Я их не в первый раз вижу, а слышу – чаще. Всю зиму, на улице Шмидта, что краем обрывается в пролив, из-под навесика у двух роскошных недостроенных домов – смех и разговор, собачье взлаивание и иногда маленькое радио.
- Девушка, а сфотографируйте нас!
За десять минут разговора и смеха получила предложения:
чайку, кофе, водочки, яичницы, дом купить за двести сорок всего тысяч (спросила тысяч чего, и на меня демонстративно махнули рукой), посидеть на диване, замуж выйти, прийти день рождения попраздновать в недостроенный бар под обрывом.
- А то может последний, – смеется Валерий так, что в ответ обязательно рассмеешься, – рак он же не спросит, вот шестьдесят пять справлю, успею, а там посмотрим…
И оба смеются. И смеюсь в ответ я…
- И Дашу, Дашу сними!!!
Прибежавшая Даша крутит белоснежной крепенькой попой и лыбится таким оскалом, что хочется ее, суку, на руки схватить и расцеловать. Небольшая, на спине смешной чепрак, вроде шалькой цветной укрыта, для нарядности.
- Это моя порода, крымский питбуль. Я шестнадцать лет с ними, на все бои ездил.
- А где, куда?
- Да везде. В Мексике был, в Бразилии. В Москве сто раз. Линия Дарзи.
И Валерий произносит длиннейший титул с повторяющимися Д Д Д.
- Первая была у меня Дарзи, Дашка. Вот и последнюю решил так назвать, чтоб понимаешь, как бы начало и конец.
Я киваю. Последняя Дашка Валерия лижет мне пальцы и лыбится акульей мордой и на пальцах остается черная грязь.
- Да что ты ела там, Дашка, – смеюсь я, вытирая руку. И она смеется, виляя белой задничкой.
Вокруг еще четыре собаки, никак не Дарзи, сидят поближе к теплым человеческим ногам. Сторожевые дворняги. Один – на диване, с дядьками.
- Мы тут все вместе, стройку охраняем. Я вот и Александр.
Александр смущенно улыбается и кусает горбушку щербатым ртом.
- У меня их пятьдесят было, все боевые. Как узнал, что рак, ну, всех пораздавал, пусть. Куда же мне.
Слово “рак” произносит так же, как и “яичница” и оно ускользает в стылый ветер, от которого ломит затылок.
А единственное слово, которое навело легкую тень на смеющееся лицо собеседника, это, когда знакомились – сказал:
- А имя у меня… никуда у меня имя. Валерий. О?
- Да нет, даже очень!
…
- Ну ты смотри! Десятого, запомнишь? Мы там как раз полы постелим, под навесом. И – танцевать.
По левую руку над самым обрывом кривая почерневшая скамейка, тут везде такие – на море смотреть, на корабли в проливе. Справа, на фоне сложенных из дикого камня заборов, пробует цвести миндаль, самыми концами серых веток. Розовый и белый.
Они смеются, о чем-то говоря. Я ухожу. Взлаивает о своем последняя Дарзи, восторженно шебуршась среди хлама в траве.
