(Сказки Леты)

- Что ты мне принес? Ну?
Он сидел у окна, отвернувшись и разглядывая соседскую кошку на пыльном балконе. Прошлась, подняла хвост, глянула на него желтыми глазами. И, зная, что смотрит, цапнула висящую низку вяленой рыбы. Все собирался подвесить повыше оборванный конец лески, да не успел. Грохот с балкона смешался с раздраженным скрежетом кастрюли.
Оля ахнула, подскочила к стеклянной двери.
- Ну вот. Еще и это.
Осколки банки острыми лодочками на каменном полу и затиснутый в щель на соседский балкон растрепанный пучок сушеных рыбешек.
- Что ты сидишь? Бери веник…
Саныч встал, вздохнул для виду, и ушел на балкон, радуясь, что Оля там теперь одна, со своим недовольством. Подумал, гремя стекляшками, – “не совсем одна”… Смотал леску, подхватил в руки всю охапку. Так и есть, обгрызла то, что пролезло, оставила перышки всякие и хвостики.

Когда вернулся в кухню, пятясь, удерживая на картонке прозрачный хлам, Оля сидела на корточках перед тазиком.
– Что будем делать? – спросила уже спокойно, и Саныч перевел дух. Не любил он, когда жена кричала. Знал, отходчива и через минуту снова смеется, сверкает темными глазами, грызет кончик каштанового хвоста, но все равно сжимался в тоске, когда – крик, и люстра дзинь, и сковорода по плите тр-р-рык. Он так не умел. Обижаясь, набычивался, сжимал пухлые губы и страдал молча, долго. Крутил газету в толстых пальцах. Потому во время Олиных вспышек старался оглохнуть временно, чтоб не обидеться. А то, что потом – одна, вокруг него, тормошит, целует в ухо, а он – с газетой.
Сбросил осколки в ведро. Встал над женой, смотреть сверху на гладкую макушку, хвостик, туго затянутый зеленой пушистой резинкой. Оля вывернула к мужу лицо, нахмурила брови. Потянула за руку, мол, не на меня смотри.
Саныч послушно сел рядом. Уперся руками в колени.
– Ну? – спросила.
– Не знаю…
– Чем ужинать будем? Ее есть?
Рыба, что ходила кругами над серым алюминием, всплеснула хвостом. Веером разбросались радужные брызги. Повело по серебряному боку длинный блик. Будто заходящее солнце спохватилось, вытянуло последний луч и начертило на серебре свое золотое “до завтра!”
Саныч молчал.
– Так вот, – сказала Оля, – я убивать не буду! Понял? Мужа мне надо кормить ужином, а он, то есть, ты, добытчик, принес это! Она живая!
– Ну да, – неохотно сказал добытчик, – живая… Там и написано было “живая рыба”. Я думал – сюрприз тебе.
– Видела я тех карпов! Они не живые, они зомби давно. И не верю, что ты ее с той машины купил. Ведь так?
– Телефон звонит, – сказал Саныч и ушел в комнату. Сел на диван, баюкал в руке молчащую трубку и вспоминал грузную тетку за железным прилавком. Перед ней, как у всех, горка серебряной мелкой рыбешки, толстая скумбрия тушками-близнецами, сколотая мисочка с соленой рыбой. На вопрос, почем тюлька сегодня, тетка рассмеялась. Сверкнула глазами на темном лице, почти не видном за гирляндами вяленой рыбы:
– Какая тюлька, малый? Разве ж ты за тюлькой пришел? Эх, столько прожил, а все, как немовлятко зассаное, сказать не знаешь, чего.
Возмутиться не успел. Полезла под прилавок, скруглив могучую спину в ситцевых линялых цветиках. Копалась там, а он стоял тюхой, смотрел на черные волосы, что выдернулись тонкими прядями из пучка на затылке. Вон шпилька высунулась наполовину. В миску с рыбой упадет, кто-нибудь купит. А Саныч стоит, ждет чего-то.
Вывернула обеими руками, шлепнула на прилавок увесистый сверток. В мутном полиэтилене что-то ворочалось, вздрагивало.
– Тридцать гривень с тебя, – распорядилась.
И он, даже не развернув, – и торговаться не стал, выложил деньги, взял сверток бережно и понес Оле. Через злые запахи рыбацкой соли, лаврового листа, через крики торговок и песню базарного дурачка Васи, что сидел на углу и заедал каждый куплет размокшим куском бублика.
За помидорами не пошел, денег не было.
Теперь вот рыба… Кружит по тазику. Красивая до невозможности. Узкая, рот разевает, жабры ходят туда-сюда. Вся, будто из ртути. Гибкая. По спине плавник – гребнем над высоким лбом и дальше-дальше, сходя на нет, светит винной полосой. А боковые плавники плотно прижаты, как нарисованы. Плавает, змеей изгибается, без остановки кружит и кружит. И только голос повысишь, сразу шлеп хвостищем острым, с длинным верхним краем, и на всю старую кухню – радуга.
Солнце пролезло сквозь раскрытые двери, отразилось напоследок в окнах соседнего дома. Подсматривало, положив подбородок на раму. Моргнуло. Это Оля пришла, встала в дверях, не дает отразиться.
– Пойдем, я чай заварила. И бутерброды. С сыром.
Саныч пошел, глядя, как тонко и быстро идет перед ним жена. Его жена. И маленькие пятки при каждом шаге светят беленьким над стоптанными задниками тапочек.
Пили чай. Саныч старался бутербродов не есть, пододвигал Оле. Завтра получка, он сразу на базар. Всего накупит. И ей – розу. Но это вечером только.
– Утром тоже будешь чай, – сказала Оля и возмутилась, – да не суй ты мне свой бутерброд! Ты большой, тебе надо есть. А я все равно собиралась не ужинать неделю, попу худеть.
Рыба ходила, не уставая. Казалось, ей и неплохо там, в тазике.
– Оль?
– А?
– Давай ей купим аквариум. Смотри она какая!
– Красивая. А чем кормить?
– Я спрошу. У нас в бригаде Севка, пять лет занимался рыбками. Он скажет.
– Может ей сейчас дать? Хлеба или сыра?
– Нне знаю… Вдруг она плотоядная?
– Санчик, мух ей будешь ловить сам.
Муж скатал хлебный шарик и легонько бросил в таз. Рыба взвилась толстой свечой над переболтанным кругом воды, хлопнула пастью. И даже подмигнула бешеным светлым глазом.
– Рот закрой, – рассмеялась Оля и кинула в таз кусочек сыра. Саныч рот закрыл.
Втроем весело поужинали. Когда рыба наелась, подхватила носом размякший хлебный шарик и – выбросила на мокрый пол. А чуть позже замедлила бег по кругу, свернулась в кольцо, спрятала голову под острый плавник хвоста.
Ушли на цыпочках, погасили свет. Но дверь не закрыли, и лампочка в коридоре – пусть горит. Мало ли.
Саныч лежал под холодящей живот простыней, а Оля все стояла у окна, смотрела на лунную половинку. Прижимала к стеклу ладонь и слушала, как ветер мягко толкает с другой стороны.
– Санечка, – позвала шепотом, – слышишь, Сань, пришел он, Западный Ветер.
Саня не слышал. Ему снился шумный базар, и пьяненький Васька в бочке с рассолом-тузлуком – плавает кругами, песни орет.
Спящий двор прятал внутри фонари и редкий свет окон. Желтые пятна на черном асфальте тонко звенели о темноту. Хлопала на соседнем балконе забытая наволочка – летним ночным звуком. И где-то внизу, пустившись в самостоятельное путешествие, храбро звякала по ступенькам каменной лестнички жестяная крышка.
Западный Ветер гулял. Не кричал, а пел что-то под нос себе, но – двигал, хватал, хлопал – ласково и сильно, как умеет только он.
“К утру пойдет дождь, и будут радуги”, подумала Оля. Распустила хвостик, взъерошила пальцами темные волосы и нырнула под нагретую мужем простыню.
Под утро Саныч замерз сбоку. Подвигал рукой, хотел прижаться, но жены не нашел. Лежал, просыпаясь, ждал – щелкнет выключатель в коридоре, зашумит вода, зашлепают по линолеуму твердые пятки. Но шумел только дождь за окном – ровно, сильно. Ветер ушел, оставив его вместо себя. Он всегда так делал. И Саныч, почти проснувшись, встревожился. Когда Западный Ветер уходил, Оля плакала во сне. Или он шел, накрутив на живот полотенце, а жена в кухне, сидит, бросив руки на холодный пластик, смотрит в окно на серую стену воды. Не уходит, пока над дальним краем залива не выглянет солнце, ухватывая длинными пальцами посветлевшие струи. И пойдет цветить их широкими радугами. Тогда – заваривал кофе, и пили, глядя на жемчужную за окном круговерть, или брал за руку, шли досыпать. Оля – с мокрыми щеками.
Саныч нащупал полотенце, придерживая на боку, пошел в кухню. Застыл на пороге. Пустой таз на полу, среди маленьких луж. Раскрытая дверь на балкон. А там – Оля. Спиной к нему, разведя плечи, удерживает на вытянутых вверх руках большую ртутную рыбу с горящим алой короной плавником. И за ними – веселая мешанина дождя, радуг – кругами, кругами над мокрым двором, над запахом акаций и бархатцев на клумбах. Ветер не ушел, остался. Дождался радуг, играл, перемешивая воду с заспанным еще светом.
По лицу Саныча бегали солнечные пятна. Сонные, мягкие. И он даже не прищурился, когда настала пора увидеть.
Еще выше, струной потянув выгнутую спину, подняла Оля над головой большую рыбу. И та, изогнувшись нестерпимым блеском, двинула от узкого тела вширь веера плавников. Раскрыла их прозрачными крыльями, и, плавно сойдя с напряженных ладоней, взлетела в солнечную воду неба.
Оля плакала, смеясь, Саныч стоял рядом, гладил ее по мокрым волосам. Переступал босыми ногами по свалившемуся на плетеный коврик полотенцу.
Станцевав в круговерти капель и лучей, рыба летела над полем, за плоские крыши старых пятиэтажек и, блеснув узко и ярко, пропала, ушла. Так далеко, что и не понять – в морскую воду или в Западный Ветер, что все дальше, дальше.
Потом пили чай…
Оля улетела через две недели. Когда снова пришел Западный Ветер…
“Летучая рыба
живая,
из тазика в море
иди.
Свобода-свобода
такая…”
(смс)

Елена Блонди, Москва, 2008 г

——————–

Я выкладываю свои книги в бесплатном доступе, каждый текст – в нескольких форматах.
Но у меня есть яндекс-кошельки, на которые читатели могут бросить мне денег. А я еще напишу чего-нибудь летнего, южного, радостного. Или – волшебного. Или – про любовь )
Вы знаете, что я напишу это и без денег, но я безмерно благодарна читателям, которые мне помогают, особенно сейчас, когда финансовая ситуация с каждым днем все жестче и тяжелее.
Вот номера моих яндекс-кошельков
41001206608684
4100192880543

А еще я буду ОЧЕНЬ благодарна за размещенные в сети ссылки на мои книги, за отзывы и рекомендации. Я пишу, чтоб вы читали, и очень хочу, чтоб вас становилось больше )
Приятного чтения!
Лена Блонди