Второй роман дилогии
Первая книга “Крис и Шанелька”

Глава 21. Эпилог

ЭПИЛОГ

После нервных торможений и ускорений, после мелькания сменяющих друг друга светов и пятен ночной темноты, после усталой суеты проводниц, кидающих на кожаные диваны прозрачные пакеты с бельем, и после того, как Дима усадил растерянную Шанельку в купе, потом сбегал к проводнице, и вернулся, после побежал через половину поезда в другой вагон и снова вернулся, брякнул напротив свой рюкзак и сел, вытягивая ноги, поезд успокоился, набрав нужную скорость и убедившись, что рельсы есть и ведут куда надо. Застукал ровно, усыпляя тех, кто попил чаю или на скорую руку перекусил, расстелился и лег, расправляя простыни поверх себя. А за окном уже не было фонарей, неслась мимо темнота, прошитая совсем дальними огоньками, изредка проплывала станция – пузырем света, и снова окно чернело.
Ну, хотела сказать Шанелька, все еще пытаясь уложить в голове неожиданную новость и чувствуя себя героиней то ли бразильского сериала, то ли античной трагедии, ну давай, рассказывай, что ли.
Но после ссоры, так явно похожей на полный разрыв, после своих попыток примириться с новой реальностью без Димы, и наконец, после мстительного поцелуя, подаренного недоумевающему Ваське Конькову, вернуться к нормальному общению было сложно. И Шанелька просто молчала, сидя на своем месте и внимательно разглядывая Диму. Как совсем чужого, вдруг поняла, с холодком в желудке. И испугалась ощущения.

- Я попросил. Чтоб никого к нам не подсаживали. Видишь, поезд наполовину пустой. Ну двое суток, не то, что раньше, сейчас больше самолетом летают. Несколько часов и уже Крым. Если считать с дорогой от самого дома. Если.
Он замолчал. Шанелька подумала и кивнула.
- Ну что ты молчишь? Я бы тебе рассказал, еще тогда. Если бы ты не устроила сцену.
- Я виновата, значит? – изумилась Шанелька, складывая руки на коленях и откидываясь на спинку дивана.
- Нет. И я не виноват. Блин, да не смотри на меня, как Ленин на буржуазию! Ты будешь слушать или нет?
- А я не слушаю, что ли?
- Ты без интереса слушаешь. Как будто тебе все равно. Нелечка, солнце мое родное, я же тебя люблю. Раньше, чем ты, между прочим. Еще когда на трассе там хвостом крутила, в шортах своих.
- Я? Крутила? – праведно возмутилась Шанелька.
Поезд мерно постукивал, везя их дальше и дальше.
- Почему ты слышишь не главное, а? Почему цепляешься ко всякой ерунде? Я за эту неделю устал, как пес. Из-за твоей возлюбленной Крис. И зря ты пацана этого кинулась целовать. Если я вздумал бы ревновать тебя, то уж не к нему. А к подружке.
Шанелька открыла рот, собираясь снова возмутиться. И закрыла его. На бледном лице Димы резко выступали высокие скулы, под глазами легли темные тени. Конечно, это сумрачный свет делает его таким, но все равно видно – устал. А еще он сказал, что любит. И ревновать оказалось не к кому. Главное? Дима сказал свое главное. А она сама? Ведь думала об этом и перебирала номера телефона, пытаясь вспомнить. Именно, чтоб сказать главное.
- Я тебя люблю, – сказала. И замолчала снова, чтоб не жалеть о том, что просилось сказаться дальше. Я тебя люблю, а ты, вот какой ты, я из-за тебя, а ты подумал ли. И далее, далее.
- Можно я к тебе сяду? – Дима пересел, обнял ее рукой за напряженные плечи. И вздохнув, повалился головой на Шанелькины колени, тыкаясь носом в джинсу. Дергая ногами, скинул кроссовки и поджав ноги в носках, устроил их на диване.
Это было так, как там, под высокой крышей вокзала, когда совершенно правильно выпевали свои партии музыкальные инструменты, переплетаясь и создавая гармонию. Не хватало одной крошечной, чистой и важной ноты.
Шанелька вздохнула и положила ладонь на волосы Димы, чувствуя, как уходит ее внезапный испуг. Такие знакомые, чуть жесткие, с колючими кончиками. Родные совсем.
- Как хорошо… – он еще бормотал что-то, и она различала через мерный стук поезда их смешные нежности, которые не нужно знать никому, потому что это только их слова и словечки, для двоих, оказывается, они успели создать целый словарь, тайный, смешной.
- Что?
- Партия стеклянного треугольника, – повторила Шанелька, наклоняясь к Диминому лицу, – вот…

Через полчаса они с трудом оторвались друг от друга, смеясь, поправляли одежду и приглаживали волосы. А потом пили кофе, сидя на свежих простынях, Шанелька у самого окна, Дима, опираясь на подушку, положенную в другой стороне постели. На столике мелко тряслась початая бутылка с газировкой, точками в ней засвечивались пузырьки и гасли, когда наружный свет уплывал в близкое прошлое. Шанелька отхлебывала сладкий кофе, ставила чашку на расстеленную бумажную скатерку, бралась рукой за щиколотку Димы, пробегая по ней пальцами. И улыбалась своим касаниям. Повторяла про себя снова и снова: партия стеклянного треугольника.
- Мы с ней не так чтоб случайно познакомились. У нас друзья общие, ну приятели. Не близкие, так что вроде компания одна, а то, что где-то там и Наталья маячит, я не знал. Олька вообще со всеми дружила, компанейская такая деваха, чебурашка-очаровашка. Еще школьница была. Блин, как подумаю сейчас, по краю ходил, так прям мороз по спине. Потом надоело ей с молодняком хороводиться. Стала мне глазки строить. А мне смешно. Ну куда, совсем же еще пионерка. А у них в таком возрасте азарт, я по своей Эльке знаю, лет с пятнадцати бывает загон, кажется, если сиськи выросли, то им отказа быть не должно. Так что я ее отшивал вежливо, а послать как-то не мог. Жалко было все время. Вроде и нахалка, но не дурочка. Ну и еще почему-то. Реально как-то чувствовал себя ее старшим братом. И еще… Мне с ней правда, хорошо было. Голос крови, что ли. Боялся за нее, думаю, влезет куда, обидят, всю жизнь будет раны зализывать. Пожалеет, а поздно уже. Так что, когда мы с тобой познакомились, с ней уже пару лет дружили крепко, все знали, Дима с Олей друзья-приятели-партнеры. Ей оно гордо, она мной козыряла. Ну, а мне… Мне лестно. Уж такие мы, мужики. И не было ничего, и быть не могло, я не позволил бы, но все равно – гордился, как дурак. Если вместе куда ехали, к примеру. На пляж там. Нелечка, извини. Мне важно, чтоб ты понимала.
- Дурак, – согласилась Шанелька, – не понимаешь ты другого. Она тебя все равно раскрутила бы. Выждала бы время и… А ты потом волосы рвал и причитал, не виноватая я, он сам. В смысле, сама.
- Откуда знаешь? Сама такая была, да?
- Ну, была. Только я уже умная, потому что старая мудрая черепаха.
- Никакого потом не было бы. Потому что потом появилась ты. Сидела в машине, там на бензоколонке, а я мимо прошел. Вот думаю, везет кому-то, такая фемина роскошная. В маечке и в шортах, волосы светлые на всю спину. Но не девчонка совсем.
- Так что ты боком, боком и мимо.
- Тормоз, – согласился Дима, щекоча ей бедро пальцами ноги, – я не понял, что вы две подружки путешествуете. Думал сперва, мужичок твой отлучился. А потом уже, ничего себе делишки, журналистки столичные. Штучки.
- Давай про Олю. Про нас успеешь еще.
- Угу. А давай у нас про нас будет лет сто. Или двести!
- Да.
Он поворочался, закинул руки за голову. Поезд покачивало и лицо, неразличимое в темноте, покачивалось на фоне белой стены.
- Когда ты появилась, Олька, конечно, взревновала. Я ее пару раз осаживал крепко, потом поругались, потом помирились. Я ей сказал, будешь влезать в нашу жизнь, забуду, как тебя и зовут. Ну вот. А потом, это летом уже, когда я предложение. Тебе. Она мне прислала письмо, кучу фотографий, мол, смотри, как я классно без тебя провожу время. Парни там всякие, студенты. Я листаю, думаю, надо ей позвонить, чтоб глупостей не натворила. Ты чего усмехаешься?
- Оххх. Какие же вы эгоцентристы! Прям таки из-за вас женщины и совершают глупости и всякое-такое!
- Нелечка! Мы не о женщинах. А про девчонку с ветром в мозгах! И вот открываю я следующую фотку. А на ней моя бывшая девушка, Наташка, в обнимку с Олей. Прям сестренки. Смеются, довольные такие. И подпись, мол, ни за что не угадаешь, это я с мамой, она приехала погостить. Вот какая я буду через двадцать лет, завидуй. У меня сердце провалилось. Реально похожи, а я проморгал, все удивлялся, почему мне с ней, как с родной-то. Волосы, конечно, разные, ну Наташка всегда стриглась под пацана, и фигура у нее помощнее, и рост побольше. Но когда рядом, то и видно. Мне аж плохо стало, когда подумал, что мог романчик поиметь с дочкой своей бывшей. Звоню Ольке. А чего ж ты, говорю, с отцом живешь, а мать отдельно? А говорит, у них европейский брак, каждый сам по себе. Они, говорит, вместе жили, только когда я родилась и потом еще пару лет. И тут я испугался. Мы с Наташкой учились вместе. Потом как-то не сложилось, она мне типа предложение сделала, хочу говорит замуж. И ты должен. А я на дыбы, чего я должен, никому я ничего не должен! Мне говорю, всего двадцать. Она документы забрала и перевелась. А я через два года женился. Ну там все неважно было, с самого начала. Вот, думаю, накрутил так накрутил. Наташка один раз приезжала. Встретились. И уехала. Понимаешь, Нель, с женой у меня неважно, я понадеялся, а вдруг все же был дурак и упустил Наталью-то. Но оказалось, сменяю шило на мыло. И не стал. Менять.
- Вы переспали, да?
Шанелька взяла со скатерки чашку, отхлебнула и поставила, качнувшись вместе с вагоном. Прикусила губу. Рука дрожала, вот глупость какая. Дела давно минувших дней. А еще она старая мудрая черепаха. Ну, пусть не старая и вовсе не черепаха, но от Ольки и двадцатилетней Наташи, а также от молодого и глупого когдатошнего Димы отличается тем, что тащит на спине груз собственных ошибок, ценных тем, что их можно перегнать в собственный жизненный опыт. Польза от которого – не возмущаться чужими промахами и не упрекать за них.
- Да, – неохотно ответил Дима, – я же сказал. Понадеялся. И вот когда фотку увидел, то тогда и подумал, отвлеченно так, она же могла быть моей дочерью. Тьфу ты, думаю, точно, могла бы. Могла? И так и сел, с телефоном у щеки. Стал Ольку спрашивать про отца, ну так, осторожно. Я же его знаю, солидный такой дядя, бизнесмен, наш спонсор, все перед ним хвостами метут, Олька еще и поэтому балованная такая. Но она уверенно так, мол, папка. Мой папка. Мой стариканчик. Вот говорит, как хорошо, забабахал себе такую дочку, на старости лет, молоток. Так что я понял, мне нужно с Наташей повидаться. Поговорить. По секрету от Ольки. И тут начался цирк. Олька после тебя решила, что я западаю на ровесниц. Фиг тебе, говорит, с мамой не познакомлю, ни за что! Я ее сам нашел. В дурных этих одноклассниках. Списался. Спросил. Она мне язвительно так, поздно ты спохватился, Димочка Валеечка. А надо было мне сразу приехать, с младенцем, и у тебя второй женой поселиться. Но я получше партию сделала и теперь у нашей Ольки нормальный отец, а не постаревший пацан на раздолбанном жигуленке. В общем, чугунком меня по котелку. Выяснил, что Олька все же моя дочь, а еще – отец и не знает, что он неродной ей.
- Все же это бразильский сериал, – задумчиво подытожила Шанелька, – хотя можно выкрутить из него и греческую трагедию. О, дочь моя! Извини. Я шучу, чтоб голова не лопнула.
- Ладно. Я сам не знал, как мне быть. Ты светишься вся, я как дурак предложение сделал, сам же настоял, помнишь, ты не хотела. А оно как пошло разворачиваться. И Олька с катушек съехала, стала мне звонить постоянно, в истериках. Люблю, говорит и жить не могу, и приеду, чтоб с Нелли Владимировной говорить, чтоб она не отбирала тебя, у меня. У нее, то есть.
- Так и звала, Нелли Владимировна? – уточнила Шанелька.
Дима кивнул, потянулся, касаясь рукой ее руки:
- Ну да. С подколочкой, насчет возраста. Нервный вышел у нас разговор. И тут я не выдержал, думал, голова треснет, так все свалилось на меня. Возьми и брякни, ты моя дочь, чтоб ты знала. Какие могут быть любови, девочка. Подожди, Нель. Не убирай руку. Сам понимаю, наверное, не имел права. Считай, свой груз на девчонку свалил. Но я сгоряча, от страха, что она глупость какую совершит, а я и помешать не смогу. А еще знаешь, так много думал и прикидывал, что честно, забыл, о чем молчать, а что сказать можно. Ну и приплыли. Как дочь? А папа? А мама почему мне? И трубку бросила. Я тогда ночью сорвался, искал ее. Ребята плечами пожимают. Вчера там видели, позавчера вроде в другом месте. Гонялся неделю. Потом звонил без конца. Потом, это уже совсем вот к свадьбе, узнаю, уехала в Москву. К матери, значит. И как раз мы с тобой. Поругались. Я сказал тогда, что придется отложить. Да еще клял себя. Думал, узнаешь, сама меня выгонишь с треском. Ты пойми… не мог я, пока все это в воздухе зависло. Как я мог? Ляпнул ей, жизнь всю переворотил, а сам радуюсь, женюсь тут, свадьбу гуляю, по Крыму мы с тобой путешествуем. Как я мог? В общем, пока ты в обидах молчала, и я решил, ну тоже помолчу, сперва найду Ольку, поговорю с ней и с матерью ее. В конце сентября и сорвался, поехал. Поимели разговор, вместе, нелегкий. Договорились, что мужу Натальи ничего рассказывать не будем, пусть хоть он нормально живет, без дурных мыслей. Олька еще взбрыкнула, а откуда ты говорит, знаешь, мам, что именно он? Кто тебя знает, с кем встречалась, а я его люблю, пусть делает тест на отцовство. Столица, все тут есть, давай, поедем в клинику, сделаем. Ну тут уж я встал и наорал на нее. Как на вокзале сегодня. Ты говорю, будь хоть чьей дочкой, я все равно люблю Шанельку. На ней и женюсь. Стал тебе звонить в тот же день. Пока дамы, значит, столичным шоппингом занимались, я выяснил, что ты меня из своей жизни напрочь выкинула.
- Из телефона, – поправила его Шанелька, – всего-то из телефона. Герой. Не путай мобилу с жизнью.
- А я и не путал. Позвонил тебе домой, с мамой пообщался. На другой день снова позвонил. Тут она мне и сказала. Про Кристину. Тебе говорит, Дима, привет от Кристины, и если хочешь свою драгоценную в Москве встретить, то такого-то числа мы с ней в театре будем, а еще в концертном зале, а на следующий день… не помню, где, но на бумажке записал, как тот школьник. Кричу, дайте мне телефон ее, Кристины, я сам позвоню. А она ядовито так, а нету. Кристиночка сказала, если любит, найдет нас. Сказала, звони почаще, будешь новости узнавать.
- О Господи! – Шанелька снова сунула чашку на стол, чтоб не мешала жестикулировать, – черт и черт! Так это она тебя высматривала? Везде и кругом? Цирк.
- Вам цирк, – сердито сказал Дима, – а мне сплошные марш-броски. Мало того, что я нифига в вашей этой Москве не знаю, так мама твоя еще и умудрилась пару раз переврать. Я на четвертый день вообще решил, что Крис меня за нос водит. …Театр, угу! Я к концу спектакля успел, топтался на входе. Вас нет.
- Мы спасали кота.
- Молодцы! Болеро это. Сидел там, вертел башкой, на меня шикали, потом бегал вокруг дворца этого. Ни телефона не знаю, ни адреса!
- Мы спасали испанца Просперо.
- Чего??? В смысле кого это?
- Потом расскажу. И вообще, радоваться должен, такая культурная программа. Я вот «Болеро» так и не услышала в концертном зале. Только на вокзале детишки исполнили. Ой, это же как в анекдоте, слышала я ваше болеро, мне его на жд вокзале напели. С партией стеклянного треугольника. Димка, а я ведь всю голову сломала, что такое с моей Криси.
- Ладно. А в клубе этом ночном, там вы кого спасали? – Дима засмеялся своей шутке, меняя позу и снова укладываясь головой на Шанелькины колени, укрытые простынкой.
- Крыс, – смиренно повинилась та, – числом девять штук малышей, от бестолковой хозяйки. Ты и туда приезжал?
- Крыс? Да вы просто выездное мчс какое-то! Могла бы хоть один денек выделить – спасти влюбленного в тебя мужчину! Я же лучше крыс! И лучше кота и, тем более, лучше какого-то там испанца.
- Не скажи. Насчет крысят Криси с тобой не согласится. Они, разумеется, лучше. А сегодня? Тоже по наводке Крис? Или чисто случайно явился на вокзал ехать в том же поезде?
- Про вокзал мне твоя мама сказала уже сама. Вот говорит, Нелечка приезжает такого-то числа, мы ее с поезда встретим, тогда, Дима и звони, я ее к телефону позову. Так что, я сразу билет и купил. Чтоб в поезде тебя в угол загнать и не пущать никуда. Спасительница мира.
- Загнал, – Шанелька поправила занавеску, куда бил свет фонаря – поезд встал на какой-то платформе, мимо запертых дверей купе топали грузные шаги и трещали колесики сумок.
- Да. Иди сюда, Нелька-Шанелька.
На столе глухо звякнула упавшая чашка, разливая на белую скатерку темные капли кофе.

***

Совсем глубокой ночью Шанелька встала, потянулась, прогибая ноющую спину. Вот незадача, четыре койки в купе, а спать вдвоем на одной ужасно неудобно и тесно. Не сдвинешь кровати.
Качаясь вместе с вагоном, она сходила в туалет, намыливая руки, смотрела на себя в узкое заляпанное белым зеркало. И нравилась сама себе – с бледным лицом, с блестящими серыми глазами, и губами, нацелованными до открыточной яркости. Улыбаясь, поправила вьющиеся волосы, взбивая их пышнее, чтоб закрывали плечи и шею.
Потом вернулась, поцеловала спящего Диму в висок, дыша запахом его волос. Села рядом, осторожно убирая опрокинутую чашку. Собралась скомкать и выбросить бумажную скатерку, но замерла, разглядывая темное пятнышко неровных очертаний. Как остров на карте, которая почти вся еще белая, но если жить дальше, то на ней обязательно появятся еще острова. Материки. Горные хребты, долины и реки. И необязательно от неловко поставленной чашки. Можно взять цветной фломастер. Перо, обмакнутое в синюю тушь. И рисовать то, что приснится, добавляя к недавно рожденному острову новые и новые очертания мест, на новой карте Шанельки.

***

… «Лодка Луны в средней четверти ночного пути скрылась за облаком, чьи очертания схожи с морским зверем Кшаат» …
Перо скрипнуло, с кончика сорвалась капля, блеснула в неровном свете черным глянцем и растеклась по светлому полю свитка.
Советник Даэд, страж третьего часа после заката, убрал руки со стола, пристально глядя на очертания капли, на том самом месте, где должно бы встать следующее написанное слово.
Как быть? Все в этом мире – знаки. И не зря капля скрывает путь слову, как скрыло путь Луны облако, схожее с морским зверем Кшаат, вздыбившим острый гребень над вислой зубастой мордой.
Время текло мерно, плененное медленными каплями, ударяющими в бронзовую пластину. Но время не бесконечно, знал советник Даэд, когда все капли ударятся и утекут, стеклянная сфера опустеет, а наполнять ее строго отмеренной родниковой водой уже не ему. В покои перед опочивальней войдет советник Эннеус, страж четвертого ночного часа. И дальше все знаки и сон принцессы будут хранимы им.
Десять ударов капель думал Даэд, а после встал, укладывая перо в желобок подставки. Поднял смуглые руки, отягощенные кольцами, и хлопнул, качнув широкими рукавами. Прикрыл глаза, слушая, как в коридоре шуршат шаги, быстрые, но тихие, очень осторожные.
Узкие глаза Даэда открылись, когда все шаги смолкли. Руки соединились перед лицом в знаке принятого решения.
- Двадцать капель тому, – сказал Даэд согнутым спинам и черным, гладко убранным головам, – весна почтила нас прибытием своим, и стоит в ночном небе, дожидаясь позволения сменить зимние холода.
Он замолчал, будто ожидая вопросов и возражений, ведь в обычные годы весенняя ночь случалась намного позднее, но ни одна склоненная голова не поднялась и ни одна спина не шевельнулась.
- Знаки, – сказал Даэд, опуская руки, так что парчовые рукава скрыли их до кончиков отполированных ногтей, – я вижу их и читаю. Мне нужны девять девушек и три юноши. Один – с письменным прибором. Принцесса Неллет расскажет нам свой первый весенний сон.
Головы поднялись, переглядываясь, люди менялись местами, в полной тишине, размеченной ударами воды о бронзу. И через три медленных удара перед советником Даэдом стояли девять девушек с туго убранными в косы волосами – черными, русыми, рыжими, на каждую голову накинут край тонкого покрывала. И трое юношей, преданно глядя, пылали густым румянцем по смуглым щекам. Шутка ли – из тысячи комнат большого дворца, где целыми днями и ночами работали тысячи слуг и помощников, – всего троим попасть в верхнюю подлунную опочивальню. И может быть, увидеть своими глазами, как просыпается принцесса Неллет, и даже услышать ее сон. Первый весенний сон нового года.

На лестницу советник Даэд ступил первым. Узкой ребристой змеей вилась она по спирали, прижатая к мощным квадрам белого камня. Без перил, в сто пологих витков от земли, и правую руку советника освещала Луна, повиснув над острым куполом башни, а левый локоть касался стены, шурша по ней жесткими складками парчи.
Советник не торопился, заботясь, чтоб идущие ниже не сбились с мерного шага – земля была так далеко внизу, что под ногами проплывали редкие облачные пряди. Пятью ступенями ниже, ступая шаг в шаг, мерно шла вереница фигур, блестели гладкие волосы, сверкали вышитые края рукавов и накидок. Двадцать витков, думал советник, в каждом – много шагов, есть время подумать, но каждый виток все уже и уже. В покоях стражей ночных снов скоро появится Эннеус. Разглядывая кляксу на свитке, выслушает доклад начальника охраны. Поймет ли он, что это не просто капля чернил, и что Даэду не было времени записать правильность знака, ведь облако видом, как морской зверь, уже изменило себя и стало походим на что-то другое. Осталась лишь капля, что сорвалась с пера, и выглядит просто небрежностью пишущего. Но точно ли это был знак? Теперь только сон, рассказанный принцессой Неллет, подтвердит или опровергнет решение Даэда.

***

Вагон сильно качнуло. Проплыли за светлой занавеской звезды фонарей, шум стих, сменяясь другим шумом: голоса, шаги, длинный скрип купейных дверей и глухие щелчки замков.
Шанелька подняла голову, прислушиваясь и протянув руку, отвела край занавески. Над фонарем, над черной плоскостью навеса, укрывающего серый бетон платформы, висела луна, вернее, половинка, чуть прогнутая, похожая на толстую уверенную лодку, белая и сверкающая. На экране нетбука толпились черные буквы, вытягивались ровными строчками, а рядом, сдвинутая в сторонку, лежала бумажная скатерка с темной кляксой. Что это, подумала Шанелька, всматриваясь в очертания, я подумала – остров. Верно ли догадалась? Или это тот самый морской зверь Кшаат? А может, это сердце черного бурана, который возник в пустыне на краях освоенных земель и крутится, поедая пески и вырванные деревья, набирается сил, прийти туда, где пока не ведают о злой угрозе. Точно ли это знак? И – какой? Это знает лишь девочка, что спит на самом верху белой башни, в лунном свете похожей на вытянутую морскую раковину. Узкую раковину, уходящую в небо ажурным острием, венчающим каменный цветок покоев принцессы.

- Шанелька? Ты что не спишь? – голова Димы приподнялась, темная на фоне белой подушки. И снова опустилась, показывая профиль с коротким носом и блик на плече, с которого сползла простыня.
Шанелька, улыбаясь, подождала, когда он зевнет, стукнув зубами и простонав от удовольствия. Пересела от столика на его койку, нагибаясь к щеке, поцеловала легко, чтоб не разбудить совсем.
- Спи, кот мой теплый. Я скоро лягу.

…Спящая Неллет, дочь без родителей, принцесса без королевства, которая видит то, чего не дано увидеть другим.

Елена Блонди, Керчь, 24 ноября 2016 г

————-
Я выкладываю свои книги в бесплатном доступе, каждый текст – в нескольких форматах.
Но у меня есть яндекс-кошельки, на которые читатели могут бросить мне денег. А я еще напишу чего-нибудь летнего, южного, радостного. Или – волшебного. Или – про любовь )
Вы знаете, что я напишу это и без денег, но я безмерно благодарна читателям, которые мне помогают, особенно сейчас, когда финансовая ситуация с каждым днем все жестче и тяжелее.   
Вот номера моих яндекс-кошельков
41001206608684
4100192880543

А это номер карточки сбербанка, куда тоже можно что-то положить мне на радость
4276 8380 7056 0331

А еще я буду ОЧЕНЬ благодарна за размещенные в сети ссылки на мои книги, за отзывы и рекомендации. Я пишу, чтоб вы читали, и очень хочу, чтоб вас становилось больше )
Приятного чтения!
Лена Блонди