С попугаями Блондиному семейству не очень везло.
Ее собственное полудеревенское детство прошло в окружении всякого зверья. Соседские куры, утки и гуси. Родные собаки и кошки. Ловимые старшим братом чижики, щеглы и синицы. Быстро, впрочем, отпускаемые. Транзитных животных вообще было много. В квартире без удобств сменяли друг друга ежи, ужи, черепахи, перепелки, суслики – все, кого можно было изловить в просторных степях за барачным поселком. Жили недолго. Не потому что умирали, а, под маминым мягким давлением, возвращалась им утраченная свобода.

Блонди с братом не особо переживали по этому поводу. Знали, бесхозного степного зверья еще много.
При переезде на новую квартиру – пятиэтажка, три комнаты! Ванная!! Туалет!!! – не взяли с собой любимую дворняжку Тузю.
Восьмилетняя Блонди очень по ней скучала. Но Тузька была созданием дворовым, всю жизнь имела собственную будку, да и Злая Бабушка не пожелала терпеть ее присутствия в роскошных новых пенатах.
Тузю отдали в рай. На территорию столовой паромной переправы. Пенсионерка Тузя получила персональную будку и паек от пуза. Очень потолстела. Но о Блонди не забыла. Каждый раз, когда родители приезжали в столовую, чтобы навестить заведующую Надежду Ивановну, Бло бежала к будке. Седенькая Тузя, облизав Блондины ладошки, с трудом поднимала на задние лапки-спички раскормленное туловище и дрожала в воздухе по-заячьи сложенными передними лапками. Служила.
Прибегала мама и, говоря утешительные слова про сытую Тузину долю, уводила зареванную Блонди.

На новой цивильной квартире сменяли друг друга, в основном, коты и кошки.
А когда стал входить в сознательный возраст Блондин сын Игрек, семья задумалась о прочих домашних любимцах.
Был хомячок. Игрек отнесся к нему без особого интереса. Маленький. Живет в банке, прячется в рваных газетах. Какает. Только и радости – дать кусочек яблока и смотреть, как ест он его, по-человечьи держа черными ручками.
Вот Блондиному папе хома полюбился. Дед Саша торжественно нарек зверька Фомичком и с удовольствием занимался его ежедневным выгуливанием на письменном столе.
Равновесие нарушила мама Блонди, склонная по-человечески общаться со всей живностью. Могла обидеться на комара, например.
Жалостно глядя на Фомичка, она произносила пылкие речи о необходимости свободы передвижения и равных правах для всех. Добилась своего. Фомичок был отпущен свободно бегать по квартире. Месяц все были счастливы.
Потом маме понадобилась какая-то вещичка с нижней полки в кладовке. И тут выяснилось, что Фомичок времени даром не терял. Все тряпочное, что находилось в квартире на уровне ниже колена, превратилось в ажурные кружева. Два покрывала, полная коробка шерстяных носков, старые платья и брюки в шкафу…
Потрудился Фомичок славно.
Разгневанная мама тут же на него обиделась. И Фомичок был сослан в частный домик, где жила подружка Игрека белобрысенькая Кристина.
Вскоре после изгнания выяснилось, что Фомичок был не только трудолюбивым, но и запасливым. В ящике раскладного дивана, в сложно выгрызенных тайниках старого полосатого матраса он скопил массу яблочных огрызков, арбузных корочек, сухарей и семечек. Вместе с останками матраса добро потянуло на десяток мусорных ведер.
Грызунов решили больше не заводить.

И тут Блонди заинтересовалась попугаями.
В детстве говорящий попугай был ее заветной мечтой. Перед каждым рейсом она, умильно заглядывая папе в лицо, пыталась такого попугая выпросить. Но папа лишь отшучивался. Даже не обещая. Провозить животных строго запрещалось.
На рынке продавались только волнистые попугайчики. Но все уверяли, что говорить их не научишь. Попугай и вдруг – не говорящий. Неинтересно…
Так и пребывала бы уже ставшая юной мамой Блонди в заблуждении, если бы однажды, за воспитательским обедом в детском саду, где она тогда работала, чтобы Игрек там воспитывался, не зашел разговор о домашнем зверье.
– Наш Петька вчера свое имя выучил! Наконец! – похвасталась нянечка Наташка, поедая сэкономленную котлету. У малышей не отбирали, нет. Просто с утра надо было нечаянно забыть подать на кухню список тех деток, которых родители не привели. И в обед с аппетитом съесть лишние котлеты.
Подробнее расспросив Наталью, Блонди вспомнила о детской мечте.
И – загорелась.
Два дня она, водя сына в сад и обратно, рассказывала ему о сказочных птичках – волнистых попугайчиках
На третий день ребенок торжественно заявил за ужином:
– Хочу попугая!!!
На семейном совете было решено, что попугайчик – птичка маленькая, красивая, живет в клетке. И вообще – идеальный подарок младенцу на пятилетие.
В ближайшие выходные счастливая Блонди потащила Игрека на рынок.
Вернулись они с парой попугайчиков, большой клеткой, специальной поилкой, каруселькой, звоночком и зеркалом. И коробкой ромашки.
Маме, в смысле – бабушке Нине было объяснено, что выбранный попугай оказался мужчиной семейным. Разлучать его с ярко-зеленой красавицей женой было бы жестоко.
– А ромашка зачем? – спросила бабушка Нина, подозрительно оглядывая облезлого голубого женатика.
– Продавец сказал, надо искупать, потому что могут быть паразиты-пухоеды на них, – ответила Бло, примеряя клетку к углам комнаты.
– Н-да, судя по этому – синенькому, на нем их немало обосновалось. Игрек! – воззвала бабушка Нина, – ты покрасивее не мог выбрать птичку?
– Он – бедный. Болеет. Мы его вылечим, – сказал мальчик, с горшка воспитанный в правилах христианского милосердия.
Бабушка закатила глаза и вздохнула.
– Самого паршивого, небось, выбрал? – вполголоса спросила у Бло, – вот сдохнет – реву будет!
– Ну, мам… – отозвалась Блонди с табуретки.
Клетка обосновалась на шкафу.

Возмущенные Кеша и Ксюша были бережно вымочены по самые шеи в крепком растворе ромашки и заселены в проволочный дворец. Потекла спокойная семейная жизнь. Попугайчики сидели рядышком, переговаривались на непонятном языке, ели, пили, мусорили на шкаф. Говорить с Блонди не желали.
Игрек подсыпал им корм, менял воду. Интересовал их мало.
Птичкам вполне хватало друг друга.
Через пару недель бабушка спохватилась и произнесла речь о свободе и равных правах.
– Посмотри, какие скучные! – наступала она на Блонди, жестикулируя посудным полотенцем, – они же птицы! Им полетать надо! Эх, вас бы так – в клетку!
И, смерив Блонди с Игреком возмущенным взглядом, уходила в кухню. Сильно гремела тарелками.
В конце-концов Блонди уступила и выпустила пленников. Парочка полетала по комнате, обследовала закоулки. Облюбовала себе угол мебельной стенки. И часами Кеша с Ксюшей сидели там, неодобрительно обсуждая перипетии жизни людей. Говорить по-прежнему не желали.
Но жить в квартире стало веселей.
Попугайчикам понравилось гадить по периметру стенки, свешивая с нее хвосты. Накаканное они заботливо засыпали мелкими обрывками газет, которыми бабушка Нина в незапамятные времена стенку застелила.
Каждый день приходилось по три раза соскребать с пола какашки. Блонди поражалась, как много могут нагадить две крошечные птички.
Попытка согнать пару со стенки закончилась не слишком хорошо. Они обосновались на люстре и какали оттуда более кучно – в центр журнального столика.
Вскоре Кеша открыл для себя, что обои – тоже из бумаги! А так как со стенки все газеты были срочно убраны, то он коротал время, обгрызая бордюр вдоль всей комнаты. Порядка это не прибавляло. К тому же Кеша оказался туповат, и увлекшись, частенько сваливался в узкий промежуток между шкафами и стеной. Застряв, поднимал дикий крик. Ксюша, топчась по книжной полке, испуганно причитала.
Блонди, молясь и ругаясь вслух и про себя, метровой линейкой осторожно поддевала и, провезя по стенке, вытаскивала страдальца. Бабушка Нина пила корвалол. Игрек, прибежав с улицы за пистолетом или брызгалкой, довольно равнодушно заглядывал в комнату и убегал обратно.
Изрядно помятый Кеша возвращался к жене. Жалостно делился с ней впечатлениями. Ксюша опять причитала, чирикала, взмахивала зелеными крыльями. И парочка снова усаживалась рядом, сурово посматривая на людей сверху вниз и ругаясь.
Попытки снова заселить попугайчиков в клетку заканчивались пронзительными криками на целый день. И разбитыми в процессе ловли фамильными вазочками.
А тут еще Блонди с некоторым запозданием узнала, что пару попугаев говорить не научишь. Им и вдвоем не скучно.
На очередном семейном совете было решено попробовать вернуть попугайчиков продавцу. Уж, как-нибудь.

Продавец, разнеженным взглядом осмотрев похорошевшего Кешу, предложил обменять пару на – и махнул рукой в сторону большой клетки – да на любого из этих красавчиков!
Игрек пленился ярко-желтым птичиком с рубиновыми глазками.
На удивление смирный попугай был торжественно заселен в клетку и наречен Лимончиком. Игрек от клетки не отходил.
Пару дней Лимончик смирно сидел на жердочке. Становясь все скучнее.
На третий день прибежавшую с работы Бло встретил горестный рев. Умер Лимончик. Игрек был безутешен. Не в силах слушать громкие страдания сына, Блонди понеслась на рынок.
И купила белоснежного с голубыми крыльями Снежочка.

Игрек обиделся. На маму, на бабушку, на Ксюшу с Кешей. Пытался обидеться и на Снежка. Но не получилось. Снежок оказался очень обаятельным птичиком. Меньше чем в три дня влюбил в себя всех домашних.
Встречал, радуясь, каждого. Садился на плечо. Топчась, легонько покусывал мочку уха. И – разговаривал. На своем попугаячьем языке. Но исключительно понятно. Произносил длинную радостную тираду, замолкал, вопросительно глядя на собеседника и, взмахнув крыльями, сам же на нее отвечал, меняя интонации.
Через пару недель в его чирикании можно было явственно различить укоризну бабушкиных монологов, тон, которым подшучивал над Игреком дед, воспитательные нотки Блонди и захлебывающиеся рассказы Игрека о дворовых происшествиях.
Семья умилялась и гордилась. Ни одно чаепитие не обходилось без Снежка. Он суетился среди чашек, радостно ахал над вкусностями, изнемогал, не зная с какого края откусить любимого сыра, выложенного на тарелку куском – с пять птичиков размером. Внимательно выслушивал чей-нибудь рассказ. И обязательно комментировал услышанное.
А через месяц заговорил без переводчика. Блонди ликовала. Умиляло то, что птичик не выговаривал звук “О”.
– Снежучик, – говорил он ласково, съезжая по Блондиным волосам в попытке заглянуть ей в лицо, – Снежучик хурушая птичка! Игрик! Ну, ма-а-ма-а! Печенька хучит Снежук!
А там, где слов не хватало, виртуозно дополнял сказанное интонациями.
Дед Саша гордо ходил по квартире с попугаем на макушке и с беломориной в руках. Посмеиваясь, поддерживал с птичиком беседу.
Снежок прожил в семье год, неизменно радуя домашних. А потом случилось то, что нередко и грустно случается. С попугаем на голове дед пошел открывать кому-то входную дверь. И Снежок вылетел. Пометавшись испуганно по лестничной клетке, выпорхнул из подъезда и улетел в сторону соседней пятиэтажки.

Все горевали. Несколько дней бегали по району, крича птичика по имени и перечисляя все выученные им слова. На весь день распахивали окна в кухне и комнатах. Расспрашивали детей в песочницах и бабушек на лавочках. Бесполезно…
А еще через месяц история с птичиком получила мистическое завершение.

Блонди, отчаянно зевая, вышла из комнаты рано утром – получить вожделенную чашку кофе. И – на работу.
Мама стояла у окна и внимательно на что-то смотрела.
– Блонди, – сказала она, убедившись, что дочь сделала пару глотков и уже почти проснулась, – поди сюда, посмотри.
Блонди встала рядом с мамой, держа в ладонях чашку.
На скамейке, освещенная косым утренним солнышком, сидела красивая черно-белая кошка. Сидела спокойно, с королевским достоинством, аккуратно составив лапки в белоснежных чулочках. Поглядывала вокруг желтыми глазищами. На земле Блонди углядела знакомую алюминиевую мисочку. Из набора, что они в походы с собой брали.
– У-у, какая!
– Это наша кошка, – сказала мама.
– Как наша? И давно?
– Нет, но – наша.
– Ага, и уже из моей любимой миски ест. Мам, мы же договаривались, если заводить, то – сибирского кота. Чтобы с котятами не было проблем. Помнишь?
– Помню, – согласилась мама. И повторила, – это теперь наша кошка. Она к нам пришла. Зовут – Катя.
И ушла на рынок.
Блонди махнула рукой и смирилась. Кошка действительно была хороша.
Ночевала Катя в семье. Всем понравилась.
А на следующий день, когда Блонди была дома одна, Катя ушла. И пропадала несколько часов.
Высунувшись в кухонное окно на требовательное мяуканье, Бло глянула в палисадник и застыла.
Катя стояла среди растрепанной зелени и смотрела на Блонди. В зубах она держала задушенного белого попугайчика.
– Катя, – растерянно сказала Бло, ухватившись за подоконник вспотевшей рукой. И чуть расслабилась, увидев желтые перья на вывернутом крыле. Не Снежок.
– Катя, ты что, с ума сошла? Уноси немедленно, пока никто не увидел!
Катя еще мяукнула сквозь мертвое тельце, повернулась и скрылась в кустах.
“Я теперь – ваша кошка!”, – так поняла Блонди.
Вечером Катя уютно сидела на коленях бабушки Нины и мурлыкала, заглушая телевизор.

Сентябрь 2007
правка 2014