Тина сидела красиво, как на картинке. Стройная нога в тугом чулке вытянута чуть вперед, а вторая – пряменько у ножки стула. Бедра обтянуты узкой юбкой, в вырезе темно-синей блузки – ложбинка с золотой цепочкой. Рыжие волосы убраны со лба пышной волной. Ника скрестила ноги под стулом и поежилась. При взгляде на поблескивающие колени подруги стало еще холоднее. В большом полупустом ресторанном зале гулко отдавались шаги, скрежет стульев, кашель и разрозненные разговоры. Иногда кто-то смеялся, но смех угасал, будто озябнув и сворачиваясь в невидный клубочек.
На пустой эстраде щелкнуло, взвыло, из черных высоких колонок запела жаркая бразильянка, покачивая прохладный воздух непонятными словами. Ника вытянула шею – за одной из колонок торчал неприметный паренек, крутил ручки на магнитофоне. Из-за столиков выбирались люди, покручивая бедрами, шествовали на танцпол, прихватывали друг друга за бока.
- Мерзну, – пожаловалась Ника, натягивая рукава пухового свитерка на озябшие кисти рук, – да где там Васька уже?
- Пляшет, – улыбнулась Тина.
Васька и правда, по пути из туалета застряла за черными колонками, крутила попой, счастливо смеясь крупному дядечке в коробчатом пиджаке, а тот, поднимая и опуская плечи, крепко держал ее за круглые бедра, дергался сам, пытаясь изобразить знойную ламбаду.
- Пойди попляши, – предложила Тина, – или дождись водки. А вот, кстати…
Худой официант в белой рубашке, через которую просвечивал расписной турецкий свитер, встал у стола, вытаскивая блокнот. Тина вопросительно поглядела на Нику, но та махнула рукой, мол, давай сама.
- Салаты, – сказала Тина, листая тощие листочки меню, – салаты… Капустный, я вижу и все, что ли?
Официант кивнул, изготовив ручку.
- Три салата, – утомленно сказала Тина и повела острым ногтем дальше, – горячее… а что у вас написано просто «горячее»? Из чего состоит?
- Картошка-мясо, – механически ответил официант и, не дожидаясь, чиркнул в блокноте, – три горячих. Пить что будете?
- Василина твоя коньяк пьет?
- Нет коньяка, – обрадовал официант.
Ника еще глубже сунула руки в вязаные манжеты и опустила лицо в пышный воротник.
- Водка? – с надеждой спросила Тина.
- Я не буду водку, – поспешно отказалась Ника из глубины воротника.
- Водки нет, – утешил их официант.
Тина закатила выпуклые глаза и поправила цепочку. Парень заинтересованно проследил, куда та ниспадает, поблескивая.
- Вас как зовут, молодой человек? Витя? Очень хорошо. Витенька, мы понимаем, тяжелые времена, кризис. Вы уж нам помогите. Что имеется из крепкого, а то ведь закоченеем совсем, – Тина нежно оглядела тощего служителя удовольствий.
- Чемергес имеется, – Витя снова нацелил ручку в блокнот.
- Че… что?
- Ну, чача! Пятьдесят градусов. Вам сколько?
Ника фыркнула в нагретый дыханием воротник. Сказала, глядя, как Тина округляет рот:
- А вот буду. Никогда не пила. Сто грамм мне вашего чемергеса.
- О! – все еще пританцовывая, Васька бухнулась на свой стул и вытерла лоб под буйными темными кудрями, – жарко как тут! И мне, мне выпить срочно, а еще сигареты есть у вас?
- Триста грамм чемергеса, – с готовностью застрочил в блокноте Витя, – и «Ватра». Пачку или три штуки?
- Какая «Ватра»? – удивилась Васька, – какой чемергес? Я тогда лучше «Опал» свой скурю. И вина мне, вина!
Витя с сомнением оглядел щуплые васькины плечики под мохнатым длинным свитером, ниспадающим на ртутные черные лосины.
- Вы все не выпьете. Извиняюсь.
Тина захлопнула папочку с меню и с интересом уставилась на него. Ника и Васька тоже ждали объяснений.
- Мне стакан, – попробовала договориться Васька, – ну ой, фужер. Или бокал. Что там у вас?
- Три литра, банка, – доложил Витя. Показал рукой на соседний столик. Там хохочущие дамы средних лет сидели вокруг полупустой трехлитровой банки с чем-то розовым.
- О боже, – слабым голосом сказала Васька, – а никак нельзя, чтоб графинчик там?
Ника забыла о холоде и, старательно отворачиваясь, прижала ко рту ладонь, чтоб не захохотать вслух.
- Вам графинчик, – наставительно ответил Витя, – а куда девать два с половиной литра? Хотите если вина, договаривайтесь с соседями, возьмете напополам.
- На бздюм, – тихо сказала Тина в никино ухо, – Гонзик так говорит, про напополам.
Та захихикала.
- Три чемергеса, – напомнил о себе Витя с убеждающими интонациями.
Тина махнула рукой:
- Давайте. И три салатика. Горячего пока не надо.
Витя оскорбленно задрал острый подбородок и ушел через волны знойной музыки. Ламбада, к удовольствию танцующих, повторялась и повторялась.
- Василина, ну расскажи про своего Криничку, – Ника подалась вперед, оперлась подбородком на руку.
- Ламбада же, – пискнула Васька, перебирая под столом полусапожками на острейших шпильках. Неумолимая Ника покачала отрицательно головой. Та смирилась и заблестела синими глазами, помахивая рукой давешнему кавалеру, который от дальнего столика тайком от собутыльниц салютовал ей рюмкой с чем-то мутно-желтым.
- Ой! Это все так романтично. Когда Надюха, ну помнишь, с американцами которая?
- Обсосанная вся?
- Да! Да. Она уехала, и девки прям с катушек сорвались. Писали. И я писала. И даже получила, семь, нет восемь писем! Ну, я переписываюсь, значит, а он такой, фотка и джип огромный красный, а еще дом! Зовут Фил. И тут мы все поехали на случку.
- Куда?
- Встреча так называется. У нас, значит. В Севастополе была. Чего вы ржете? Это жаргон, они же едут, из Америки, а тут мы. И ресторан, и три дня знакомиться. А до того все сдали деньги, чтоб поехать. И там билетики, в гостиницу и в ресторан. Я взяла туфли, те, с крокодилом, и три платья.
- Подожди, Фил твой, он тоже туда приехал?
- Какой Фил? А. Нет! Я не успела ему написать, это ж быстро все. Та. Подумала, в другой раз и ему напишу. Если не уеду.
Из полумрака выступил Витя с подносом и расставил тарелки с салатиками. Сунул в центр стола графин с желтой мутной жидкостью. И скрылся. Тина вытащила стеклянную пробку, поднесла к аристократическому носу и, нюхнув, закашлялась. Васька нетерпеливо тыкала в ее сторону рюмкой.
- Ну вот. Мы, значит, собрались, целое кодло баб, все в золоте, кольца, цепки. Шубы какие-то, прям боярыни, куда там. С чемоданами. Я тоже норочку на голову, и еще у Таньки заняла полушубок, он старый, зато из козла и красиво облегает.
- Капуста квашеная, – огорчилась Ника, – я думала свежая.
- Куся, какая ты черствая! Я тут о любви! – Васька возмущенно сербнула из рюмки и застыла, старательно дыша и смаргивая слезы. Ника поспешно подала ей граненый стакан с минералкой.
- Извини. Просто чего ж они не пишут, про капусту. Все-все, молчу.
- Вот… уф. Мы и поехали. А далеко же. Песни пели. Шофер подпевал. И еще смеется. Вы девки дуры какие, едете черти к кому. Генофонд разбазариваете! Ну, я ему популярно все объяснила. Я впереди ехала, рядом.
- Наш пострел, везде… – вполголоса сказала Тина, сохраняя заинтересованное лицо.
Васька удовлетворенно кивнула. Повертела вилкой в салате.
- И вдруг, в степи прям, где никого ваще нету… машина поперек дороги! И еще две сбоку! Мы с Павликом шаррах по тормозам! И он мне, ну все, Василиночка, пиздец. А эти заходят, и так это нам – а ну, быстро, деньги-золото-шубы…
Васька подняла вилку, с которой вяло свалился бледный обрывок капустного листа, и сунула в рот. Облизала и положила на край тарелки. Глаза ее горели, щеки пылали.
- Девки рыдают. А другие молчат. Все боятся. А Павлик мне говорит, сама отдай, ничего ж не сделать. Я и отдала. Туфли с крокодилом. Ну ладно, там каблук уже качался. И колечко. Шубу сволочи забрали. Платья жалко ужасно. Но када цепку снимала, она хоба и провалилась у меня в лифчик!
Васька торжествующе оглядела подруг.
- И осталась. А потом они вышли, и мы поехали дальше.
- На случку, – с горькой усмешкой сказала Ника, – Васька, черт, тебя же и убить могли.
- Не! Павлик сказал, они не трогают, они только грабят и все.
- Что-то он много знает, твой Павлик, – удивилась Тина, тоже поднимая вилку и разглядывая клочки салатика.
- Ты что! Он хороший! Ватник мне дал. Мы когда приехали, то в милицию сразу. А там смеются. Эх. Ну, Павлик меня забрал и я переночевала и потом обратно поехала, когда он обратно. Он говорит к черту к черту, больше я не буду шоферить, а лучше пойду сторожем в кооператив. И правильно, а то ведь грохнут, и как же тогда я?
- Погоди, – увлеченная Ника тоже хлебнула чемергеса, икнула и прижала ко рту рукав свитера. Отдышавшись, договорила, – а ты при чем, к Павлику этому? У тебя же Криничка!
Васька поставила на стол пустую рюмку и выпятила грудь.
- А я про кого? Он и есть Криничка! Павел Криничка.
И упавшим голосом добавила:
- Я только не подумала, что моя фамилие теперь такая будет.
Сгребла вилкой горку салата и, придерживая хлебом, понесла ко рту.
- Стой! – Тина наклонила свою тарелку к свету, – не ешь. Кажется, его до нас уже ели.
Махнула рукой в полумрак. Вскоре у стола неохотно возник Витя, глядя, как она подцепляет вилкой бледную макаронину.
- Витенька, салат из капусты не содержит в себе макарон, – Тина постучала вилкой по краю тарелки.
Витя пожал плечами и независимо уставился в пустоту.
- Вась, ты все еще хочешь тут свадьбу гулять? – Ника допила свою рюмку и отодвинула тарелку с салатом. Она согрелась, ей было весело и немножко нервно.
Василина уныло огляделась. Гулкий холодный зал казалось было покрыт серым налетом. И вдруг повеселела.
- Я знаю где! На набережной, там теперь бар, «Джамайка»! Там Митя работает, вышибалой. Ну, ты помнишь, Куся, Митя, который тренер в качалке? Они открыли бар. Митя бизнесмен теперь! И вышибала. Мы туда поедем и тоже все поглядим. Чтоб не как тут.
Тина кивнула и обратилась к скорбно стоящему над ней Вите-официанту:
- Сколько за чемергес? А салатики можете еще раз подать. Завтра, другим олухам.
В такси, покачиваясь на заднем сиденье, пока Васька прыгала впереди, что-то рассказывая хмурому шоферу, Тина поведала Нике последние новости.
- Ронка от Даньки свалила, в Москву. Сказала, с моей внешностью меня большое, мол, ждет будущее. А он через два месяца скоропостижно женился. Угадай, как зовут молодую жену?
- Неужели опять Вероника?
- Почти. Вера она. А сам Данечка от нас ушел, теперь у него фирма, телефонные аппараты, импортные телевизоры и компьютеры. Продажа и установка.
- Ничего себе.
- Да вот. Переманил к себе половину научников из метеорологической. Гонзик наш тоже не дурак оказался. Помню, ребята все смеялись, вот, мол, бабник, а в каждый рейс кучу книжек на английском таскает. Ну, я сама же ему подбирала учебники всякие. Приехали англичане. И австралийцы. Договора заключать на совместную научную работу. Хватились, а кого послать с хорошим знанием инглиша? Гонза тут как тут. Теперь он нарасхват. Работает на иностранных судах, в городе два раза в году появляется, всех соберет, виски, мальборо, текила. И снова к берегам далекой Австралии. Ирке навез шмоток, не поглядел, что она замужем и второго родила. Слушай, а Никас твой, появлялся? Знает ведь, какая тут жопа, сыну помогает хоть?
- Помогает, – усмехнулась Ника, глядя, как за стеклом проплывают странно заснеженные южные сосны, облитые скудным светом редких фонарей, – а как же. Посылку прислал, один раз за полтора года, а в ней полсотни просроченных шоколадок, да мужские туфли сорок второго размера.
- Угу, на вырост.
- Мне пришлось вместо этого шоколада купить Женьке десяток нормальных, чтоб не отравился. Ходил, хвастался пацанам, вот мне папа прислал из заграницы. Да ну его. Фу.
- И не жалей своего мальчишку, – решительно заявила Тина, наваливаясь на плечо Ники при повороте, – у тебя Фотий, любому пацану счастье – такой мужик рядом. Чего смеешься?
- Ой! Да он Фотия боится. А вот за Пашкой ходит хвостом, глаз не сводит, рот открывает и губами шевелит, повторяет, значит, что Паша изрек. Потом бабушке пересказывает. Песнь о Пашке великолепном.
- Вы чего там без меня ржете? – Васька подпрыгивала на переднем сиденье, хватая водителя на рукав и показывая, как лучше подъехать к узкому длинному зданию «Джамайки», – подождите! Да я не вам, мужчина, я им вот! Подождите, не смейтесь пока, я тоже хочу! Тихо-онечко и за кустики. Ну, чего вы встали? Я вам, вам про кустики!
Бар «Джамайка» внутри напоминал длинный вагон странного поезда. Черные тяжелые столы равномерно ехали куда-то вдоль стен, разрисованных бронзовыми красавицами с пальмовыми листьями в руках и грудями, прикрытыми кокосовой скорлупой. Хотя, почему куда-то, подумала Ника, усаживаясь за стол в середине вереницы, что примыкала к глухой стене. Они едут к барной стойке…
Далекая стойка мерцала цветными огнями, перекрытыми черными головами посетителей, оседлавших высокие табуреты. Светились импортные бутылки, сто раз отраженные в зеркалах, мигали фонарики цветомузыки.
Ника проскользнула по скамье к самой стенке и, дернув шнурок, зажгла бра, увенчанное почему-то пластмассовым виноградом с резными листьями.
- А тут ничего, – радостно объявила Васька, плюхаясь на краешек скамьи и сваливая шубку поверх Никиной куртки, – Митя молодец, вон как все сделали. Надо его найти, поздороваться. И спросить, чтоб арендовать весь зал, это сколько ж будет стоить.
В теплой прокуренной полутьме играла тихая музыка, мимо стола все время шли по широкому проходу к стойке и обратно парни в распахнутых кожанках, девчонки в длинных сапогах, бежали официанты в темно-красных рубашках с белыми галстуками.
Тина снова села красиво, прикурила и, держа на отлете изящную руку, выдохнула дым, поплывший колечками под виноградной гроздью.
- Папа сказал, выбирай сама, – поделилась Василина гордо, – сказал, что денежку вовремя сменял. Но боится, вдруг снова цены поскачут, так что надо быстрее.
- Васинька, это ж на всю жизнь, – сказала Ника, – а ты все прыгаешь. Замуж бежишь, чтоб деньги не пропали?
Васька моргнула накрашенными ресницами. Положила на стол маленькие руки, сжала переплетенные пальцы. Ответила, как обычно, преувеличенно шутовски:
- А чего на всю? Сбегаю замуж, не понравится и гуд бай америка оу! Ты вот Куся, была жеж замужем? И не померла.
- Не хочу я тебе такого. Ты… а, ладно. Сама все знаешь.
Она отвернулась, рассеянно разглядывая сидящих прямо и облокотившихся, и тех, кто навалился на стол, и тех, кто усаживался, смеясь, и вставал, чтоб под музыку потоптаться в широком проходе меж двух верениц столов. Народу было полно, и многие – видно по жарким лицам и блестящим в улыбках зубам – сидели не первый час. Нике вдруг тоскливо захотелось домой, там Женька играет на ковре, выкладывая отбеленные солнцем ракушки, привезенные с берега, а у стены калится неказистая, но ласковая печка. Нет возможности после ужина нырнуть в общую с Фотием постель, зато можно посидеть на диване, почитать с Женькой книжку, поболтать с мамой о картошке «синие глазки». А она тут. И дело даже не в том, что ей не хотелось выйти с девочками. Очень хотелось, и узкие джинсики с серебристой искрой натянула с радостью и свитерок нежный пуховый надела, вертясь перед зеркалом. Но унылый большой ресторан и воспоминания о Никасе подпортили настроение. И в Васькином чириканье услышалась ей натужность. А у Тины под глазами темные круги и в уголках губ еле заметные морщинки. Всем нелегко.
И этот бар. Снаружи лежала молчаливая пустая набережная, засыпанная мартовским нежеланным снегом под нехорошим желтым светом фонарей. А тут – жарко, тесно и много людей, чьи голоса сливаются в жужжание. Как-то тут…
Ника передернула плечами. Как-то нехорошо… и если бы не Васькина инспекция в поисках места для свадебного банкета, уже уговорила бы девочек поехать домой.
- Митя! – закричала Василина, подпрыгивая и маша рукой, – Митя, а вот мы, вот!
Митя подошел к столику одновременно с широколицым официантом в красной рубашке. Возвышаясь горой, кивнул, быстро оглядывая подруг и хмуро посмотрел на радостную Василину.
- Митя! Вот я пришла, я же хотела посмотреть, как вы тут. И пришла.
Тот молча кивнул опять. И, поглядев на часы, серебряным пауком охватившие запястье, повернулся и исчез за спинами и лицами.
- Ого, какой стал, – удивилась Ника, – совсем вырос мальчик. А чего на тебя дуется?
- Коньяк, триста грамм, – диктовала Тина, – мидии? В сыре? Прекрасно, три порции. Зелень. Сок, три стакана. Да, апельсиновый. Василина, Никуся, может, бутылку ликера возьмем? Отлично. И сигарет, пачку пэллмэлл. Да что вы? Кофе в песке? Непременно!
Официант ушел, и Тина прилегла на стол большой грудью:
- И кто-то же ходит сюда каждый вечер, а? Ну и мы разок гульнем.
Ника не слушая, смотрела на Василину. А та, кусая тонкие губы, хмурилась, думая что-то свое. Вскочила, подпихивая шубку, чтоб не свалилась на пол.
- Вы сидите, я щас. Я приду. Скоро.
- Митя! – негодующий голосок съелся невнятным гомоном. Только мелькнули за чужими спинами и плечами пышно завитые кудри на светлом мохнатом свитере.
- Не разоришься, Никуся? – спросила Тина, – нам-то зарплату дали сразу за три месяца долг, чего ж ее хранить, все равно пропадут деньги. Если ты на мели, я заплачу.
Ника покачала головой:
- Фотий мне выдал, специально, сходи, говорит, с девчонками. Тина, он же думал, мы в кафешке посидим, тортика сожрем. А тут как-то…
Тина пожала плечами под синим шелком:
- Как везде сейчас.
- И народ какой-то. Не такой, как раньше. Откуда взялся такой народ, Тин? Всего-то за несколько лет?
Высокий парень с мощными плечами, осклабясь, схватил за локоть блондинку с ярко наведенными глазами, и та засмеялась, валясь на его колени и отпихивая рукой в блестящих дешевых браслетах.
- Совсем ты одичала в своей бухте, Никуся. У нас тут разборки бывают, вполне убийственные. Калем, знаешь такого? Сперва полгорода под себя подмял и даже в горсовет баллотировался, а сам – бандит бандитом.
- Слышала. Я только слышала, что есть такой.
- Уже нету. У собственного офиса расстреляли, и его и двух мальчишек, телохранителей, значит. Делили город.
На столе появлялись графинчик, тарелочки с салатом, красная с золотом пачка сигарет и высокие стаканы с густым соком. Тина замолкала, когда официант склонялся над столом и, дождавшись, когда уйдет, снова медленно рассказывала.
- Станкова не помнишь? Леха Станков, у ихтиологов работал. Ушел в рыбнадзор год назад. Почти сразу машину купил, иномарку. Кругом в кабаках сорил деньгами. Жену бросил, и завел себе, не поверишь – блондинку, на голову себя выше, ноги от ушей, только школу закончила. Потом исчез. Жена в розыск подала, хоть и не жили же вместе. А перед новым годом нашли его на Азове, прибило к берегу, и видимо, давно уж погиб.
- Утонул?
Тина покачала головой, вертя в пальцах рюмочку:
- Без головы нашли.
- О господи.
- Говорили, связался с браконьерами, что краснюком промышляют. Что-то там не поделили. Все страшно, куда ни глянь.
Она улыбнулась подавленной Нике.
- Тем не менее, Никуся, видишь, живем. Даже сидим в баре и будем сейчас наслаждаться мидиями в сыре. Как это все умещается, в одно время, а?
- Жизнь не отложишь на потом, – повторила Ника слова Фотия и вспомнила, как сама когда-то кричала, топая и наступая на Атоса – когда потом, как это – жить потом?
Ей стало душно и, ставя на скатерть ополовиненную рюмку, она поднялась, поправляя свитерок.
- Посмотрю, где там Васька застряла.
Тина откинулась на спинку скамьи, улыбнулась мужчине, что сидел через проход по диагонали и смотрел, как они шепчутся. Мужчина улыбнулся в ответ.
Ника пробиралась мимо столов, отводя локти стоящих и танцующих, улыбалась извинительно, кивала. Ресторанов она не боялась. Сколько их перевидали они с Никасом за годы супружеской жизни – в каждом порту обязательно, пару-тройку раз где-то сидели. Нельзя сказать, что Ника любила ресторанное веселье, но все же толпа и взгляды вздергивали, заставляя кровь бежать быстрее, смех становился звонче, глаза блестели ярче. Без мужа она в ресторанах бывала нечасто, наверное, все собственные рекорды побила во время своего памятного путешествия в Жданов, когда искала Никаса, а нашла Фотия. И теперь к привычному ощущению праздника прибавился острый холодок между лопаток – ее осматривали, оценивая, подмигивали и махали рукой, подзывая. И спрятаться было не за кого, если вдруг. В Бердянске, когда в кабак ее потащила Люда, ресторанные посиделки чуть было не закончились большими неприятностями. Но там был Фотий. А тут его нет.
У стойки она огляделась, поместившись в пустое пространство меж двух высоких табуретов – на одном сидела молодая брюнетка и плакала, повисая на шее терпеливо стоящего рядом кавалера. Свободной рукой брюнетка тыкала в пепельницу длинную сигарету и с удовольствием затягивалась в перерывах межу всхлипами. На другом табурете плотно сидела чья-то широкая спина, и Ника за ней (как за каменной стеной – подумала, усмехнувшись), прижалась к стойке, чтоб подошедший бармен ее услышал.
- У вас тут Митя. С ним девушка была. Такая, кудрявая, маленькая.
- Дмитрий Павлович, – поправил бармен и Ника, смешавшись, неуверенно кивнула.
- Они в подсобке, – бармен чуть отвернул остренькое личико с прямой полоской усов и точно такими же полосками бровей, кивнул на открытую дверь, из которой лился обычный желтоватый свет, – заказывать будете?
- Нет, спасибо. А вы не позовете? Дмитрия. Павловича.
- Пройдите сами, – он кругло повел рукой к стене, где стойка обрывалась.
Ника обошла каменную спину и, зайдя за деревянный барьер, остановилась у желтого света. Позади гомонили, радостно кричала что-то певица в телевизоре под потолком. А в подсобке, уставленной картонными коробками, у кафельной стены стояла Васька, требовательно глядя в хмурое лицо бывшего спортивного мальчика Мити. Дмитрий Павлович Митя тоже смотрел на свою бывшую пассию, сунув руки в карманы щегольских брюк со складочками у пояса. И оба молчали.
Ника потопталась, выясняя степень опасности для Василины. Но молчаливых собеседников разделял добрый метр кафельного пространства. Тогда она сделала еще шаг внутрь.
- Кхм… Василина. Леонидовна. Ты…
- Куся, уйди, – звонко ответила Васька, не глядя, – мы разговариваем.
- Нда? – удивилась Ника, но не стала мешать новому молчанию. Повернулась и пошла мимо бармена.
- Все молчат? – спросил тот, выставляя на стойку высокие вазочки с мороженым.
- Э… ну… да, – Ника вышла в зал. Бармен кивнул.
Криничка, думала Ника, пробираясь обратно, Василина, значит, Криничка. Интересно, а какая фамилия у Мити Павловича?
И вдруг остановилась, ошеломленно глядя на трех девушек, занявших столик у широкого черного окна. Вернее, на одну из них. Изгибая узкую спину, белоснежную по контрасту с глубоким вырезом черного платья, та наклоняла голову и белые волосы гладкой волной падали, пересыпаясь с одного плеча на другое. Вот поднялась обнаженная рука с часиками-браслеткой, сверкнул в пальцах хрустальный фужер, прикасаясь к краешку такого же в руке другой девушки. И Нике показалось – она слышит тонкий звон стекла, а следом – нежный вкрадчивый смех.
Ее толкнули и, качнувшись, Ника спряталась за танцующую пару, пробралась за ней к столу, где Тина в одиночестве смотрелась в зеркальце, поправляя макияж. И заползая на свое место к самой стене, дернула шнурок, гася виноградное бра.
Теперь ей была видна не спина, а лицо Ласочки. Та сидела, подавшись к столу, на шейке переливались граненые камушки с цепочками. Распахивала глазищи, болтая с подружками.
- Тебе налить? – Тина спрятала зеркальце и нащупала в рассеянном свете графинчик.
- А? Да. Налей, да.
- Где снова твоя Васька? Сыр совсем заклял. Держи.
Ласочка тоже подняла свой фужер, чокнулась с сидящей рядом девушкой, засмеялась, отпивая и стреляя поверх стекла глазами.
- Тинка, – хрипло вполголоса проговорила Ника, – повернись незаметно, вон там сидит блонда, худая в черном платье. А ее ты не знаешь, случаем?
Тина оттопырила локоть, будто разглядывая его и быстро оглядев стол, пожала плечами.
- Нет. Какие-то школьницы. Получат от мамок чертей.
Ника отвлеклась от Ласочки. И, правда, девчонки-то совсем сопливые. Пышненькая шатенка, в таком же, как у Василины длинном свитере-платье, и под ним тоже ртутно-блестящие лосины, только не черные, а белые, обтягивающие полные ляжки. Круглое лицо с пухлыми губами и немилосердно, как умеют только совсем зеленые девчонки, намазанные глаза с тяжелыми жирными ресницами. И вторая, лица ее Ника не видела, только шею и начало плеч в вырезе лодочкой. Но по спине лежала толстенькая, совсем девчачья коса, старательно завитая на кончике и схваченная широкой резинкой. Обеим с виду лет по пятнадцать.
На столе звякнуло, треснуло. Тина охнула и, протягивая руку, зажгла светильник.
- Кажется, разбила что-то, темно. Извини, посмотрю.
Ласочка подняла глаза, прямо на Нику. Та машинально кивнула, тоже не отводя глаз. Но снежная королевишна нахмурилась и, сжав губы, отвернулась.
- Выключить опять? – Тина придвинула к себе тарелку и нацелила вилку на горячее.
- Да ладно. Уже ладно.
На свое место плюхнулась Василина, молча подвинула к себе тарелку и, навертев на вилку блестящих желтых кусочков, отправила в рот. Телевизор вдалеке мигал, показывая новомодные видеоклипы и головы танцующих задирались и поворачивались, чтоб ничего не пропустить.
Черная фигура склонилась, помавая неверной рукой над головой Тины и та, аккуратно положив вилку, поднялась, кинула в пепельницу скомканную салфетку.
- Поговорили? – Ника тянула шею, пытаясь за танцующей парой снова разглядеть Ласочку. Было странно ревниво думать о том, как та посмотрела, намеренно не узнавая, и отвернулась к новым подружкам. Отпивая из рюмки, Ника посмеялась над собой, одновременно удивляясь. Ну и хорошо, что не признала, к чему ей эта бледная змейка, ведь показала уже, на что способна. …Нет, надо подниматься и уходить.
- Я, наверное, совсем дура. Да? Совсем-совсем, – голос у Василины был непривычно скорбным.
- Да что ты, Васинька. Не так, чтоб уж совсем.
- Давай выпьем.
- Давай.
Когда кавалер вернул Тину на место и, качаясь, все пытался поймать ее руку для поцелуя, Ника снова увидела девочек за дальним столом. Ласочка что-то говорила шатенке, красиво поводя руками перед пухлым нерешительным личиком, а потом, приобняв за шею, стала шептать в ухо. Та неуверенно заулыбалась в ответ. Отпила из фужера, засмеялась, вытирая глаз. И, зажмурившись, опрокинула в рот остатки спиртного. Ласочка подбадривающе улыбалась, придерживая стеклянную пяточку – пей до дна, до дна…
Ника отставила свою рюмку. Ласочка скользнула по ней взглядом и опять равнодушно отвернулась. А потом стол заслонили чужие черные фигуры, грянула музыка, начались танцы, закачались над прыгающими головами цветные бумажные фонарики.
Рядом с Тиной грянул о скамью большое тело Митя Павлович, хлопнула пробка, вылетая из бутылки шампанского, официант, значительно улыбаясь, ловко наполнял высокие бокалы и совал их в руки опешившим барышням.
- За любовь, Василина, – густым баритоном сказал Митя и поднял свой бокал над столом. Официант вежливо захлопал.
Васька молча коснулась его бокала своим. Тина смеясь, отхлебывала. Ника тоже выпила полбокала, ставя на стол, увидела – Ласочки нет. И подружки исчезли вместе с ней. Рядом с фужерами, пепельницей и развернутыми недоеденными шоколадками суетился официант, а за ним переминался давешний терпеливый поклонник, держа на плече безутешную брюнетку. Когда стол опустел, бережно свалил свою даму на скамью, и та, положив голову на его плечо, заснула, свесив руку с окурком.
Вокруг все прыгало, шаталось и вскрикивало. Мигал свет. У Ники весело болела голова и, кажется, она уже усаживалась, что-то там станцевав. Отпихивая полный бокал, который совал новый Тинин поклонник, прокричала ей:
- Нам пора. Давай, а?
Вместо Тины ей ответила Васька, явившись из дымного света в обнимку с молчаливым Митей:
- Ага! Вот щас еще вот и…
И унеслась, скрываясь за его необъятными плечами. Ника оглядела стол, удивилась тому, что сидит одна. Захлопала по скатерти, пытаясь поймать сигаретную пачку. Но та унеслась, как Василина, подхваченная чьей-то рукой.
Рядом с Никой сидел Токай, улыбался свежим лицом, и от кожаной куртки пахло свежим снежком и зимним морем.
- А… – сказала Ника.
Токай встал, дернув молнию, скинул куртку на скамью и поклонился, одновременно уже поднимая Нику за руку и притягивая к себе.
- Вещи, – растерянно сказала та, топчась неловкими ногами, – нельзя, я сижу, вещи.
- Можно, – ответил, щекоча усами висок.
Бережно кружил ее, защищая от пляшущей толпы спиной, поворачивал, чтоб никто не задел.
- Ты до сих пор не сказала, как зовут.
Он ждал и Ника неохотно ответила:
- Вероника.
- Это знак.
- Что?
- Я встречаю тебя второй раз, и второй раз это сюрприз для меня. Судьба.
- Ну да. А то вы…
- Ты.
Она кивнула:
- Ладно. А то ты не знал, что я там, в бухте, живу.
- Не знал. Знал, что живет какая-то. Но что такая… да еще Вероника…
- Да ладно.
- Не веришь? – он тихо засмеялся около ее уха. У Ники от напряжения заныла шея – не прикоснуться к его прохладному лицу с теплыми губами.
- Нет.
- Зря. Ты особенная.
- Ну да. Конечно.
- Я думал, выйдет твой муж, а вышла ты. И сейчас, я просто зашел, кое с кем повидаться. И вдруг ты. Это судьба.
Он прижал ее к себе и все же коснулся губами уха, потом щеки.
- Я не хочу, – ответила она, напрягая руки, чтоб не давать ему приблизиться вплотную.
- Судьба не спрашивает, – он сделал пару шагов, отступил, держа только ее руку, и усадил за стол, сам садясь напротив. Поднял бутылку, вопросительно глядя. Ника покачала головой, и он бутылку поставил.
- Судьба вон там сидела. Твоя. Наверное, с ней ты и шел… поговорить.
Темные веселые глаза раскрылись. Токай повернулся туда, куда показывал Ника. Пожал широкими плечами, обтянутыми серым тонким свитером.
- Не понимаю.
- Да ладно, – снова усомнилась Ника, – она там сидела. Ушла недавно. Ласочка. Ну, белая, из-за которой вы и приехали в бухту!
- Ах, эта! – Токай расхохотался, а Ника тоскливо захотела отобрать у него эти слова и эту интонацию, закричать – не смей, это не ты говорил, не твое!
Токай откинулся на спинку и вытянул ноги в темных джинсах. Лениво осматривая зал, вдруг поднял руку, тускло блеснув черным перстнем-печаткой.
- Макс! Привет, Макс, я тут! – за дальним столом девчонка неистово махала рукой в ответ на его ленивое помахивание.
Он отвернулся и улыбнулся другому столу. Оттуда, уронив вилку, вскочила рослая дева в замшевой курточке и упала снова, когда он отвернулся.
- Макс! Токай! Привет, Максим! – кричали еще голоса, и Нике показалось, их целая сотня.
Он повернулся к ней, отгораживая их обоих широкой спиной от мельтешащего зала:
- Видишь? Меня многие тут знают. А Ласочка, я о ней спрашивал, потому что Беляш попросил. У них любовь.
- И ты его вырубил. Прям там, в степи.
- Да жив он здоров. Тупой, как пробка, вот и получает постоянно. Так что? Куда двинем?
Она в изумлении открыла рот. Так хотелось сказать ему что-нибудь язвительное, расхохотаться в лицо. Но он будто ждал этого сам, чуть прикрыв темные глаза тяжелыми как у грифа веками. И Ника воздержалась от сильных эмоций.
- Никуда. Извини. Я замужем.
- Муж не стенка, можно подвинуть. А?
- Моего нельзя.
Токай встал, подхватывая куртку. Кивнул стриженой головой.
- Принято. Может проводить? Расскажешь, где живешь.
- Нет. Я с девочками.
Он ступил в проход. И когда Ника откинулась на спинку скамьи, с облегчением слушая свое быстро стучащее сердце, вдруг появился снова, притянул ее голову к своему лицу, целуя в шею под ухом.
- От судьбы не уйдешь, Вероника особенная. До встречи.
- Пусти!
А его уже не было видно за спинами. Только возгласы, ясно слышные в паузе между клипами, отмечали путь Макса Токая.
- Макс! О, привет! Максим, я тут, ой, иди к нам! Токай, как ты?
Продолжение следует…