Инга. Глава 31

31

Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

В большой комнате с низкими потолками всегда было полутемно и летом прохладно – за окнами в неухоженном палисадничке буйно кустилась дикая вишенная поросль вокруг трех толстых стволов больших деревьев. И в кухне, окно которой тоже выходило на эту сторону, всегда стоял мягкий полумрак.
Оля пристегнула чулок к кружевному пояску и внимательно осмотрела ногу. И просто так, и в зеркале, ставя ее на край неубранной постели. Повернулась, изогнув спину и делая лицо. Качнулась на каблуке и взмахнула руками, удерживая равновесие. Из открытого окна шумел двор – детишки, болтовня бабок на лавках. Рычание медленно проезжающей машины.
В одном чулке, прицепленном к поясу под кружевными трусиками, она ушла в кухню, поправляя лямочку бюстгальтера. Шелковые резинки на другом бедре болтались, щекоча кожу.

- Плейбой милый такой
- мой милый бэби…

Открыла холодильник, шаря глазами по полкам.

- Сладкий мой мальчик
- я так хочу тебя!

Вытащила бутылку и, запрокидывая голову, хлебнула лимонада. Продолжая рассеянно мурлыкать, снова вернулась к зеркалу. Выпятила бедро, делая лицо, как у Наташи Ветлицкой. И загрустила, шлепнув по круглому. У той такая маленькая попка. Даже скажем, чересчур маленькая, как у пацана. Но в клипе смотрится – обалдеть.
Оле очень хотелось надеть чулки. Она недавно выяснила, оказывается, поясок с чулками надевается под трусы. И потому в журналах со всякой порнухой девки лежат, задирая ноги, обтянутые чулочками! Черт, так все просто. Не напяливают их специально, сперва сняв трусняк. А изящно скинув тонкие трусики, остаются в чулочках, такой вот фокус. Как хорошо, что она раскрутила Бозю на пояс, а не выбрала импортные колготки с нарисованными на них кружевными трусами.
Подтягивая чулок, вздохнула. Но вечерами ужасно жарко. Что лучше – чулочки во время секса и потные под ними ноги. Или просто – трусы и мини-платье.
- И с кем лучше? – задумчиво спросила зеркало.
Рыжая красотка в одном чулке смотрела с вопросом, и отвечать не торопилась. Оля подошла к зеркалу вплотную. Сильно нажимая, щедро накрасила губы алой помадой. Ну вот, к рыжему этот цвет не очень. Фу и фу. Вечно все не слава Богу. Прижала к губам салфетку, оставляя на белом алые пятна.

- А-а-а, а-а-а,
- потанцуй со мной еще!
- а-а-а, а-а-а!

Порепетировала так же приподнять воображаемую юбочку, чтоб трусики мелькнули и опа – снова все на месте. И взяв тушь, наклонилась, сосредоточенно проводя щеточкой по загнутым ресницам.
В коридоре зазвенел телефон. Оля, перестав мурлыкать, поскакала, теряя туфлю и держа в руке тушь.
- Да? А… привет, мам. Да все нормально. Да. Да… Да! Ходила я к бабушке! Не начинай, а? Нет, сегодня не ходила. Вчера была. Да? Значит, позавчера. Никого не вожу. Да. Сижу дома. Мам, чего ты пристала? Я только в библиотеке была, у Люды. Вечером? Ну… наверное с Людой прогуляюсь. Не поздно. Хорошо. Завтра схожу, обязательно. Тридцатого? Отлично, папе там приветы, гуляйте.
Положила трубку на рычаг и встала перед зеркалом в коридоре, нацеливаясь щеточкой на вытаращенный глаз.
- А-а-а, а-а-а… потанцуй со…
Телефон снова зазвонил. Оля с раздражением бросила тушь на полку.
- Да!! То-оля… Толенька, о-о-о, как здорово! Конечно. Обязательно, Толь. Ну, ты же знаешь. Люблю-люблю. М-м-м… А куда поедем? Толя, ва-ще! Еще бы. Не была. А кто меня повезет-то? Вот только ты. Афигеть! В восемь? Да! Угу. Целую. И туда тоже!
Она захихикала и аккуратно положила трубку, глядя на нее с любовью. Перевела влюбленный взгляд на свое отражение. И выпячивая губы, послала в зеркало воздушный поцелуй. Все-таки Бозя – супер, супер и кул! Как здорово, что получилось его закадрить. Конечно, давно нужно записаться в спортзал и покачать жопу. А то растет. Но вот повелся же. И глаза…
Озабоченно оглядела лицо, снова схватила тушь, тщательно подкрашивая ресницы в уголке круглого глаза, чтоб сделать их как можно длиннее.
Ничего. Вечером стрелки нарисовать, и глаза станут как у этой, в кино. Нет, Бозя это полный улет. Конечно, Ромалэ красавчик, и трахается, как бог. Можно уписяться, когда он…
Оля подкатила глаза – один накрашенный, другой просто так.
Но она у него – десятая телка. За раз, да. Он вообще двинутый на сексе. По двое, по трое девок снимает. Чтоб сразу. Оля раз попробовала, ерунда какая-то, вроде соревнование вокруг Ромчика – не успеешь, останешься в углу лежать, телевизор смотреть. Нет. Бозя такой серьезный. Положительный. Жену любит. И дочку. Аж трясется весь, как заведет про них, Лиличка то, Лиличка это. А вот Мариша с Лиличкой… И любовница у него одна всего, уже год. Так что с ним кайф. Главное, чтоб его эта Карина не узнала, что ее Толя возит Олю по кабакам валютным. Но Ромчик. Он конечно, блин, такой сла-а-адкий пацан.
На входной двери звякнул звонок. Оля, оторвавшись от видений, быстро вернулась в спальню, накинула халат и пошла открывать, бережно ставя ногу в чулке и шлепая босой.
- Кто там? – с интересом смотрела в мутный глазок на мужской силуэт.
- Сова открывай медведь пришел.
Она кашлянула и медленно отвела задвижку. Открыла дверь, цепляя на лицо ласковую улыбку.
- Ромчик! Фу, напугал. А я думаю, какой медведь, какая сова. Заходи, мои свалили в гости, прикинь, почти до августа. А ты чего тут, я думала, ты же…
Не слушая, Ром прошел в спальню, толкнув хозяйку плечом, со вздохом повалился на смятые простыни.
- А-а-а, кайф какой. У тебя не жарко. А там палит.
Приподнял голову.
- Чего топчешься? Ну-ка, скажи Ромчику, приветик, мой Ромчик.
- Приветик, мой Ромчик, – послушно сказала девушка, подходя и садясь рядом. В ответ на его удивленный взгляд, мол, чего копаешься, наклонилась, расстегивая на смуглом животе пуговицу светлых брюк. Потянула язычок молнии.
- А-а-а, – сказал Ром, кладя руки за голову и мечтательно глядя в потолок.
Через несколько минут похлопал по рыжей голове.
- Ну, хватит. Вижу, рада. А то я уж решил.
Оля обиженно округлила глаза:
- Чего решил? Вроде не знаешь, как я тебя…
- Люблю, Толечка, – пропел, передразнивая ее голос, Ромалэ, – ну ты ваще, Толя.
Сел, распахивая расстегнутую рубашку.
- Окна надо закрывать, когда по телефону лялякаешь. Первый этаж, пока стоял курил, много услышал.
- Ром… я…
- Что я? – мрачно переспросил и крикнул, хлопнув рукой по постели, – что я? Думаешь, я тебе пацан, думаешь, с рогами буду ходить? Ты бля, со мной спишь, и тут что я слышу? Ехал, думал, вот моя Оленька. Встретит. А Оленька…
Он длинно выматерился. Оля сидела рядом, кусая полустертые губы. Ром помолчал и сказал уже мягче.
- Ладно. Проехали. Имей в виду, узнаю что, будешь сильно бедная. А что у тебя с глазом-то?
- Что? С каким?
Он заржал, рукой за волосы поворачивая к себе испуганное лицо.
- Намазать не успела? Ну ты бля клоун, Олька. Ладно. Я щас к ребятам, дела поделать. А вечером завеемся куда.
Он встал, вжикая молнией и застегивая брюки. Оля снизу затравленно смотрела на высокую гибкую фигуру.
- Так говоришь, предков нету? Тогда сегодня у тебя поспим? – уточнил.
- А… ну…
Встал над ней вплотную, так что ее нос почти уперся в стрелки наглаженных брюк. Не дождавшись внятного ответа, грустно сказал:
- Вижу, не рада. Планы сорвал. Наверно, пора тебя поучить, Олька. Ты что думаешь, Бозя за тебя писаться будет? Да ты Бозе пятое колесо в телеге. У него таких Олек – одной мордочку попортят, а тут сразу десять в очереди стоят.
- Ромочка. Не надо, Ромочка. Я же люблю тебя. Ну, ты же… У тебя сто телок, Ром, а мне ведь тоже как-то надо. Мне уже двадцать три скоро!
Она заморгала, всхлипнула, осторожно обнимая руками его ноги. Ромалэ отодвинулся.
- Штаны не вывози соплями. Короче так. Завтра мне нужно дельце одно сделать. Хата нужна. На вечерок. Поняла? Твоя хата. Ну и поможешь кое в чем. А щас пошел я. И вали сегодня, куда там собралась. Проверять не буду.
- Да, – с облегчением закивала Оля, – да, Ромчик, конечно. Я тебе и ключи дам, хочешь? Только потом заберу.
- Не надо мне твоих ключей. Завтра приду, в два часа. Чтоб была.
- Конечно. Конечно, Ром.
Она встала, суетясь, толкалась рядом с ним в маленькой прихожей, открывала дверь, будто случайно прижимаясь грудью к груди Рома, улыбалась виновато и светленько, шмыгая носом.
Он ухмыльнулся и, похлопав ее по круглой заднице, вышел, насвистывая. В приоткрытую дверь Оля проводила его глазами. Вернулась в комнату и, снимая чулок, выругалась шепотом. Легла навзничь, на то место, где он недавно лежал, и так же уставилась в потолок:
- Вот же скотина. Мог бы и трахнуть, раз пришел.
Села, мрачно водя глазами по захламленной вытащенными из шкафа тряпками спальне. Теперь нужно хорошо подумать, он что сказал, насчет, вали сегодня, куда собралась. То есть, не придет вечером, чтоб остаться на ночь? То есть, можно все-таки поехать с Бозей в кабак и не волноваться? А вдруг Ром передумает?
Она зябко передернула круглыми плечами. Подняла упавшую к локтю лямочку. Подумала вдруг еще об одном. Милый, серьезный Толя Бозя, с его толстыми щеками и маленькими глазками. Он держит весь город. А что если милый серьезный Бозя узнает, что Олька, которой он дарит пояса и чулочки, таскает в кабаки, и хвалит за правильные минеты, вдруг он узнает, про Ромчика? Она же ему наврала, что с Ромом все, кранты. И кого теперь ей больше бояться?
- Вот блиннн, – сказала себе, расстроившись. И пошла к шкафу – выбрать, в чем вечером ехать в кабак.

Июль обосновался в городе, будто он вечный. Залакировал зноем все вокруг, сделав движущееся – неподвижным. Не колыхались ветки деревьев, усыпанные темной и яркой зеленью, не шевелились длинные иглы пушистых сосен. Металлической яростной пластиной лежала вода, обрамленная у берегов застывшими скалами и мысами. Только если подойти совсем близко, к самому краю ее, то видно – живая, поплескивая, катит на гальку мелкие волночки. А отведешь глаза, щуря их от яркого дневного света, и снова все вокруг – будто застыло в белой смоле. Даже люди и машины казались неподвижными.
Инга томилась на остановке, размышляя, не отправиться ли в поселок пешком. Но день еле клонился к закату, еще несколько часов будет стоять жара. И брести вверх по извилистой дороге, дыша выхлопами череды автомобилей, совсем не хотелось. Но и стоять на месте было невмоготу. Она поправила на локте корзинку и огладила бока синего платья. Такое славное платьице, Вива купила ей, и село по фигуре – как родное. Вечером постираю, решила Инга, и заскучала по своим шортам. От города болела голова. Он – маленький, летом забит людьми, и это ее раздражало.
- Привет!
Высокая рыжая девушка встала рядом, старательно улыбаясь. Только круглые глаза с наведенными к вискам острыми стрелками оставались холодными и изучающими.
- Ты меня что, не помнишь, что ли? Я Люды подруга. В библиотеке ж. Оля.
- Помню, – ответила Инга, недоумевая.
- Разговор есть, – рыжая отступила, поманила рукой, сверкнув яркими ногтями.
Инга заколебалась. Не только Люда, не только библиотека. Еще и наглый красавчик Ром. И что его девушке нужно? Вряд ли что хорошее.
А рыжая быстро оглядела томящуюся на остановке небольшую толпу. Сказала тихо:
- От Рома. Он просил передать, тебе. Ну, иди сюда.
Инга мгновенно вспомнила, про дядю в прокуратуре, и разговор о Сереге. Шагнула следом, за пышную зелень вокзального скверика. Вопросительно глядя на рыжую Олю, подавила желание сразу спросить, про Сережу, да?
Та вполголоса сказала сама:
- Ром приезжал, вчера. Оставил для тебя там пару бумаг. В прокуратуре какие-то документы скопировал. Торопился очень. Просил, чтоб я в библиотеку отнесла и тебе там передала. Вот черт, а я иду, вижу, стоишь. Знала б, я тебе принесла сюда, прям. Но он просил, чтоб зря не таскала в сумке.
- Да. Да. А где?..
Оля улыбнулась, касаясь Ингиного локтя:
- Это рядом совсем. Через улицу. Пойдем, я тебе отдам, и на следующем поедешь.
- Да, – у Инги застучало сердце. Сережка должен появиться вот уже через неделю. Больше знать не помешает.
Она быстро пошла рядом с Олей, а та, легко держа ее за локоть, направляла, сворачивая в проход между пятиэтажками.
- Тут проскочим. А я с работы иду, у меня там бабушка дома одна. Вот думаю, блин, стоит. А знала бы, так сразу тебе отдала. Бумажки эти. Ты не рассказывай, оно мне не надо. Я понимаю, то важное.
Пробегая через детскую площадку, искоса посмотрела на спутницу.
- Нравится тебе Ромалэ, да?
- Мне? – Инга улыбнулась в ответ, отрицательно качая головой, – ты про что? Насчет, у меня с ним что-то?
- Ну да.
- Нет. Мы случайно знакомы. Так получилось. Ну, долго рассказывать.
- Не надо мне. Все, пришли.
Цокая каблуками, вбежала в темный подъезд, вынимая из сумочки ключи. Белое платье туго обрисовало в полумраке круглые бедра.
- Заходи. Я щас.
Инга зашла в маленькую прихожую. Встала, стесненно прислушиваясь и поправляя глубокий вырез платья.
- Проходи, – Оля скинула босоножки, – чего встала? Я достану сейчас, они на полке, в комнате.
- Нет. Я тут. Подожду.
Оля кивнула. И босиком ушла в комнату, крикнула оттуда:
- Бабуля, я счас. Мне тут девочке надо…
И снова, уже с легким раздражением, позвала Ингу:
- Помоги, а? У меня тут падает.
Инга скинула босоножки, и оставив корзинку на столике у телефона, прошла в комнату. А Оля пронеслась мимо нее обратно, говоря на ходу.
- Ага. Стой. Я щас. Минуту. Щас.
Из кресла напротив светлого окна, укрытого по бокам тяжелыми шторами, поднялся мужской силуэт. И одновременно Инга услышала щелчок замка за спиной в прихожей. Сказала с внезапно кинувшейся в голову тоской:
- Оля?
Уже понимая – та не откликнется.
- Привет, малая, – усмехнулся Ром. И так же, как когда-то апрельской ночью, метнулся мимо, захлопывая двери в спальню, схватил за руку, швыряя на неубранную постель.
- Оля! – закричала Инга, вывертываясь и судорожно отпихивая его руками. И замолчала, когда из-за открытой дверцы шкафа вышла еще одна фигура. Коренастый незнакомый парень, гыгыкнув, схватил ее волосы, запрокидывая голову. А Ром сидел, облапив поверх локтей железными руками, смеялся, тыкаясь лицом в плечо и шею.
Отсмеявшись и по-прежнему сжимая ее, сказал, дыша в ухо:
- Короче так. Оли нет, свалила Оля. Окна закрыты, можешь орать. И двери тож. Будешь слушаться, отпущу. Поняла?
Она дернулась, и он тряхнул ее, как куклу, повторил с угрозой:
- Поняла?
- Да, – ответила со злыми слезами в голосе, лихорадочно соображая, что сделать. Кинуться к окну? Надо сперва, чтоб отпустил. Первый этаж, да. Но кричать без толку.
- Щас ся-адем, – горячее дыхание обдавало шею, – у нас шампусика пара ботлов, и нарезочка. Накатим. Поболтаем. Мы не звери какие, кисонька. Не боись, трогать сразу не будем. Чуток выпьешь, расслабишься. И тебе хорошо. И нам приятно.
Она молчала. Ром покачал ее, все еще обнимая. Сверху нависало круглое лицо второго.
- Ну? Сядешь с нами, как умная девочка?
- Да, – хрипло ответила Инга.
Железные руки отпустили локти и она откачнулась. Коренастый снова гыгыкнул, расставляя лапы, чтоб поймать, если рванется. Но она, опершись рукой о постель, сидела, неудобно наклонясь.
Ром встал, поправляя белую футболку. Приказал:
- Киндер, сядь. Она девочка честная. Сказала, посидит с нами, значит, посидит. А познакомьтесь, кстати. Это Инга, с поселка Лесного. Горчи летуна телочка. А это Славик Киндер-сюрприз.
– Ыгы, – представился Славик, отходя и валясь в кресло у окна. Ром поклонясь, подал руку.
- Прошу к столу, миледи.
Инга встала, следя, чтоб не качаться на ходу, пошла к другому креслу, из которого поднялся Ром, думая обрывочно, оно у окна стоит. Если взять бутылку, то можно… в стекло ее…
Но предусмотрительный Ромалэ обошел ее и, подняв кресло за спинку, перетащил от окна, отпихивая ногой табуретку.
- Вот тут, чтоб мы тебя видели. Любовались.
Она села, сложив на коленях руки. Глаза быстро двигались под полуопущенными ресницами. Две бутылки шампанского, тарелки с какой-то снедью. Вилок нет, ножика тоже.
Ром плюхнулся на табуретку, подцепил темную бутылку и, открутив проволочки, бахнул пробку в ладонь. Выпуская из горлышка дымок, налил в подставленный Киндером стакан. Тот, ухмыляясь, выпил сразу, в три глотка, давясь и шумно хлебая. Нахлопал открытую пачку сигарет и закурил, откидываясь и вытягивая толстые ноги в шортах. Ром подал Инге прохладный стакан. Взял свой.
- Чин-чин, кисанька?
И тоже выпил, медленно, но до дна. Инга отпила небольшой глоток. Поверх края стакана вдруг поняла, с темным испуганным отвращением – да они оба уже пьяны. Поставила стакан на колени, держа обеими руками. Думала тоскливо, если бы умела врать. Сейчас уболтала бы этого наглого козла. Сперва что им не нужен Киндер, да ну его, Ромчик. Потом постаралась бы Рома напоить вусмерть, слушая и поддакивая, глядя влюбленными глазами и подливая в стакан. И тогда уже – бутылкой.
Ром проглотил кусок колбасы и в ответ на ее взгляд спросил, с пьяной душевностью:
- За что ты меня так не любишь, Михайлова? Молчишь? Чтоб не врать, значит. Видно, сильно плохое про меня думаешь, да? Да?
- Да.
- А зря, – он снова налил себе и махнул пару глотков, заел лоскутом сыра.
- Да ты ешь, киса. И пей. Пока сидим, не трону. Пока будешь пить, не трону. Поняла?
Инга снова поднесла стакан ко рту. Шампанское было таким же, как покупали они с Сережей на полустанке. Мускатное, сладкое.
- Ты вспомни. Когда Пахота за жопу хватал, кто тебя отмазал? А?
- Ты отмазал, – Инга вдруг удивилась, вспоминая, – правда, Ром, ты отмазал. Спасибо тебе.
- Правда, что ли? – он удивленно уставился в темное пылающее лицо.
Она кивнула.
- Чего не ешь-то? Свежее все. Дорогое.
- Не могу.
- Понял, – он тоже поставил стакан на колени, покрутил его, разглядывая светло-розовую жидкость. И вдруг распорядился:
- Киндер. А ну вали отсюда.
- Чо? – не понял соратник, моргая белесыми ресницами.
- Я сказал, на хуй пошел! – Ром встал, припечатывая стакан к столу. Рванул Киндера за майку на плече.
- Ты чо, Ромалэ? Да я. Да ладно, иду, чо!
Другой рукой Ром поднял Ингу, вцепился в нее и потащил в прихожую, толкая перед собой вяло бредущего Киндера. Поворачиваясь в тесной прихожей, открыл двери и вытолкнул того в коридор. Щелкнул замком. Потащил Ингу обратно. Та встала, выдергивая руку.
- Да что тебе нужно? Ты. Сволочь ты, чего ты хочешь? От меня?
Орала, наступая и тяжело дыша, поднимала голову, глядя снизу яростными глазами. Ром шагнул назад, споткнулся и захохотал, снова хватая ее руку.
- Во бля. Сцена. Она мне – сцену закатывает. Ахренеть. Ну ты, Михайлова, ваще. Ты экспонат какой-то. Ладно. Сядь на минуту. Я скажу.
- Ром, мне надо идти. Пусти меня. Пожалуйста. У тебя сто телок, Ром. Дай мне уже жить, а?
- Поговорим. И пойдешь.
Инга опешила. Быстро уточнила, напряженно глядя, как он покачивается, стараясь стоять прямо.
- Обещаешь? Мы поговорим просто?
- Ну да, – согласился Ромалэ, тоже глядя на нее с удивлением.
Она помедлила и кивнула. Прошла мимо него и села в кресло, нагретое Киндером. Посмотрела вопросительно.
- Ну, вот. Давай.
- Что? – не понял Ромалэ, – чего давать?
Прошел и упал в соседнее, вытягивая длинные ноги и на всякий случай держа на весу руку – схватить, если куда рванется.
- Говорить, – терпеливо пояснила Инга, – ты же сам сказал.
- Оййй, бля, – шепотом поразился Ром и схватился за голову, ероша темные волосы, – ты просто, ну я не могу. Как вроде тупая какая. Я ж соврал. Чисто набрехал тебе, чтоб села. Не драться чтоб с тобой там, в… в у двери.
- Ты же обещал!
Он подумал еще. Опустил руки и покачал лохматой головой.
- Не. Не понимаю я. Ладно. Тогда скажи. Вы что, с Горчей, вы чисто вот так, друг другу, только правду? И он тебе и ты ему?
- Да, – она опустила голову. Думать сейчас о Сером было тяжело.
- Ладно… А если я тебя щас тут вот. На этой койке? Тоже скажешь?
Она сглотнула и подняла на него умоляющие глаза. Кивнула.
- Если спросит. Да.
- Хорошая какая любовь! Он тебя любит, а ты ему опаньки, Серый, та я тут, с Ромчиком малехо повалялась. Ты уж знай. Так, да?
- Нет. Я правду скажу. Что ты меня заставил. А перед тем обманул.
Ром захохотал. Передразнил, заводясь от тягостного все еще непонимания.
- Правду! Заставил! Ну и что он, по-твоему, сделает тогда?
- Убьет. Он тебя убьет.
В комнате после тихих слов, сказанных с тяжелой страдальческой уверенностью, встала тишина, полная приглушенных уличных звуков. Ром, трезвея, смотрел, как она смотрит на него – с жалостью и горем. Вот выпрямила сгорбленную спину. Добавила:
- Только я убью тебя первая.
- Грозишь, что ли? – он усмехнулся.
Инга с отчаянием сказала:
- Да что ж ты такой дурак, Ром? Убью. Чтоб не он. Ясно?
Ромалэ повесил голову, соображая. Очень хотелось переспросить, мол, подожди, в смысле, так, что ли, сильно любишь, и он тебя, что ли, так?.. Но после ее слов о дураке воздержался, решив обдумать. Мысли ворочались медленно. Да еще с утра этот с Олькой скандал. Ну и трахнул ее, буквально ж вот, полдня назад. Ему эту Михайлову и не хочется как бабу. Сейчас не хочется. Чего ж хочется-то? Спросить? Так спрашивает. И она отвечает. И все почему-то в кашу превращается
Его голова, привыкшая к абсолютно другой картине мира, отказывалась перестраиваться и думать по-другому. Но девочка, смирно сидящая напротив (потому что он, видите ли, пообещал ей) беспокоила своим ожиданием. Черт, как просто подумать – та врет все. Но, бля, не врет же! Ни единого слова.
Ему вдруг стало неуютно. Сейчас он сделает с ней, что привык. Что делал часто, со многими, когда брыкались, задирая свои девичьи носики. И все они или таскались потом за ним следом, упрашивая трахнуть еще и еще, ах-ах Ромчик. Или тихонько шифровались, наврав там чего своим ебарькам. А потом думали о Ромчике, когда лежали под ними. Ему нравилось думать, что так и есть – лежат под мужиками и мечтают о Ромчике.
Стоп, одернул себя. Ты о другом хотел. О неприятном. Заломай щас ее, эту черную телку, с глазами. И двое будут готовы тебя убить. И сесть. Или отравится она еще. Ну, со скалы прыгнет, башку разобьет себе, идиотка. То уже неважно, ведь Рома тогда уже не будет. И главное – не врет же, сидит и не врет, кивает – я убью. Чтоб спасти своего Горчу от тюряги.
Не врет. В висках стукнуло. И еще раз. Не. Врет. Не…
- Я тебя не трону. Помирать не хочу. Видишь, я честно. Ну, и базары уже чего базарить. Чо спрашивать: а правда, Инга, ты его так сильно любишь? Выходит, ответила уже.
- Да. Извини.
Его снова передернуло. Еще протрезвев, понял, почему извиняется. Прости, Ромалэ, что будешь лежать в морге. Нельзя было по-другому.
- Черт. Ладно. Налить?
- Нет.
Он поднялся. Пройдя мимо, распахнул двери спальни, мрачно глядя, как девочка встает, проскальзывая мимо в прихожую. Прижимает локти к бокам, чтоб не дотронуться до него.
Щелкнул замок. В тесноте он открыл двери, прижал их собой, и она протиснулась, ставя на порожек босую ногу.
- Подожди. Слушай, – он помолчал. И, сам себе удивляясь, попросил:
- А можно, ты меня поцелуешь? Сама. Один раз только. За один раз Горча ж не убьет меня?
- Ром, ну это же все равно будет не так, – ее голос был тусклым и усталым.
- А не важно. Это другое совсем, ну… – он замялся, не зная, как объяснить, чтоб покороче и правильно, но сдался, и выдавил из себя, – пожалуйста.
Она снова встала на половичок, спотыкаясь о сброшенные босоножки. Подумала, я сумею все объяснить Серому, я просто скажу ему правду. Как всегда. Вытянулась и поцеловала Рома в губы, не очень крепко, отводя его руку со своей талии.
- Все? – спросила, отступая.
- Д-да.
Присев, схватила босоножки, и выскочила, шлепая босыми ногами. Не оглядываясь, вышла на яркий, чуть желтеющий солнечный свет. Чуть покачиваясь, прошла мимо любопытных бабок, встала на углу, ничего вокруг не видя, и, держась за ветки кустарника, обулась.
- Инга! – Ром шел от дома, помахивая ее корзинкой, – держи, бросила там.
Сунул в руку.
Она кивнула и ушла, цепляясь подолом за колючие ветки и дергая его свободной рукой.
Ромалэ сунул руки в карманы брюк, посвистел задумчиво, провожая глазами синее платье с летящим широким подолом. И поворачиваясь, наткнулся на пристальный взгляд.
За рулем грузовичка, белого, с синей надписью «Молоко» по круглому боку, выставив мосластый локоть, сидел Мишка Перечник.
Видел, понял Ром, как мы тут с ней досвиданькались. Еще что-то ворочала голова, не успевая додумать, а тело уже выполнило ряд привычных пацанских жестов. Ромалэ махнул Перцу подбородком, указывая вслед девочке, осклабился и, не вынимая рук из карманов, по-обезьяньи дернул бедрами вдогонку синей фигуре с темной гривкой волос. Раз и еще раз. Показывая, а вот я ее сейчас прямо. И проводил…
Перец криво улыбнулся. Машина дернулась, солидно порыкивая, и поехала, мелькая за стволами деревьев.
На остатках хмеля Ромалэ пытался сообразить, ну и чего случилось-то. И успокоил себя – да нихрена не случилось. Горча в бегах. Перец свой пацан, болтать не станет, чего видел – не видел. Да и малая, все равно своему Ромео правду скажет. Хм. Правда, оказывается, иногда, типа лучшая страховка. Главное, чтоб не трепали, – просто так отпустил, как импотент какой.
Пошел обратно, некстати вспоминая узкие глаза Горчика и его нехорошо внимательный пристальный взгляд. Вроде сопля соплей пацан, а поднялся сам, жилистый и упорный. Такие – они самые опасные. Когда им башню рвет.

Оставить комментарий

Ваш email не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

Вы можете использовать это HTMLтеги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>