Первую книгу Дискотеки можно бесплатно скачать (читать) на странице с моими книгами

http://tatuiro.ru/?page_id=710

Елена Блонди
ДИСКОТЕКА
Книга вторая

Посвящается Марии

Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями и именами случайно

Глава 1

- Не думай о секундах свысока… – бархатным голосом запел Кобзон, приглушенный закрытыми дверями.
Ленка вздохнула и встала с дивана, уселась за стол, раскладывая на нем тетрадь. Щелкнула кнопка, на пустые листы лег мягкий кружок света от лампы. Протянув руку, Ленка шевельнула штору, чтоб между полосатыми плоскостями прорезалась черная линия. Подумала, наверное, там, на улице виден совсем узкий кусочек комнаты, может быть, ее глаз и немножко светлых волос.
Представив себе это, снова тронула рукой штору, закрывая плотнее.

В спальне родителей заиграла бравурная заставка к программе «Время», и мама заходила по коридору, щелкая выключателями – туалет, ванная комната, кухня. Ленка скучно ждала, кусая кончик шариковой ручки.
- Лена? Ты идешь смотреть новости?
Мама заглянула, раскрывая дверь в комнату.
- Нет. Не хочу.
- Очень зря. И кино не стала. Что это с тобой?
- Три раза уже видела. Надоел.
- Ах, – Алла Дмитриевна прислонилась к дверному косяку, стягивая на талии пояс цветастого халата, – Штирлиц и вдруг надоел? А музыка, Лена, музыка какая! Не думай о секундах…
Ленка закатила глаза. Чиркнула ручкой в тетради.
- Мам, мне еще алгебру доделать.
- Делай, конечно, – в коридоре послышался бодрый голос диктора, и мама заторопилась, – ладно, началось. Могла бы и раньше доделать. И прибери ты свои патлы, Господи, видеть не могу!
Громко вздыхая, ушла, но дверь, как обычно, оставила открытой. Ленка подождала минуты две, встала, на цыпочках прошла к двери и тихонько закрыла. Чтоб не услышала мама, а то вернется, снова ее открывать. Выдвинула ящик стола, доставая из дальнего его конца тонкую тетрадочку. И положила поверх школьной. Открыла, листая густо исписанные страницы. И, опуская к листу голову, так что волосы свесились перепутанным домиком, стала быстро писать.
За белой крашеной дверью, на которой Ленка год назад нарисовала смешную мультяшную блондинку в сетчатых чулках и пронзительно-розовом платье, бормотались бодрые новости, и она знала, когда снова заиграет «Время, вперед!», мама выйдет в коридор, усядется боком на массивную подзеркальную тумбу и позвонит своей Ирочке, станет ей жаловаться на то, что скоро случится, и вообще на все. Пока она говорит по телефону, доставать не будет, и двери в ленкину комнату тоже открывать не будет.
…
- Лена! Лена, да сколько можно!
- Что? – Ленка дернула школьную тетрадку, бросая поверх исписанной, нацелила ручку и обернулась.
- Ты все еще делаешь свою алгебру? – мама подняла брови на блестящем лице, мизинцем вытерла уголок губ, где белели разводы крема, – уже одиннадцать почти!
- Как одиннадцать… – Ленка посмотрела на часики, что лежали рядом.
И правда, почти одиннадцать. А не заметила, кажется, только вот села.
Мама подошла, через ее голову осмотрела тетрадь с формулами. И возвращаясь, села на диван, сложила на коленях руки, тиская пальцы.
- Мне нужно с тобой поговорить. Серьезно.
Ленка повернулась и, повисая на спинке стула, кивнула серьезному блестящему лицу:
- Угу. Давай.
- Фу, какая ты грубиянка!
- Мам. Да что я сказала-то?
- Не что, а как. Как ты это сказала, слышала бы ты себя!
- Поговорить, мам, – напомнила Ленка.
- Да… – мама слегка растерянно оглянулась и вдруг всхлипнула, бережно прикладывая к нижним векам кончики пальцев.
Ленка вздохнула и подавила желание снова закатить глаза.
- Я совершенно, совершенно не понимаю, как это все будет! Через месяц приезжает папа. Уже через месяц. И сразу же следом приедет эта! Как я ее ненавижу! И что нам делать? Где она будет жить, где спать? В большой комнате? Там все наши вещи, шкаф. И вообще!
- Ну, пусть живет в маленькой, а вы с папой в большой.
- А как же… А кровать? Нам что, в гостиную волочить нашу кровать? Господи, какое горе!
- Мам, я правда, не знаю. Ты уже сто раз про это говорила. Ну, реши что-нибудь. Уже. И сделай. Я помогу.
- Что? Что сделать? – трагически воскликнула Алла Дмитриевна, снова сцепляя руки.
- Тогда не делай ничего. Еще два месяца почти. Папа приедет и подумаете. Куча времени. Может, еще что случится.
Алла Дмитриевна горько усмехнулась, поднимаясь с дивана.
- Да уж. Случится. У нас если и случается, то все не слава Богу. Ты вот просто убила меня. Съездила, называется, в спортивный лагерь.
Ленка все же закатила глаза, снова поворачиваясь к столу.
- Да! И что ты спину мне показываешь? Когда мать с тобой. О тебе! Да мне соседям в глаза стыдно. Тетя Римма вчера спрашивает, а что, Аллочка, твоя дочка в театральный собралась? Или в цирковое? А я стою! Не знаю, куда глаза. Девать!
- А ты обязана, что ли, ей говорить? – угрюмо отозвалась Ленка, – тоже мне, нашлась инспекторша.
- Причем тут ей? – возмутилась мама, – я о тебе сейчас. И хотя бы прибирала что ли, ну, косу какую заплети.
- Угу. И бантики.
- Это неприлично. Как… я и сказать не могу, ты как кто!
- Спокойной ночи, мам.
- Что?
Ленка повернулась, крепко держась за спинку стула белыми пальцами.
- Я сказала, спокойной ночи. Иди спать. И попей там своего корвалола.
- О-о-о, – ответила Алла Дмитриевна и вышла, коротко треснув дверью.
Ленка снова повисла на спинке стула, опуская руки, в одной – шариковая ручка.

Потом выпрямилась и слушая, как мама, возмущенно пройдясь по коридору, наконец, ушла в спальню, выдернула тетрадку. Положила и, не перечитывая написанное до этого, быстро зачиркала ручкой.

«Валик, черт, ну куда ты делся-то? Какой-то полный бред, так нельзя. После того, что у нас с тобой, и вдруг вот так! Я что, я совсем тебе не нужна? А говорил такие слова. Я понимаю, ты совсем еще пацан, но с другой стороны, как раз те которые старше, они могут и наврать. А ты, я думала ты настоящий. Даже если ты не можешь написать длинное письмо, то пару слов мог бы? Или позвонить. Как ты не понимаешь, что я жду! Дурак ты, Валик от пишущей машинки»

Она поставила жирную злую точку. И откинулась на спинку стула, разглядывая тетрадь. В глазах копились слезы, и было себя ужасно жалко, просто совсем жалко. Кончался январь. Ну, первая неделя, понятно, пока она вернулась, пока пережила войны и скандалы вокруг своей многострадальной новой головы, пока в школе начинали полугодие, заваливая их планами и заданиями, она и не волновалась особенно. Потому что «Ромашка» – «Ласточкой», но и они там учатся тоже. Да еще и лечатся. Потом примерно неделю она ждала его звонка. Обещал ведь! Или не обещал, Ленка никак не могла вспомнить точно, потому что в памяти осталось другое – как стояли за толстой сосной на остановке. Это осталось. Но все равно, мог бы! Правда, зная маму, она допускала, может, и звонил, а мама ей не сказала. Или он сам промолчал. Так что, когда поняла, звонка, скорее всего не будет, стала ждать письма. И сама написала, как договаривались, на адрес главной почты в Феодосии, до востребования, еще радовалась, дурында, что не маленький мальчик, смотается и сам заберет. Написала короткое, смешное, чтоб не расстраивать, о том, как тут все на ее новые волосы отреагировали, да пообещала потом написать уже большое, подробное. Я тебя еще заболтаю, Валик Панч, вот ответишь и готовься. Так написала. И стала ждать ответа, в уме подсчитывая дни и понимая, еще рано ждать. Ну, пусть неделю оно туда идет, и может, он не смог сразу поехать забрать. Десять дней. Допустим. А потом еще думал ответ. Писал. То есть, она отправила двадцатого, а сегодня – двадцать седьмое января. Может, он его не получил еще. Но все равно, мог бы просто написать ей сам! По сто раз выходить к почтовому ящику уже надоело.
Она перечитала написанное и закрыла тетрадку, не выдергивая листка. Поправилась мысленно, не надоело, конечно, просто, когда суешь ключик в скважину и после откидывается узкая дверка, целую секунду Ленка думает, вот сейчас в руки выпадет конверт. От него. А когда там только газета и журнал, так становится паршиво, хоть вешайся. Или те три раза, когда вынимала конверты, а они все были не от него.
Может быть, это и все, Ленка Малая?
Мысль пугала, и после нее становилось невыносимо на тетрадку даже смотреть, а не то, что перечитывать, чего там понаписала. Потому что все, что с ним связано, вдруг начинало болеть, очень сильно. Болело слово «Феодосия», и слово «Коктебель». И всякие там ромашки-ласточки-хамелеоны. И коты, которые ходили по двору за окном, закручивая цветные хвосты, тоже болели в Ленке, и она начинала думать, ну зачем мы так, зачем делали, чтоб всего было много? А еще радовалась, вот сколько успели. Теперь это все болит, куда ни посмотри, о чем ни подумай. Гена сказал, пройдет. Она пока не хочет, чтоб проходило, но мучиться так паршиво, а если снова считать дни, то получается она сто раз дура, и совсем не умеет терпеть. Еще рано отчаиваться и вообще все рано. А оно уже болит.
За полосатой шторой вдруг стукнуло, и Ленка подпрыгнула на стуле, поперхнувшись пересохшим горлом. Сердце заколотилось. Стукнуло снова, поцарапалось. И приглушенный стеклами голос позвал:
- Ленуся?
Вот черт… Выругавшись шепотом, Ленка вскочила, гася лампу, дернула штору и, вставая на цыпочки, приоткрыла форточку. Опираясь коленкой на стол, взлетела, прижимая горящее лицо к холодной щели.
- Пашка? Ты чокнулся совсем? Мотай отсюда!
Шипела, вытягиваясь и одновременно прислушиваясь, что там в коридоре, не вышла ли мама.
- Ленуся. А выйди, а? Или открой, на минутку я.
- Иди отсюда!
Пашка потоптался внизу, покашлял. И вдруг начал громким ясным голосом, сильно слышным в почти полуночной тишине двора:
- Лену-ся! Ма-ла…
- Замолчи! Щас выйду.
- Ага, – довольно сказал Пашка закрытой форточке.
Ленка прокралась к вешалке, путаясь руками, влезла в пальто. Прижимая пальцами звонкую защелку, открыла замок, тихо ковыряя ключом, заперла дверь, и вылетела по семи ступенькам вниз, к батарее, где уже стоял Пашка в расстегнутой куртке. Поймал ее, прижимая к теплому свитеру, тыкнулся в волосы свежим лицом, пахнущим морозным ветром и сигаретами.
- Опа! Привет!
- Не надо так, Паш. Ты домой свалишь, а мать мне все мозги проест.
- Почему? – удивился Пашка, укрывая ее краями куртки, – просто стоим же, не валяемся, водку не пьем.
- Через соседей неудобно, – процитировала Ленка, отпихивая его ладонями, – да не трогай.
- Я скучаю, – признался Пашка, – ты чего на дискарь не ходишь? Раз ищу – нету тебя, другой – опять нету. Нехорошо. Мне без тебя там грустно.
- Грустно? Ну и зашел бы узнать, а вдруг я тут в горячке. При смерти. А ты, видите ли, на танцах меня ждешь.
- Не. Я с балкона вижу, ты идешь, живая-здоровая. Красивая такая, вся блонди-блонди. Ну, думаю, сегодня Ленуся появится. А тебя нету.
- Не понимаю я вас, – сердито сказала Ленка, перестав трепыхаться под Пашкиной рукой, – если нету, сам бы и сделал чего, узнал как-то. А то все мы должны, да? Вокруг вас бегать.
- Ты сейчас про кого? – засмеялся Пашка, – эй, ау, я тут, пришел, в окно стучался, узнавать как-то. А ты не меня ждала, да? Колись, Ленка, влюбилась, что ли?
- Нет.
- Да!
- Нет!
- Сама кричишь вот.
- Я не кричу.
- Совсем ты пацанка, – задушевно сказал Пашка, – ничего спрятать не умеешь еще. Врать не умеешь. Врешь и все сразу наружу. Даже после винчика сегодняшнего я тебя раскусил. Влюби-илась. А он тебя бортанул. Теперь злишься.
- Ничего не бортанул, – рассвирепела Ленка, на этот раз выдираясь из теплых объятий, – чего ты лезешь, тоже мне психолог.
- Во-от, – закивал Пашка, – именно! И снова я тебе скажу, Ленушка, время идет, мы с тобой, видишь, сколько уже вместе! Сентябрь. Октябрь… Пять месяцев! А знакомы вообще почти год! И до сих пор в дружбу играем. Ну, чего ты не хочешь, а? А я тебя люблю.
- Чего? – удивилась Ленка, вглядываясь в неразличимое лицо с блестящими глазами.
- Ну, почти, – поправился Пашка, – наверное. Мне так кажется. По-своему. И снова скажу, нам с тобой будет, ну очень хорошо, зуб даю.
- Два, – машинально сказала Ленка, – Паш, мне пора уже, щас мать если застукает, то будет скандал. И не надо так больше ладно? Блин, так хорошо дружим, а ты все портишь. Не делай так, чтоб мать меня гнобила. Нам же обоим будет лучше.
- Давай поцелуемся. И я пойду, – согласился Пашка.
Ленка покачала головой, отступая. И он, опуская руки, расстроился.
- Та-ак, приехали. Ленуся влюбилась, точно. Ты хоть расскажи мне. Я друг, я имею право знать!
- Потом, – медленно ответила Ленка, обдумывая предложение, – может быть, потом расскажу, хорошо? Ну, попозже.
- Гололед кончится, поедем на море, хочешь? В Камыш поедем, там песок и снег, круто! И расскажешь. Смотри, обещала!
Он все же поймал ее, поворачивая к себе спиной, облапил через живот, целуя в макушку. И отпустил, тихо смеясь.
- Видишь, я даже не лезу. Я самый классный.

Дверь на улицу спела пружинами, хлопнула, гоня по голым ногам ледяной сквозняк.
Ленка, прокравшись в квартиру, расстелилась и легла, натягивая одеяло к самому подбородку. Хорошо бы сейчас закрыть глаза, увидеть Валика и думать, о них обоих. Ленка Малая и Валик Панч. Только непонятно, что думать. Если прошлое, то снова ноет сердце, да что за бред, наверное, она как мама, и что получается, значит, у мамы вот так же болит внутри, когда она волнуется? А если будущее думать, то опять двадцать пять – его нету. Остается мечтать, придумывая им сказку. А для сказок она уже взрослая, и когда придумывает сказку для двух живых, которые хотят быть вместе, то это получается, как доски на входе крест-накрест. Типа, вот вам детки сказочка, потому что ничего вам больше не будет.
- Фу, – горестно расстроилась Ленка, совершенно не понимая, что делать. И даже всяких бессовестных тайных мечтаний не хотелось ей с самого дня приезда, потому что и их никуда не воткнешь, ни в одну их реальностей, а мечтать о ком-то еще, например об Алене Делоне или том актере, что играл Виннету, и в Ленкиных мечтах когда она засыпала, превращался в Вову Индейца… О них она не хотела.
И она просто закрыла глаза, устав думать, но продолжая думать уже немного другое. Пашка сказал, расскажи мне. Фигушки, не станет она ему рассказывать о Панче. Но получается, здесь ей совершенно некому рассказать о нем. Получается, доктор Гена с его циничными усмешками и ледяными словами – единственный, кто мог ее выслушать и понять, пусть и наговорил потом такого, что Ленка бесилась и его почти ненавидела. А тут…
Рыбке такое не нужно, ей бы разобраться со своим Ганей, это раз. А во-вторых, совершенно понятно, она никак не поймет, что именно чувствует Ленка. К брату. Совсем пацану. Поворачиваясь и плотнее закутываясь в одеяло, Ленка представила себе недоумевающее Олино лицо, для которой эти вот неясности и тонкости, их не существует – Ленка немного понимает как у Рыбки устроена голова. Викочка – вообще не вариант. Взрослые? Еще лучше. Вернее, хуже. Наверное, ее понял бы Петя. Даже точно, понял бы. Хотя он тоже в ответ наговорил бы всякого нехорошего бреда, но зато бред был бы в тему. То есть, выслушал бы и возражал. И Ленке стало бы неприятно. Но они говорили бы именно об этом! А еще…
Она села, запуская пальцы в волосы. Ее понял бы Кинг. Почему-то она уверена в этом. Но тоже по-своему, и в ответ говорил бы свое, для Ленки опасное, и для их с Валиком будущего не сильно такое светлое и приятное. Зато говорил бы он именно об их будущем. Но с ним нельзя.
Вздыхая, она снова легла. Придется ей самой. В одиночку. Ну и ладно. У нее есть голова на плечах. Когда тоска отступает, жить как-то можно. И нужно жить. Вдруг завтра письмо, а она тут вся извелась и почти похоронилась.
Ленка вытянулась, поджимая пальцы на ногах и зевая до хруста в челюсти. Закрыла глаза. Ладно. Раз так, то и мечтать она пока станет о самом простом. Как завтра придет из школы, быстро возьмет ключик, и из ящика ей в руки выпадет конверт, с незнакомым почерком, она ведь и не знает, как он пишет. И там будут слова, от Панча – Ленке Малой. Смешные. Не как у всех. Или она придет, а мама ей говорит, Лена, тебе там письмо, я положила на полку. Странно, кто это тебе пишет… А она ей скажет…

В темном дворе гудел ветер, который принес, наконец, зиму, настоящую керченскую. И она заморозила голые тротуары, и голые деревья, сперва полив их стылым дождем. И теперь все как спрятано в стекло, даже усталая трава, даже тонкие веточки. Ноги в сапожках мерзнут, неудобно ходить, каблуки скользят. А на шею приходится накручивать старый шарф, он не сильно подходит, но на другой нету ниток, чтоб связать. И вообще, засыпала Ленка, видя перед глазами солнце и желтый песок, а еще – сухие стебли золотой травы, зачем зима, нам ее не нужно, мы сидим на палубе маленького катера, ветер горячий, веселый, шевелит черные волосы Панча, треплет Ленкину цветную юбку. Катер везет их на Остров, теперь это будет их место, навсегда. Ленка его забрала у Костромы, у девчонок, у всех, кто приезжает туда просто купаться и отдыхать, не весь, конечно, пусть отдыхают. Но есть тайное место, куда она однажды ушла совсем одна, там зеленая прозрачная вода, песок без краев и звонкий ветер. Там никто не найдет их, там они поставят сначала палатку, и будут в ней жить. По-настоящему. Как…
Она открыла глаза в сон. Улыбнулась внимательному лицу над своим лицом.
- Ле-на, Ма-ла-я, – сказали губы, совсем рядом.
И она, обнимая голые плечи, задохнулась от счастья. Потому что он был уже совсем не мальчишка четырнадцати лет, а вполне взрослый парень, щека кололась щетиной, и тело сильное такое, гибкое, впереплет с ее мягким.
Значит, я тоже взрослая, подумала она, принимая его поцелуй, такой – сладчайший, и я его старше, но совсем ненамного, ну ладно, мне двадцать да, например… а ему тогда…
Это было так здорово, и одновременно где-то внутри покалывало страхом, и что-то там в этом страхе пыталось сосчитать, а когда же это, сколько нужно ждать – до этого вот…
Но она заснула, радуясь тому, что заснула вовремя.