“Царь горы” – веселая детская игра, в которой участники
штурмуют гору, стараясь добраться к вершине победителем
(Энциклопедия игр и забав)

Хорошо что большая… большие, поправляется Ян, осматривая валуны на склонах. Верно и то и другое: гора большая, с растущими между большими валунами соснами и колючим кустарником. Сосны кое-где собираются рощицами по десятку штук.

Ян лезет вверх, стараясь держаться за валунами. Под ним дорога огибает правый склон скалы и над вершинами сосен слышны медленные хлопки лопастей, будто вертолет так дышит. Ноги оскальзываются на колотой щебенке, и Яну кажется, хруст такой сильный, что заглушает шум вертолета. Очень страшно. Тягостный страх всегда ждет его на этом месте, здесь тропа выходит на открытое пространство и снизу ее видно. По дороге может проехать грузовик с солдатами, или выскочит из-за поворота мотоцикл и просто не будет времени спрятаться. Тогда – смерть.

Сквозь кроны сосен уже виден корпус вертолета на каменном пятачке и пролетающие по серому небу лучи лопастей. И он в секунду, до того как оглянуться, понимает – выследили. Нагнали и бросились, издалека.

Ян успевает, подламывая ногу, кинуться за валун – скачет, как изуродованный бегом заяц, зубы щелкают от резких прыжков и лицо перекошено. И, рванувшись, находит щель и втискивается в нутро горы.

Тут совсем другой мир. Мир желтый камней и узких расщелин в свет. Черные тени перемежаются с мутно-желтыми освещенными участками. А рельеф – та же беспорядочная гора, только наизнанку – изломанный каменный потолок, узкие скачущие тропы среди валунов, торчащих из стен цвета серы. Иногда тропа раскрывается полостью, пещерой, с протоптанным в середине неровным желобом прохода в следующую узкость; иногда уходит в черный лаз.

Здесь тяжело идти, и Ян напрягается, меняет длину и высоту шага, приноравливаясь к неровностям пола и к низкому потолку, И все время слушает, потому что охотники уже ходят внутрь горы, пока еще не везде и не идут в глубину, но тут все так извилисто, что можно внезапно, углубляясь, проскочить сердце горы и прижаться к противоположному краю нутра, – и там могут поймать. Убить. Больше всего Яна бесит случайность, нелепость предполагаемой смерти. Ему кажется, что если сила на силу, или хитрость на хитрость, и кто кого передавит – то хоть какое-то утешение. Но погибнуть из-за того, что не смог соразмерить усилия и сам выскочил в опасную зону – нелепо и страшно.

В одной из пещерок присаживается отдохнуть, прижимаясь к стене среди камней. Теперь ему надо сориентироваться и выбрать, где самому двигаться к краю, у которого выходы.

Он находит один. Это остатки ржавой трубы, кольцом впившиеся в камни, вросшие в них. Кое-где кольцо разорвано, но низ его, куда он добредает, пригибаясь, целый, и там можно сесть, свесив над рекой ноги. Ян садится и ждет. Ему не нравится это место, сверху дорога проходит совсем близко и, если транспорт остановится и враги решат спуститься к реке, они увидят его и придется снова бежать внутрь. И слышно плохо, звуки реки и нутра горы – плеск воды, шуршание осыпающихся камней перекрывает те, что на дороге. Он отчаянно не хочет, чтобы там кто-то проехал сейчас, потому что, даже если звук будет удаляться, неизвестно, вдруг кто спрыгнул и ходит сверху, а Ян выползет из укрытия и попадется. Но, кажется, никто не едет, и к плеску воды на реке добавляется шум. Слева в поле зрения появляется старая амфибия, проползает мимо и останавливается, замедляя ход. Ян спрыгивает с трубы на движущуюся под ногами осыпь и бросается в воду.

Неловко, путаясь в тяжелой одежде, поворачивается на спину и показывает горе средний палец. Хватаясь мокрыми руками за брошенный лохматый канат, взбирается на корму, где сидит командир, с багровым лицом и замусоленной сигаретой у неровно бритой щеки. Командир на него не смотрит.

- Ленку убили, – говорит он и отшвыривает окурок в воду, – залазь иди.

- Как же?.. – Ян будто упал в пропасть, в которой на дне острые камни.

- Залазь, говорю, – командир встает под взревывание двигателя, смотрит на гору, а Ян не хочет на нее смотреть, не может. И командир ругается. Просто так, в воздух над рекой, длинно и тяжело. И добавляет:

- Пошла дура, ей рожать через четыре месяца. Да еще платье – красное. Эх…

А в городе лежит на макушках деревьев тоненький вечер, он только пришел. Время, которое называется «люди идут с работы». Людмилка бежит навстречу Яну, прыгают на маленькой голове смешные кудряшки. Он вспоминает – перманент. Так называлась прическа, там в сороковых. Людмилка вся маленькая, очень тонкая и везде узкая – кисти, щиколотки, личико.

Стоит напротив, смеясь, и он, глядя, как меняется смеющееся лицо, говорит, медленно, про Ленку. И про красное платье. Будто это может что-то изменить. И раскрывает руки, чтобы поймать Людмилку, которая начинает валиться на него. Держит ее, лицом у своего плеча и видит за ней улицы с углами старых газонов, заросших бурьяном и полевыми цветочками, людей, и даже вон с коляской пара прошла.

А еще он видит серые нагромождение валунов, почти черную зелень сосен и мелькающее пятно Ленкиного красного платья, из-под распахнутых пол старого ватника, тоже серого.

Там, за городом – есть Гора. Всегда была.

22 мая 2010 – 18 марта 2011