Глава 6
Васька, тряпки и внезапная встреча
От съеденного на набережной ледяного мороженого у Ники разболелся зуб, и она этому даже обрадовалась. Пусть поболит. Зато не нужно решать, ехать или оставаться. И ведь дело не только в ее страхах, думала, валяясь на диване и баюкая ноющую щеку. Если поедет сама, значит – проверяет. Никас, конечно, поймет. Обидится. И будет прав, разве можно обижать своего мужчину недоверием.
Мама тихонько бродила по коридору, звякала в кухне, готовя лечебные полоскания из каких-то экзотических, выращенных товарищем Эдуардом растений. И Ника покаянно садилась, принимая из рук Нины Петровны чашку. Вот, заботится. Лучше б ругала дальше, сказал ехидно внутренний голос, было б тебе, Кусенька, проще хвостом махнуть и улететь на свободу. Но зуб стрельнул, отдавая в скулу, боль заглушила ехидные речи, и Ника снова повалилась на подушку. Задремывая, строго наказала себе: никаких слонов и никаких левконой, пусть просто зуб пройдет, а то надоел…
Когда проснулась, незадернутое окно чернело поздним вечером, чиркали по бледному свету фонаря резкие тени листьев. В коридоре мама сдавленно беседовала по телефону. Ника прислушалась, языком ощупывая зуб. Не болит. А мама – с Васькой разговаривает.
- Она уже спит. Завтра, я ей скажу, завтра…
- Мам? Я сейчас.
Васька взволнованно сопела в трубку. Сказала кому-то тихо:
- Отзынь. Сичас я. Куся? Куся, слуу-шай, я чего вдруг подумала!
- Чего же?
- А зуб болит еще?
- Да перестал вроде…
- Ой. Бедная Куся, бедная… А давай ты мне завтра дашь свой пропуск, в бонный. А я себе куплю босоножки. У меня, наверное, хватит. Подожди. Не хватай! Это я не тебе.
- Да поняла я.
- Кусинька, ну дай, а? А то мы все собирались и когда же, наконец!
- Там фотка.
- А я очки надену. Черные.
- Васька шпион, – Ника рассмеялась, – ладно, приходи завтра, ну к десяти, поедем.
- О-о-о! – закричала Васька, и вдруг зашептала, еле слышно, от кого-то попутно отбрыкиваясь, – там же моряки да? Не тока жены, там же и мальчики! Да ты что, отстань, я по делу. Иди на кухню, Мить, пожарь, что ли, яйца.
- Вася, ты дождешься, что тебе синяков наставят, ну точно, – Ника тоже шептала, чтоб не услышала мама.
- Не. Я ему сказала, что журналистка, пишу расследование, для «Огонька». Про то, как в валютном продавцы мухлюют. Он мне очки принес, точно как в кино, этот помнишь, лапочка такой, мордатый, носил. В кино про бездну.
- О господи. А что ты еще ему сказала?
- Что мне тридцать восемь. А он совсем дурачок, поверил. Куся, пацаны, если женщина старше пятнадцати, так в любой ее возраст поверят! Потому что – взрослая.
- А ему сколько?
- Семнадцать, – покаянно ответила Васька и хихикнула, – я ж и сказала, думала, отстанет. А он слюнями меня всю закапал, вот грит, так хотел попробовать со зрелой женщиной.
- Тьфу ты, а вдруг и он соврал? Вдруг ему пятнадцать?
Ника оглянулась на прямоугольник просвеченного матового стекла в кухонной двери, подозрительно тихий. И громко сказала в трубку:
- Договорились. Завтра.
После звонка побродила по комнате, беря в руки то наметанную юбку, то книжку с загнутой страничкой. Увидев, что стрелка настенных часов подобралась к одиннадцати, легла, не зная, хотеть ли, чтоб наступил завтрашний день. Васька половину дня займет, уже хорошо.
Сон не шел, зато приходили мысли. Не те, которых так страшилась Ника, о письме думать она устала, и о встрече с Атосом подумала равнодушно, ну напишет песню этой прекрасной Ронке, да и фиг с ними. Думала о Ваське, о том, как однажды та болтала-болтала о лапочках и красавчиках, а после сказала серьезно:
- Думаешь, я не понимаю, что страшненькая? Пусть даже могу бедром и глазом, но все равно. Но вот не отказываются же. Был бы у меня один мужик, я б только на него и смотрела, но видишь, разок-другой перепихнемся и гуляй рванина – к избе подъезжают сваты, уже таскается мой хахаль с другой девкой. Ну и чего мне сидеть, чего ждать? Пенсии – выгуливать пуделя или кошек слюнявить поцелуями? Пусть хоть будет, что вспомнить.
Ника тогда не нашлась, что ответить. Но Ваське поверила, насчет того, что был бы один, так один и был бы. И задумалась над тем, что шебутная Васька со своей слегка циничной философией получает секса в десять раз больше, чем благополучная замужняя Ника.
Однажды в гостях у приятельницы поругалась Ника с полузнакомой дамочкой, которая долго рассматривала ее с презрением и наконец не выдержала и стала высказываться по поводу того, что вот, мол, как жены загранщиков мило в жизни устраиваются. Муж пашет и тряпки везет, а жена в это время…
- Да никогда не поверю, что молодая, здоровая баба (тут она окинула взглядом Нику, сидящую в кресле с чашкой на коленях) полгода живет всухомятку! У всех есть!
- Наташа, да перестань, ну что ты, – урезонивала подругу хозяйка, криво улыбаясь Нике.
Но Наташа, возможно, имеющая какие-то свои причины, подстегиваемая хмелем, стучала по столу кулачком, кричала уже именно Нике, бросая ей в лицо бессвязные слова:
- Да! Да! Такие вот! Бедных их. А ты, значит, работай там! Пока она тут. С-стерва…
Ника встала и ушла. А что отвечать? Рвать на груди платье, божиться? Да кто она ей такая, эта несчастная Наташа, чтоб отчитываться, пока другие переводят глаза с жадным интересом.
Но с тех пор задумываться стала, в общем. Вычитала как-то в статейке, которые стали печатать видимо-невидимо в каждой газете, что через два месяца без секса женщина перестает смотреть на мужские лица, а сперва глядит на штаны. Расхохоталась и вдруг поняла – а ведь так и есть. Идет по улице и выше пояса на встречных парней не смотрит. Потом едет к Никасу, и все проходит, на два-три месяца. Да. Это так. Но разве это повод, чтоб изменять?
Ника повернулась на бок и пихнула кулаком нагретую подушку.
Конечно, не повод. Но как жалко всех, кто так же, как она – смотрит в зеркало на все еще красивую фигуру, гладкую кожу и слышит, как тихо шуршит песок в женских часах, неумолимо истекая в прошлое. Не успеешь оглянуться – год прошел, еще два, пять лет.. А вся любовь сводится к телеграммам, редким телефонным разговорам, да лихорадочным поспешным ночам, хочешь – не хочешь, надо, а то через неделю снова врозь.
А потом, во время ежемесячных визитов к врачу с санитарной детсадовской книжечкой, лежишь дурой в кресле, раскинув ноги, и старая гинекологиня, заглядывая, обязательно спросит:
- Половой жизнь живешь? Регулярно? Надо, милая, а то скоро начнутся болячки.
И получается, что старая врачиха заодно не с Никой, которая старается жить, как положено, а с шебутной Васькой и с ироничной Тиной, за которой ее Новиков-прибой ухлестывает уже семь лет, а та все тянет и тянет, не желая менять нормальную жизнь на жизнь правильную.
Интересно, Никас тоже считает, что его жена может кинуться кому угодно на шею, как только ей захочется секса? А любовь?
Вопросы стали такими важными и нерешаемыми, что Ника заснула.
Васька явилась в одиннадцать, затмевая собой яркий свет майского солнца. В прихожей манерно повернулась, чтоб Ника как следует рассмотрела белоснежные тугие брючки и кружевную блузочку с широчайшим декольте, притопнула глянцевой, будто облитой сахарной глазурью, туфелькой. Покрутила на пальце огромные черные очки.
- Ну? Похожа я на жену капитана дальнего плавания?
- На пломбир ты похожа. С вишенками.
Васька покусала малиновые губы, растопырила ногти, накрашенные лаком в тон. Заходя в комнату, аккуратно села на диван, разглядывая раскрытый шкаф.
- Ты это, покрасивше давай, чтоб мы обе выглядели.
- Чтоб тебя не позорить?
- Ну да! О, надень тот свитер, что как платье. И колготки кружевные. Ремень кожаный. Эх, Куська, прикинь мы на дискарь с тобой в таких бы шмотках! Все б как стояли, так бы и упали! Ну почему так все несправедливо! Когда нужно жопками повертеть, так не в чем. А когда есть в чем, то хрен повертишь. Охо-хо…
- Тебе-то что плакать?
- А я, может, тебя жалею! Любя.
Ника, улыбаясь, надела широченную белую юбку и белую же майку с короткими рукавами. Достала из коробки белые босоножки.
- О-о-о! – умирая от восторга, запричитала Васька, – ну блин, точно, теперь мы как две лэйдиз, подкатим на таксо, хохо, парниши.
Нике стало весело. Васька волновалась, будто они идут на светский прием, а не в магазин, где два раза в неделю толпы потных дамочек деловито штурмуют прилавки.
Толпу они и увидели, вылезая из «таксо», которое барски взяла Васька. Гомонящая живая лента загораживала стеклянные витрины и комкалась у двойных дверей. Время от времени через толпу продирались счастливицы, размахивая пакетами, падали на руки ожидающим безпропускным подругам. Очередь волновалась, гудя.
- Что? Что там? А пальто будут? А в обувной?
- Лиля! Лиля, мы тут! Иди еще! На тебе, на!
Толстая женщина совала растрепанной Лиле пачку бумажек.
- Трусов возьми! Пусть маленькие, мне дочке! И курточки, мне сказали там курточки! По десять всего!
- По десять? – по толпе пробегал вздох, и от начала в конец летели слова:
- Десять. Сказали. Да, есть еще. Какие трусы? Колготы? С рюликсом? А бусхальтеры? Как это в одни руки? А два раза зайти?
Ника сунула Ваське пропуск.
- Я тут подожду.
Васька растерянно посмотрела на копошение перед дверями, потом на свои нежные туфельки. Закусила малиновую губу, готовясь кинуться в шевеление женских тел.
- Прием товара! – надсадно заорал из месива женский голос, – да пустите, черт, дайте зайти обратно! Закрылись, да!
- Как закрылись? – растерянно сказала Васька.
- Как закрылись? – завопила очередь десятками яростных голосов.
Но черное отчаяние прорезал луч надежды, все тот же надсадный голос:
- Через полчаса! По десять человек пускаем!
- Туда пускаем, обратно не выпускаем, – крякнул таксист, с интересом разглядывая толпу с редкими вкраплениями мужских фигур, что с облегчением выбирались, устремляясь к магазину и пивной палатке.
- Эх бабы, бабы, тряпичницы…
- Зато мы красивые! – строптиво заявила Васька, огрев философа взглядом.
Тот обвел глазами круглые васькины бедра, утянутые брючками коленки, лямочки лифчика, выпадающие из декольте. И согласился:
- То так. Красивые.
Васька задрала острый подбородок и, подхватив Нику под руку, поволокла ее вдоль магазина.
- Щас займем очередь, так, на всяк случай. И погуляем. Туда-сюда, ту-у-да-сюда… Полчаса всего. А потом я пролезу. Жалко, один пропуск, но ты меня все равно жди, поняла? Пойдем за мороженым. Жарко.
Толпа переминалась вдоль витрины, те, кто был прижат к высоким стеклам, закрыв лица руками, вглядывались внутрь, докладывая соратникам:
- Понесла. Кучу. Черное что-то…
- А бусхалтеры? – жалобный вопль повисал над головами, поддерживаемый смешками мужчин и их шуточками.
- Та стой уже. Щас откроют, мы тебя раскачаем да закинем поверх голов.
- Я закину, да, – с угрозой отзывался голос от самых дверей, – сказали по десять человек, вот и ждите там.
Васька семенила, держа перед собой вытянутую руку, с обкусанного мороженого срывались ленивые вязкие капли на серые плиточки тротуара. Другой рукой крепко прижимала к себе локоть Ники.
- Я ему говорю, давай на море, махнем, с утра. А он ах-ах, у меня тренировка… и вообще, ну пацан, и разговоры у него пацанские. Вернее, никаких разговоров, только трах-трах-трах без конца. Кусинька, хочется мне романтики! Чтоб открыла дверь, а там – розы. Чтоб аж не видно, кто за ними. Но чтоб высокий. И добрый. Богатый чтоб. Знаю-знаю, так не бывает, но помечтать жеж можно!
Облизывая губы, разочарованно поглядывала на решительную толпу, состоящую почти из одних женщин.
Были тут молодые мамы с орущими на руках детишками. Ника постоянно удивлялась, ну куда, куда тащат бедную малышню. Были грозные дамы средних лет с мощными локтями и боками. Были и рафинированные красотки, одетые как и Васька – модно и ярко, и Ника знала, что когда толпа ринется на приступ, полетят под ноги большие дымчатые очки, растреплются уложенные волосы и под тщательным макияжем проявится исступленное выражение, что сразу сделает красоток дочками и невестками могучих базарных бабищ. Были и нормальные, и опять Ника знала по опыту, этим, что отступают на шаг, не желая биться грудью за трусы, «бусхальтеры» и курточки – им достанется дорогое, что висит месяцами, пока выбрасывают и разметают более дешевое.
Очередей Ника не выносила, и каждая поездка в валютный в день завоза была для нее испытанием и огорчением. Как Нина Петровна была уверена в том, что каждый обязан посадить и взрастить свою картошку на своем участке, так и Никины приятельницы недоумевали – ну как можно отказываться постоять в очереди, если «выбросили по дешевке». Да если бы только приятельницы. Поругивала за леность свекровь и от Никаса пару раз получила она нагоняй.
- Там дядьке ребро сломали! – кричала она, кидая на диван посудное полотенце.
- Ну и что! – парировал раздраженный Никас, – я тебя разок попросил съездить, там были туфли мужские итальянские. Итальянские!
И ошарашенная Ника умолкала, не понимая как же это – ребро – «ну и что»…
- Так вот. Я что решила…
Васька доела мороженое и размахнувшись, кинула фантик в урну. Дернула Нику обратно, чтоб подобраться поближе ко входу в магазин. Шла медленно, методично наступая на светлые плитки в узоре, отсчитывая их носком сахарной туфельки в такт словам.
- Вот… я… что… подумала…
Ника не успела услышать, какая светлая мысль пришла в голову Василине, потому что произошли сразу три события.
Очередная плитка, с подозрительно поднятым краем, чвакнула, под сияющей туфелькой провалилась и выдавила из недр тротуара фонтан липкой черной грязи, прямо на белоснежные васькины брючки…
- Открыли! – завопил кто-то невидимый, очередь ахнула, качнулась и, заглушая сдавленные вопли прижатых к стене и дверям, заколыхалась, разражаясь победными криками.
- Вероника? – пулей выскакивая из сомкнувшейся толпы, на подруг почти упала раскрасневшаяся блондинка с торчащими во все стороны жесткими пергидрольными патлами.
- А-а-а! – орали тетки, раскачивая и вталкивая передних в узкость.
- Ы-ы-ы, – вторили придавленные, извиваясь и втискиваясь в магазин.
- О-о-о! – потрясенная Васька задрала вверх руки, сгибаясь и оглядывая пятнистые брюки.
- Вероника! – снова воскликнула блондинка и, не удержавшись на шпильках, когда очередной выбывший из толпы ударился в ее спину, станцевала несколько сложных шагов, и упала на Ваську, свалив ту в озерцо сверкающей вонючей грязи. Сама, впрочем, на ногах удержалась, смахнула со лба прилипшую прядь и широко улыбнулась всем своим деревенским лицом с медным загаром на щеках и кончике носа.
- Ой, – немного расстроилась, хватая васькину руку, – ой, извините, девушка. А я смотрю – Вероника! Вот все уже потратила, фу-у-у, помяли. Вероника, а ты чего, уезжала?
Ника растерянно смотрела на простецкую улыбку.
- Люда? Люда, я… Васька, да вставай.
- Мои штаны!
- Васинька, ну почистим, хочешь платок дам, салфетки…
- Мои… мои штаны! Вся жопа же!
Ника нервно улыбнулась шумно вздыхающей новой собеседнице:
- Люда, подожди, я… Люда. Как там Сережа? Вы что, отгулы да? Я что-то…
- Мои штаны, – басом возопила Васька, крутясь и изгибая шею, чтоб увидеть свою изгвазданную задницу.
- Васенька… Люда…
- Какие отгулы? Ты сегодня будешь? А то утром уйдут же.
Издалека засигналила машина, высокая дама на высоких каблуках, с высокой прической, замахала энергичной рукой, сверкающей золотыми кольцами.
- Ой, мне пора. – Люда рванулась, аккуратно обходя поникшую Ваську, и оглядываясь, прокричала Нике:
- Мы с Серегой вечером в «Волне», и на вокзал я потом. Приходите с Колей, мы вам места закажем!
Машина рванула, качнулись внутри женские разноцветные головы. Ника стояла, слушая Васькины причитания и вспоминая быстрый взгляд, что кинула на нее жена радиста Сереги, странный изучающий взгляд. Показалось?
- Ты в магазин-то пойдешь? – спросила, по-прежнему глядя на проезжающие поодаль машины.
- Какой магазин? Да пусть он провалится в… в… в канализацию! Как мне теперь? Домой как?
Ника решительно взяла слабую Васькину руку, потащила за собой. Васька семенила, всхлипывая, и только судорожно двигала другой рукой, пытаясь прикрыть себя маленькой сумочкой то спереди, то сзади.
- Что ж я такая несчастная, – причитала, вихляясь следом и, почти налетев на таксиста, что привез их сюда, вопросила горестно, – за что мне такие вот нещастя?
Таксист, не убирая с груди скрещенных рук, оглядел Ваську и сочувственно цыкнул.
- И где нашла?
Ника распахнула заднюю дверь машины, пихнула туда Ваську.
- Эй, – удивился шофер, – дык… а мыть кто будет потом?
Ника молча уселась на переднее сиденье. Шофер попал окурком в урну и сел, кладя на руль коричневые руки.
- Спасибо, спасибо, что довезете, – всхлипывала сзади Васька.
- В торговый порт, – сказала Ника, – побыстрее, пожалуйста.
- Ага, – шофер нажал на газ.
Машина рявкнула, заглушая горестный Васькин вопль:
- Какой порт? Домой меня!