам, так что давай быстренько выбеги, на «серединку», за полминуты все и узнаешь. Идет?
- Я не могу, – растерялась Ленка, сжимая в руке теплую трубку и глядя на пластмассовые лепестки, отраженные в зеркале, – я не из дома. Но я тут одна. В смысле, не слышит никто.
- Тогда… – он помолчал немного, наверное, смотрел на свои часы, дорогие тяжелые, все пацаны о таких мечтают, рассказывают, в них можно даже купаться и нырять, – тогда подходи через полтора часа. На «серединку». Только одна, поняла?
Подождал и поторопил с веселым раздражением:
- Ну, ты что там заснула, хвостик? Договорились? Мне пора.
- Но я только поговорить, – поспешно предупредила Ленка, а за входной дверью уже стучали шаги, и скоро Оля начнет скрежетать ключом, – да, договорились.
- Жду.
В трубке запикали короткие гудки. Ленка положила ее, с щекочущим ощущением в животе и мыслью, а надо ли вообще было, и зачем. Но забирая у Оли сунутую авоську с буханкой хлеба и консервными банками, решила, интересно же в конце-концов узнать, кто ему рассказывает их девчачьи секреты.

В кухне, доедая мясо с картошкой, спохватилась:
- Оль, так что послезавтра? День рождения все-таки!
- Та, – ожидаемо сказала Рыбка , подцепила вилкой из открытой банки лепестки перца в томате.
- С Колькой, что ли, будешь?
- Не. Я вообще…
- …не хочу, ну его, – закончила за подругу Ленка, – но у меня подарок, так что не отвертишься. Давай хоть пару часов как-то попразднуем, а, Рыбища? Чего вы нудные все такие? Викуся вечно стонет. Мать мне концерты закатывает. Ты еще тут! Ой.
- Чего ржешь? – подозрительно спросила Оля, елозя по тарелке корочкой хлеба.
- Да мне мать в детстве орала все время, когда я под руку подвернусь. Ты еще тут! А теперь я. То же самое!
- Будем пользовать, – постановила Рыбка, подняла вилку, сурово уставив ее на смеющуюся Ленку, – а то – ты еще тут!

А потом они сидели в комнате. Оля завела проигрыватель, он у нее был маленький, со встроенным динамиком, потому играл так себе. Но какая разница, если пластинка старая, вся в царапинах, как выражалась сама Рыбка «порипанная», а слова девочки знали наизусть. И пока черный диск покачиваясь, послушно крутился, обе, сидя на диване с подобранными ногами, голосили, перекрывая хрипы и трески, скорбное:
- Я знаю теперь…
Я знаю теперь…
Об одно-м-м.
Путь многих потерь
Мне виден теперь.
И знако-о-ом…

- В парк давай пойдем, – в перерывах улещивала подругу Ленка, – а вдруг не будет дождя? Ладно, тогда можно в «Голубой залив» поехать. Там мороженое. С сиропом.
- Та, – с сомнением отзывалась Рыбка, и, закатывая накрашенные глаза, выводила похоронным голосом:
- Боль и обида!
Все забыто.
Мир праздником стал
Как. Шум. Ный. Кар. Навал.
Засверкаа-а-ал.
- В «Льдинку»! – вдохновилась Ленка, – давай, а? Там диваны кожаные. И слойки!
- Хм, – ответила Оля, роясь в косметичке и вынимая помаду.
- Прекрасно, – удовлетворилась Ленка, – решено. Семачки скажем и дернем.

Она посматривала на часы, которые висели на стенке напротив, и нервничала. За болтовней время шло быстро, уже скоро идти, и стоять, в кустах, а он уже будет там или подойдет, под дождем, а у Ленки дурацкий этот капюшон и, вообще, все пальто дурацкое. И мокрое. А еще вдруг он приедет на машине, станет ее куда-то приглашать. А еще, вот она мучается из-за Панча. И одновременно сама звонит Кингу. Как-то это совсем не так, как пишут в книжках, где героини сидят у окошка и ждут своих любимых до самой пенсии. По идее, Ленка тоже никакого интереса не должна испытывать к мужчинам. В смысле, к парням и мальчишкам. А он есть. Себе ж не соврешь. Правда, другой. Не такой, как раньше.
- Там где клее-он шуми-ит, – перешла Рыбка к еще более скорбной песне, – над речной волной… Малая, пой давай!
- Говорили мы-ы-ы, – машинально подтянула Ленка.
- О любви-и-и с та-а-абой! – заголосила Оля в полный голос.
По батарее грюкнуло, труба зазвенела.
- О, – поспешно вставила между словами Оля, – сосед проснулся… Опустел тот клее-он! В поле бродит тьма!
- Мгла-а-а! – очень громко поправила ее Ленка, валясь головой на Олино плечо.
- А любовь как сон, стороной прошла!!! – проорали вместе и театрально разрыдались, вздымая руки и валясь друг на друга.
Батарея звенела, не умолкая. Стеная от смеха, Оля села, оттягивая пальцами нижние веки.
- Тушь! Потечет ща-ас! Малая, ты еще тут!
- Поднимите мне веки, – басом прокомментировала Ленка, – о-хо-хо!

Устав смеяться, валялись молча, слушали еще одну хриплую старую пластиночку, на которой Роллинги предлагали покрасить все в черный цвет, а потом Мик Джагер мурлыкал про сладкую леди Джейн. И, осторожно пальцем растирая помаду по нижней губе, Оля вдруг потребовала:
- Малая, ну, может, расскажешь уже тете Оле, что там у тебя за роман случился в Планерском? А то я жду-жду.
- Какой роман, – ненатурально и потому глупо удивилась Ленка.
Оля выразительно вздохнула. Часы на стене показывали без пятнадцати нужное время, и у Ленки в голове от волнения образовалась настоящая каша. Она села, коротко вздыхая. И вдруг резко захотела в туалет.
Оля снова закатила глаза, посмотрев, как Ленка, пожимаясь, дергает дверную ручку.
Вышла следом, когда та, уже выскочив из туалета, поспешно совала руки в рукава пальто.
- Оль, я расскажу. Потом. Мне сейчас очень надо. Давай, вот уже после именинов твоих.
- Имениньев, – поправила Оля, – иди уже, со своими секретами.
- Послезавтра, – крикнула Ленка с лестницы, – после школы в «Льдинку», ясно? Смотри у меня!
- Ты еще тут! – метнулось среди крашеных звонких стен.

Дождь перестал, но вокруг капало с неразличимых в сумраке деревьев, а фонари еще не зажглись. Ленка расстегнула пальто, стукая каблуками по дорожке, боком скользнула в кусты, стараясь не задевать мокрых густых веток. И встала под балконом второго этажа, облизывая губы и оглядываясь по сторонам. Из дома слышалась приглушенная стеклами вечерняя жизнь. Плакал ребенок, кто-то ругался, а высоко на балконе кто-то надсадно кашлял. За кустами иногда проходили люди, каждый раз у Ленки начинало стучать сердце, и она слушала, повернут ли шаги на узкую тропку, ведущую к стене. Но все шли мимо. И поначалу она вздыхала с облегчением, а после стала злиться. Казалось, вечность она простояла тут, и нужно было посмотреть на часы, но под балконом темно, вообще не разглядеть ничего. Хотя на ее маленьких часиках цифры светились, но бледненько, и лучше бы выйти на свет.
Свет был, рядом, бросал на трубу желтый квадрат, отграниченный черными линиями – тень от балконных перилец. Ленка шагнула из темноты, вытянула руку, задирая рукав и вглядываясь.
- Вот он, маленький заяц, беленький хвост, – сказал над ее головой знакомый голос – спокойный и веселый одновременно, – привет, беляночка!
Ленка дернулась, мысленно себя за этот дурацкий испуг обругав. Опуская руку, независимо повернулась. Мимоходом недоумевая, странно как-то голос звучит, вроде и рядом, а вроде и…
- Голову подними, – подсказал Кинг, – я тут, на балконе.
Вместо лица Ленка увидела только очертания головы и широких плеч, на желтом электрическом фоне. Шагнула в сторону, попадая рукой в мокрые ветки. Засмеялась от неожиданности. Начала говорить, что-то в шутку, легкое такое, типа ой, ну надо же… И замолчала, вдруг подумав, сколько всего они болтали тут, сидя на теплой трубе или стоя под балконом. Смеялись, замолкали, когда в этой квартире на втором этаже загорался свет, и хлопала балконная дверь. Снова говорили, думая – хозяин квартиры ушел, вон дверь снова хлопнула.
- Зайдешь? Двери налево.
Она опустила голову, и пошла из кустов, не отвечая.
- Леник?
Но Ленка выдралась к подъезду, пылая щеками и устремляясь от дома.
А он выскочил из темных распахнутых дверей, в джинсах и белой футболке в обтяжку, в два шага догнал, мягко, но сильно хватая за плечо и сразу разворачивая к себе. Засмеялся, когда она попыталась вырваться.
- Пусти!
- Злишься?
Ленка топнула, поднимая лицо к его, смутно освещенному светом из окон.
- Так. Так нельзя! Зачем ты?
- Ну, моя дорогая. А что мне было делать? Уйти в горы, как Алитет? Я тут живу. Я же не виноват, что три прелестные барышни выбрали место для своих секретиков под моим балконом.
- Черт, – сказала Ленка, – о черт, а мы тут, о-о-о… блин…
- Угу, – кивнул Кинг, – я прям тащился, когда слушал. Просто кино про девочек. Теперь я даже знаю, когда у кого из вас месячные. И про ваши любови. И про то, что Рыбка собралась переспать с Ганей придурком. Пойдем, Леник, покажу, как я живу.
Она опустила голову, отдергивая руку. И Кинг, поведя плечами, не стал уговаривать. Скрестил руки на белой груди.
- Не лето. Совсем не жалеешь меня. Стою тут голый, с малолеточкой.
- Я домой, – мрачно сказала Ленка, – пока, извини. Я, мне надо, домой.
- Беги. Увидимся, я тебе толком все расскажу. И не копыль губу, не так много слышал, я ж не торчу на балконе часами. Поняла?
Ленка кивнула и пошла, с ужасом вспоминая про ползающего под ногами Кинга, и как Оля предупреждала – не наступи.
- Лен? – окликнул, и Ленка остановилась, потому что с такими, как Серега Кинг, не шутят, несмотря на теплые дружеские шуточки и подначки.
- Телефон свой скажи, – голос его был по-прежнему приветлив, но Ленка испугалась. Что-то услышалось ей в интонациях, новое.
Она назвала номер, и Кинг помахал рукой, темной под коротким белым рукавом.
- Не волнуйся, сперва дождусь твоего звонка.
- А если я не позвоню? – спросила Ленка.
- Позвонишь, – успокоил Кинг, – беги, горда шляхетна полька, красотка-блондинка.