Хотя, монстром назвать – слишком много чести. Монстр – что-то величественное и огромное. А наша зеленоглазая пакость всегда мелка. Она ниже нас. И прячется до поры, рядясь в чужие одежды. Влюбляясь, принимаем за ревность другое.

Обиду на пренебрежение легко спутать с ревностью. Обиду – за то, что, вот я здесь, молчу, а он заливается соловьем перед другими, и без меня, похоже, чувствует себя прекрасно… Даже одиночество или скука бывают похожи на ревность. Но лишь похожи. Потому испытывающие эти чувства ухмыляются высокомерно и заверяют, что ревность, де, не страшна, справиться с ней можно и – просто. Поработать над собой. Ага. Можно и поработать. Справляясь с обидами, одиночеством или желанием просто посклочничать, устроив себе освежающую встряску.
Но следом за большой любовью, держась за одежды ее цепкими лапами, следует ревность. Настоящая, нерассуждающая, неразумная. Она плоска, и в одномерности своей страшна. Ее не преодолеть разумными рассуждениями. Она их просто не понимает. Не умеет понять. Но умеет многое другое. Умеет наушничать, рисуя липкие картинки. Умеет заставить поверить в то, что не свойственно любимому человеку. И ты знаешь – любимый не сделает этого никогда. Но ревности нет дела до твоих знаний. У нее есть нерассуждающая убежденность. И способность убедить кого угодно.
Из трех путей – вверх, рядом и вниз, она всегда выберет самый низкий. Так удобно, заклещив когтями человека, повиснуть всей тяжестью и – вниз, под уклон, в свободное падение… “Ты думаешь, он этого не делает сейчас-с-с-с?” Шепоток в ухо, а падение уже началось, и все остается выше тебя. “Делает, еще как делает! Потому что…” – и нелепые аргументы формы. Без смысла.
Лететь вниз и слушать – больно. Страшно. И ревность дергает, понукая. Делай что-то! Быстрее, прямо сейчас! Позвони и накричи, засыпь упреками. Ах, не проникся? Посмеялся? Попробовал успокоить?
Дорога вниз разветвляется. Из трех направлений – он добр, он любит; он не понимает; и – он притворяется! – ревность укажет последнюю, самую низкую.
И, не давая опомниться, затеребит – делай еще, прямо сейчас! Докажи подлецу, что ты ого-го! Пусть пожалеет о совершенных пакостях! Позвони другому, посмейся нервно и звонко, наобещай, не думая о нем совсем, – он лишь средство возмездия, предмет для нанесения удара.
И, вращая глупую и пустую от черного сквозняка голову твою над бездной, ревность продолжает шептать. Ах, он зол? А как он хотел? Что? И разговаривать не хочет? Ну и…
Ласковая, злая, все понимающая ревность. Лишь она одна с тобой, не бросила, не оставила. В черной яме, куда сама же затащила. Советы ее бесконечны. Потому что яме нет дна.
Ему должно быть плохо! Ему не смеет быть хорошо, когда так плохо тебе! Ведь он-он-он виноват, только он! И ДОЛЖЕН БЫТЬ НАКАЗАН!
……………………..
И ревность, порывшись в кармашке, подцепляет когтем припыленную месть. Состоящую из многого множества рецептов.
Ты знаешь, что брать ее нельзя. Нельзя даже протягивать руку. И даже думать о том, что вот с этого краешка если, то как раз будет хорошо…
Не будет.
Ревность растягивает время. Впихивает в него неразумные действия. Не успеть оглянуться, а – сделано.
Жалеть потом – тебе. Раскаиваться – тебе. Потому и торопится она, ей надо подтолкнуть тебя сделать как можно больше.
Тогда падать будешь быстрее, отягощаясь сделанным.
Как быть?
Я не знаю. Видимо, есть разные пути и разная защита.
Для меня – быть доброй. И медленной. Даже до мыслей, пытаясь быть доброй и к ним – ну, подзадержались, опаздывают, но ведь придут! Просто и тупо – побыть доброй.
К тебе, любимый мой.
Что бы ты там не делал сейчас…
Люблю ведь.
(“Американка”)

январь 2008