68. Город
– А-а-ах!.. – Найя летела, согнув коленки, держа одной рукой задравшийся подол, другой прикрывая лицо от хлещущих веток.
– И-и-я-я, – обогнал ее визг и Мерути свалился ей на спину, цепляясь за обтрепанный край одежды.
– Что теперь?!
Но уже вертелся, вглядываясь в заросли высокой травы.
– Вот! – показал в узкую нору, ныряющую вниз, под корни. Мелькнули грязные пятки, и только закачались длинные метелки, рисуя петли в краснеющем небе. Найя, на ходу скручивая узел покрывала на груди, чтоб не потерять его вовсе, плюхнулась на живот и, оттолкнувшись руками от свернутых корней, нырнула головой вперед за ним.
– И-и-я-я! – впереди крик Мерути захлебнулся во всплеске, и стало слышно, как он заколотил руками по воде. Выскочил, фыркая, побрел по мелководью к близкому обрывистому берегу, в котором чернела следующая нора.
“Как сумасшедшие мыши”… Края отверстия осыпались, глиняные крошки щекотали мокрую шею. Ползти в норе пришлось почти на четвереньках, на ощупь, только впереди – шумное дыхание мальчика.
– Мерути! – прокричала, выдираясь из кустарника на крупный песок красного пляжа, – подожди, давай отдохнем!
– День кончается! …Айна где, видишь?
Но сел, подломив ноги. Тяжело дыша, набрал горсть песка и стал сыпать из горсти, оглядываясь по сторонам. Струйка отливала начищенной медью, сверкали под солнцем искры в такт рваному дыханию. Найя бросилась на спину, раскидывая руки. Сердце билось, как в школе, когда бегали на время. Отдышавшись, сказала хрипло:
– Не кончится день. Мы его уже… сколько раз? Обогнали?
Она потеряла счет их прыжкам – то в заросли кустарника, то прямо в воду изломанного каменными берегами ручья, а один раз Мерути заставил ее залезть на низкую ветку толстенного дерева и вместе оттуда прыгнули. А уж сколько ныряли в расщелины замшелых камней и в просветы в зарослях лиан… И раз от раза все быстрее и быстрее, потому что, выскакивая на очередную тропу, Мерути сразу смотрел на солнце.
Бежали не зря. Тут, на берегу ли моря, то ли огромного озера, свет ещё не начинал желтеть и Айна лишь на шажок отошла от вершины небесного купола. Найя не понимала, как это, а на вопросы Мерути просто пожал плечами и ответил, так всегда было, от времени до времени и через время. Еще сказал, когда, неловко спрыгнув с дерева, упала, держась за расцарапанную ногу, а он, поплевав, размазывал по ее ссадине слюну:
– Большие не знают. Когда маленькие – знают, а после – нет. …Перед теми дождями в одной норе, неправильной, потерялся Силити. Пошел один и все.
– И что?
– Мама плакала его… Сильно…
Сейчас Найе хотелось только лежать и смотреть в небо, которое незаметно теряло синеву, становясь желтым с розовым отливом. Но Мерути сказал, надо еще немножко и придут.
– Оннали тоже так шла? А?
– Не знаю. Нет. Ее же позвали. Дали одну тропу, быструю. Наверное, так.
Солнце светило на его щеки и растрепанные во все стороны темные волосы. Круглые уши торчали – совсем лесной медвежонок, если бы не маленькая белая повязка вокруг пояса. Поднял голову, насторожившись.
По широкой и плоской воде, начавшись шлепком, раздался глубокий а-ахх, будто чей-то огромный хвост вырвался на поверхность. Побежали по расходящимся кругам петли медного света.
– Всё. Надо идти.
– Да, – согласилась Найя, отодвигаясь от воды подальше.
Последний прыжок был не самым странным. Прорысив по очередной тропе, Мерути раздвинул сухо стучащие коленчатые стебли высокого тростника и поманил Найю. Семь шагов по вязкому илу, в котором копошились, иногда пробегая по ногам, мелкие твари, и тростник расступился, открывая широкую, крепко убитую тропу с желобом по обочине. Короткую…
Глядя вперед, Найя остановилась, натолкнувшись на мальчика.
– Это же!..
– Там она!
Мерути вывернулся из-под ее руки и почти побежал навстречу поднимающимся над зарослями деревьев стройным шпилям и покатым крышам высоких домов.
Найя держалась левой стороны тропы, там, где не было желоба, вела рукой по частым стеблям, чтоб не споткнуться. А смотрела только вперед, задирая голову по мере того, как они приближались. Лес вокруг полнился сонным вечерним пением птиц, криками неизвестного зверья, шорохами и потрескиванием. А вырастающий город, освещенный солнцем, клонившимся к закату позади идущих, был тих и прекрасен. Черные тени Найи и Мерути становились длиннее, торопились попасть к домам раньше их.
“Это тот город, в шаре. Только настоящий. И без тех золотых искр, – думала Найя. – Но они ему не нужны…”
Город золотило закатное солнце. Разной высоты крыши перемежались с тропической, будто гуашью закрашенной зеленью, и, засмотревшись вверх, Найя заметила, что они уже вошли в город, когда по сторонам стали мелькать, выступая из чащи, небольшие дома. И чем дальше вела тропа, тем выше становились сложенные из светлого камня здания с просторными входами под полукруглыми арками, с широкими, во весь фасад, лестницами, с окнами, прихотливо разными на каждом этаже.
Мерути шел быстро, и Найя тоже торопилась, а увиденное на каждом шагу притягивало и не отпускало взгляд.
…Пологая лестница, по бокам которой проложены широкие желоба, уходящие за арками входа то вверх, то вниз.
…Странная башня, кажется, вообще, без входа (тропа, превратившаяся в мощеную большими плитами дорожку, тут делала поворот), но с венком черных круглых окон под самой крышей, огражденных витыми перильцами.
…Резной орнамент, покрывавший стены домов – проходя рядом, Найя приложила руку к рисунку и шла, ведя по шершавой теплой поверхности.
…Барельефы, на которых все переплетено так сложно, что надо бы остановиться, разобрать, кто там на камне.
Но Мерути шел и шел, будто твердо знал, куда именно надо. И только там, где дорожка, просочившись меж высоких домов, стиснула Найю так, что пришлось пробираться боком, вдруг вывела их на площадь и кончилась, потерявшись во множестве плоских плит, тесно уложенных одна к одной, остановился.
Площадь стелилась под ноги каменной водой, по которой тянулись две тени – подлиннее и покороче. Дома смотрели темными окнами. Мерути чего-то ждал, прислушиваясь, посматривая исподлобья на круглые балконы и отдельно стоящие колонны, обвитые каменными барельефами. Найя просто смотрела. Ей казалось, страх стоит позади, дергает за край покрывала, свисающий с плеча, нашептывая в ухо липкие слова об одиночестве в чужом городе, чужом и пустом. Но то, что она видела, и воздух, которым дышала, вместе теснили страх, не давая ему выйти из-за спины. “Тут… – она замялась, подбирая слово, – тут все, как надо… Спокойно и сильно… Чтобы войти”.
Огромный лик здания на противоположной стороне, со входом, распахнутым навстречу заходящему солнцу, приглашал. Айна почти коснулась тропы за спинами, и две их тени подбирались к широкой лестнице с плоскими ступенями. Крикнула далеко в лесу птица.
И Найя вдруг увидела: стоят и, вольно раскинувшись, сидят на чистых ступенях люди в одеждах, ниспадающих складками, в руках – чаши яркого металла, подносы, полные фруктов. А между людьми – так же вольно и спокойно – лежат и двигаются зигзагами огромные змеи. Головы их покоятся на коленях сидящих. Птичий крик превратился в тихое дыхание флейт: в центре площади кружатся прозрачные женские фигуры в цветных покрывалах, похожих на ставший видимым ветерок.
Она качнулась к мальчику.
– Мерути? Кто они?
– Кто?
– Не видишь?
Он обвел глазами залитую медным светом площадь и задрал голову, глядя на окно во весь фасад. Окруженное длинным балконом, оно равномерно прерывалось витыми арками из кованого металла и за центральной его частью смутно виднелась внутренняя лестница, видимо, уходящая в круглую башню-навершие.
– Нет никого.
Переступил с ноги на ноги и взял Найю за руку. Она почувствовала, как дрожит маленькая ладонь.
– Мерути? – нагнулась к нему со смехом, с каким взрослый принимает страхи ребенка, – ты боишься, что ли? Не надо бояться. Посмотри, как тут..!
Выпрямившись, повела рукой, со странной для себя властностью охватывая открывшийся прекрасный мир. Ее мир! И прекрасный город в центре этого мира.
– Мерути?
Мерути плакал. Плечи его тряслись, он закрывал лицо руками, вытирая слезы на щеках. Плакал громко и безнадежно, горбился, становясь все ниже, пока не повалился на шероховатые плиты ничком.
– Мерути? Ты что?
– Ты-ы-ы… ты то-оже! Я д-думал, ты другая! А ты – как все-е-е они!
И для убедительности, а может, от отчаяния, стукнулся лбом о плиту. Найя, подавив внезапный приступ злости на бестолковость мальчишки, не желающего понять значения прекрасного места, строго напомнила себе – про данное обещание. Присела на корточки, поворачивая его за плечи, чтоб заглянуть в лицо.
– Ну, прости. Я смотрела. Я – с тобой.
– Да-а-а?
– Да. Скажи, что надо делать?
Шмыгнув, он сел, вытягивая ноги. Недоверчиво взглядывая на ее уже серьезное лицо, провел рукой по шероховатости плиты.
– Я не знаю еще. Айна скоро уйдет за лес, там, сзади. Может, тогда…
Найя уселась рядом, оперлась рукой о камень.
– Давай ждать.
– Да. Молчать надо. Чтоб услышалось.
Тишина обступила их. Далеко, будто за невидимым куполом, покрикивали в лесу птицы, повыл и резко смолк, готовясь к охоте, ночной зверь. Глядя на фасады окружавших площадь домов, за которыми высились другие, а за ними – еще более высокие, так что было видно, как город огромен, Найя подумала, он похож на их деревню. Как отражение в шаре, меняющем перспективу. Вместо дождевого озера – каменная площадь, а вместо хижин – высокие дома. Но так же меж ними просвечивают проходы, уводящие в глубину города и, наверное, через его окраины – в лес. А тут центр, глаз. Будто великан уронил с ладони камень и тот, булькнув, сотворил на поверхности мира расходящиеся круги из прекрасных домов.
Стены медленно краснели, становясь все более темными и, уже еле различая подробности, Найя отметила, что барельефы, обвивавшие толстые колонны зданий – это змеи и головы всех устремлены к широкому входу.
“Когда-то тут был рай”, – прошла мысль сухим листом, падающим по закону природы, и Найя кивнула. По-другому невозможно было подумать об этом месте. “А, может, я тут появилась не зря? И дело не только в убежавшей девчонке?”
– Вот она, – шепотом сказал мальчик, вцепляясь ей в руку.
Их тени исчезли в наползающем сумраке, но широкий балкон еще был освещен, и лучи, проникая внутрь, ясно показывали лестницу в самом доме. И там, на ней показалась фигурка, такая маленькая, что Найе только сейчас стало понятно, как огромно здание. Девочка медленно спускалась по ступеням навстречу закатному свету, придерживая рукой подол длинной тайки, красной, как вечернее солнце. По сторонам, то скрываясь в тени колонн, то выступая, тянулось невнятное шевеление, поблескивание цветных пятен.
– Тебе ее видно?
Найя кивнула, прикладывая руку к внезапно заболевшему плечу, с заново рожденной татуировкой, далеко выступившей за окружность шрама.
Оннали шла, как идут королевы, высоко подняв подбородок и не глядя по сторонам. Гладкие волосы колыхались, прикрывая плечи и спину. Ступив на балкон, прошла к самому ограждению, в центре выгнутом так, что девочка показалась красной птицей, посаженной в ажурную клетку. Взялась руками за кованые перильца и наклонила голову.
Мерути поднялся, больно наступив Найе на ладонь. Смотрел на сестру жадно и готовился крикнуть. Но не успел: со всех сторон нахлынули звуки. Шорохи и шелест, глухой скрип и шуршание лезли в уши, и двое на краю каменной плоскости в испуге замерли, оглядывая внезапно ставшую шумной пустоту.
Темнота поднималась все выше по резным стенам большого дома, край ее коснулся ног Оннали, подступил к самому лицу… Вскинув руки, она крикнула:
– Эййя-я-я Эухх!
И радостное эхо запрыгало среди башен и стен.
На город упала тьма.
– Оннали! – закричал мальчик и его ладонь исчезла из руки Найи. – Оннали!
Поводя перед собой руками и раскрывая глаза в слепую темноту, Найя сделала шаг и зажмурилась – вспыхнули факелы, спрятанные на макушках колонн, город ожил, наполняясь плящущими тенями. С трудом разглядев мальчика среди теней, она кинулась за ним, через мешанину бесплотных шорохов.
Мерути бежал, больно ударяя пятками в камень и не сводил глаз с кованой клетки балкона. Его сестра повернулась, не торопясь. Летящее за спиной покрывало осветилось прыгающими вспышками живого огня. Уходила в глубину здания, не слыша брата.
– Оннали! – кричал, спотыкаясь, и поднимался, по-обезьяньи, на бегу, отталкиваясь руками от теплых плит.
Найя догнала его у первой ступеньки, схватила за волосы. Мерути дернулся, и, обхватив его, она притиснула мальчика к себе. “Вот что забыли, – пронеслась в ее голове мысль, – фонарик. Нет – лучину”
– Мы сейчас туда войдем! Слышишь?
Огни и тени бежали по зареванному лицу.
– Мы… ее з-за-берем?
– Да! Дай мне времени. Капельку.
Усевшись на ступеньку, потянула вниз и крепко прижала к себе мальчика:
– Тише, маленький. Ты нашел город, найдешь и сестру. Понял? Но я должна подумать… По-настоящему.
Она утишила время, бегущее внутри себя. Замерла, удерживая дрожащего мальчика, и голова ее будто распахнулась в темно-синее небо. Там, в голове, шла своя жизнь. Мысли крутились и прыгали, толкали друг друга, дрались и пытались улизнуть. А Найя шла через них, в темном радужном киселе остановившегося времени, улыбаясь одной, сердито сводя брови перед другой. …Вставала на цыпочки, выпутывая из тяжелой бархатной шторы и, подув, отпускала. …Гладила по узким вертлявым плечикам и раздавала легкие подзатыльники.
Дойдя до центра, вскинула руки, приказывая. И мысли: цветные, шелестящие, короткие, как злой взгляд, и распластанные, как ленивые кошки, все превратились в стеклышки калейдоскопа и закружились, подчиняясь жесту.
Она не стала разглядывать их, проплывающих мимо, зная – у каждой свое место в этом узоре. Ждала. И змеёй на хвосте поднялась главная сейчас – “она стояла в центре, одна среди множества. Она пойдет дальше по самым широким ступеням, открывая самые большие двери, держась середины”
А следом, наполняя голову сухим шелестом, вползла незваная: “это ты должна быть там – в середине мира, а не она…”
Но в этой Найя распознала чужую и вытолкнула ее из головы. Не забыв вставить память о ней в нужное место узора, подцепив пальцем и ткнув в плачущую от пустоты дыру в нем.
… – Все, пойдем! – поднимаясь, поцеловала мальчика в мокрую щеку.
Идя по ступеням к распахнутому входу, чутко слушала, но вокруг снова – тишина, прошитая слабым потрескиванием огня.
– Дом очень большой. Не отходи от меня.
– Да, – ступая с ней в ногу, прошептал мальчик.
На пороге они оглянулись. В свете факелов, ровно тянувших к небу толстые оранжевые языки, площадь лежала пустая, огромная, как ночное озеро. И на другой стороне, откуда они прибежали, светился прогал в черное небо, смазанный кровью вечерней зари.
– Ну… – сказала Найя. И сделала шаг под арку.
Купол, накрывший здание, был огромен, как еще одно небо. И, как звезды ночное небо, каменную кладку усеивали огни факелов, что поднимались все выше, освещая широкую лестницу. Факелы, торчащие из витых розеток, перемежались с оконцами на стенах круглой башни, а внизу, почти у их ног, башня становилась колодцем. Широкая лестница спускалась вниз спиралью, прижатой к стене, освещенная ожерельем факелов. А между ними – темные норы вместо окон.
Найя сделала шаг и заглянула в колодец, вытягивая шею. Мерути крепко держался за ее подол.
– Смотри, – сказал шепотом. Напротив, над бездной висел каменный язык, гигантская ложка с площадкой в центре.
– Зачем это?
Найя не ответила. Сжав зубы от боли в татуированном плече, она вдруг снова увидела: из темных отверстий меж лестниц ползли, извиваясь, змеи, толстые и цветные, шурша и потрескивая кожей о шероховатые камни, стекались сверху и снизу в вогнутую чашу гигантской ложки и сплетались в огромный клубок, щетинившийся плоскими головами. Клубок стоял, покачиваясь на множестве сильных хвостов. Сотни змей, а может, тысячи, и все глаза смотрели на нее, а пасти, открываясь, мелькали черными плетками языков.
– Ахашш… – шелестело в ее голове, – ахашш… ахашшш…
– Зачем это? – повторил вопрос мальчик. И она ответила, прогоняя видение:
– Не знаю…
Отвела глаза от вогнутой чаши, осматривая стоящие на лестнице скульптуры, колонны, узкие проходы в стенах.
– Мерути, – сказала медленно, чтоб не спугнуть правильный вопрос, – куда идет Оннали? Вверх или вниз?
Пространство внутри здания то наполнялось видениями, то снова становилось пустым, резко, как по шелчку выключателя. И Найя, следя, чтоб не вздрагивать, порадовалась, что мальчик не видит показанного ей.
Подняв к ней серьезное испуганное лицо, он ответил шепотом:
– Из башни. Вниз…
– Ну, что ж…
Идя в сторону спуска, она вспомнила мастера. Его страдальческое лицо над ней, когда срезал по живому татуированную в другом мире змею. Будто себя резал. Любимый. Повела плечом и накрыла татуировку краем тайки.
– Пойдем, маленький.