Сейчас – всякие, в любом киоске, на выбор – изящным букетом или веником
из сотни стеблей. Всех цветов и размеров. И – розы. На длинных стеблях,
с гордыми головками, не даются в руки, а соглашаются милостиво – побыть
с тобой, если уж подарили. Вот только запах – из флакона, которым
орудует продавщица в куртке, неуклюже поворачиваясь в фанерном
эдемчике. И стоят – недолго, быстро вянут.

Я завидовала маме. В начале июня, подкрасив губы яркой помадой, она
уходила на работу, а в конце дня звонила, смеясь: “Приходи, а то я одна не донесу”. И я бежала, июньская обязанность -нести с мамой охапки растрепанных роз -
желтых с розовым, алых, белоснежных и таких самых странных и любимых
мной – оранжево-кораллового цвета. Мама со вздохом садилась в кресло,
рассказывала, улыбалась. А я – в обязанностях своих. Все-все вазы
достать, наполнить водой, бросить сахарку и – что еще, уже и забыла,
оборвать нижние листочки и, под струей воды, что брызгает на пол, на
темные листья и обрезки стеблей, – острым ножом аккуратно-медленно -
спилить наискось потемневшие по срезу стебли. Пусть стоят долго, купая
комнаты в жарком наплывающем запахе лета.
Завидовала. Мой день – последний день февраля. Скучающий от не новизны
своей снег, разбитый старенький лед на дорогах, кучи серого, грязью подтекающего месива на обочинах. И какие были цветы? До восьмого марта, в последний день
зимы.
Тюльпаны на бледных стеблях, усталые еще до того, как разошлись лепестки, прихваченные тонкой резиночкой, изредка – пучок подснежников, увязанный так туго, что ближе к овощам, чем к цветочкам. Но – радостью ожидаемой – гиацинты в горшках. Кудрявые, плотные до скрипа, бьющие в нос кулачком уверенного в себе запаха – не забудешь, не спутаешь с другими. И фрезии – цветные, как школьницы
на дискотеке, лепестки топырят вверх, в стороны – будто учились балету и вот, всем показывают, как теперь умеют. Нежные…
Им благодарна. Праздник среди привычного серого. Яркость глазу и носу, и пальцам, когда несешь домой три подаренных цветка, прикрывая ладонью от ветра.
И удивляешься. Я – из февраля? С такой любовью к жаркому свету и солнцу,
к песку и соли на коже, и – босиком, босиком, чтоб – то мокро, то горячо, то прохладно, то жарко – не думая про обувь.
Что же в нем? Что в нем для нас, и что мы взяли из него, родившись? Ведь все
не просто так. Февральские мокрые рыбы и водолеи. Срединные существа.
Он странен. Месяц пограничья. Печален тоской оставленного позади, и
пониманием, что будущее – вот оно, с каждым днем ближе и теплее, – в
летнюю жару, но – теряя прошедший год.
…Это хорошо чувствуется именно в феврале. Он болен собой. Бывшее лето ушло так далеко, что стало прошлым. А будущее – далеко. И приближать его – укорачивать
жизнь. Февраль – стеклянным шаром с искрами снега в воде, что
притворяется воздухом. Замкнут срединностью. Завис в пустоте безвременья.
Закутан в одежды. Далек от жары.
Но именно в феврале бывают дни-окна, когда солнце мягкое и домашнее, а ветер дремлет и лишь изредка проверяет мягкими пальцами – мы тут? Да, мы – тут. Как фрезии, гиацинты, подснежники. Протянув руки из прошлого в будущее, держим
равновесие летних миров.
На виду. Теплом на холоде.