И вот ленивое «послепраздника» наступило и мы ходим в гости, или читаем, или смотрим кино. Или просто болтаем.
Сегодня болтают, вернее, продолжают болтать (часть вторая) Квинто Крыся и Елена Блонди, первая спрашивает, вторая отвечает.
Крыся Квинто: что бы ты хотела написать в новогоднюю ночь, а если уже писала, то что это было?
Елена Блонди: первое написанное именно в новогоднюю ночь — небольшой очерк «Кыз-Аульский маяк». Я встретила новый 2008 год одна, села за компьютер и писала часа три.
«Безупречно белая башня, расписанная черными полосами. И ниже колен ее, к самой рыжей земле прижавшись — домики вокруг одного двора, приземистые, упрямо зеленые деревья.
Белая, с черными полосами, не теряющая белизны своей башня… Мы все ближе. Ближе к домам и деревьям, и кажется, мы все ниже. Растет в блеклое от жары небо — белая, с черными полосами.
Ветер наконец-то встречает нас. Он еще слабее жары, мягкий, но уже здесь, шепча, что море — там, за обрывом. Мы видим маяк и синеву. Но еще не видим моря, того, что будет у ног босых. Но знаем — есть. Ветер сказал и с каждым шагом говорит об этом все громче, сильнее. Хлопая по горячим щекам и развевая пыльные волосы. Но уже понятно, что сильнее жары ему не стать. Она смеется, тяжко давит на мокрые плечи, держит на голове сухую жесткую ладонь» (без последующих правок)
Потом идет перерыв, не помню, писала ли, и что именно, но мне понравилось писать в новогоднюю ночь, так что, скорее всего — да.
А дальше подсказывает дневник «Татуиро».
Ночью с 2013 года на 2014 я писала свою «Княжну». Главу про коня Полынчика
«Полынчик был у Казыма любимый конь. Все Зубы Дракона любили своих коней и иногда жены кляли мужчин, крича о том, что и возлечь они готовы с кобылицами, но тут же смеялись, мол, тогда им достанутся славные жеребцы вместо ленивых и медленных мужей»
С 2014 года на 2015 я правила роман «Дискотека», вот начало третьей главы:
«Ночью пришел ветер — занялся с вечера, и вместо того, чтоб улечься спать, как делал обычно, стал сильным, и будто растерянным, дергал макушки деревьев, кидался в проходах между каменных коробок домов, рвал ветки, раскачивая, и листья сваливались, сбегаясь в тайные вороха под густой частокол кустарника и железные ноги скамеек»
(кстати, в главе про Полынчика тоже есть ветер, буквально через пару строк)
С 2015 на новый 2016 я умудрилась написать абзац текста, из чистого упрямства, чтоб было. Электричество дали за полчаса до боя часов и я среди недоготовленных яств и недоукрашенных елочек села чего-нибудь уже традиционно написать. Это для романа «Крис и Шанелька», он еще в работе.
Глава, кстати, тоже номер 16.
Надо ли говорить о том, какие места плыли за опущенными стеклами синей машинки, если они тысячи раз написаны маслом и акварелью, углем, пастелью и сангиной. И многие тысячи слов спеты и сказаны, в рифму и без рифмы, о горах, виноградниках, сияющей морской синеве, равнинах, укрытых цветными травами, и склонах с зубчатыми от сосен краями. О дивных южных ночах и сверкающих солнцем днях, пылании закатов, лунных дорожках, сонных восходах с нежными красками воды и теплого неба…
(гм, в следующей строке снова есть ветер)))
О второй половине вопроса, что именно написать… Наверное, я просто хочу пусть мне пишется, и пусть я каждую новогоднюю ночь пишу слова, которые не исчезнут мгновенно.
Крыся Квинто: проза пишется прекрасная, опыт маленький в стихах был (мне кажется, ты для них сильно масштабна попросту), журналистика, литературная критика — всё это тоже есть и будет, а хотела бы ты попросить у Деда Мороза расширения горизонтов, например, пьесу написать?
Елена Блонди: хотела бы. Пару своих рассказов я просто вижу готовыми пьесами, картинки эти настойчивы и никуда не уходят. Найти бы время, чтоб написать пьесу по-настоящему, а не «действующие лица слева, слова – справа»
Крыся Квинто: что-то меня тянет в серьезные вопросы, однако, если новый год и перевоплощения, то пусть будет и хулиганское: могла бы Елена Блонди быть мужчиной-писателем и/или мужчиной-поэтом, и, если да, то кто бы это был? Кто или какой. И еще усложним задачу: уже названных в любом вопросе-ответе не пользовать повторно 
Елена Блонди: о-о-о, это хороший вопрос. По тысяче причин. И главная – к мужчинам (авторам, писателям, критикам и протча) у нас отношение совсем другое. Ежели мужчина, то и внимания больше, и доверия к сделанному и свершенному больше.
Начну с того, каким бы я хотела побыть мужчиной.
Пусть я буду мужественным и обаятельным, вызывающим интерес у женщин, а то к чему перевоплощаться, если с мужественностью проблемы. И чтоб женщины у меня вызывали ответный, устойчивый и активный интерес. Чтоб несколько прекрасных любовных историй. Но, кроме будуарных удовольствий, пусть я буду, например, путешественником, не скалолазом, и не гонщиком, а пусть — далекие, может быть, дикие края, пусть я почти Индиана Джонс напополам с Крокодилом Данди. И пусть будуарные прелести будут в перерывах этой моей жизни, а не наоборот.
Так как главное условие игры – писатель или поэт, то пусть я могу все это ослепительно написать, а то и изложить стихами. А теперь давай вместе подумаем, кто из реальных писателей или поэтов подошел бы под это описание?
Джек Лондон? В жизни он не так много путешествовал, и – не туда. Не люблю мерзнуть. А когда таки жил на южных островах, то писал потом о них скучно и не по мне.
Эрнест Хэмингуэй? Он был чересчур, как на мой вкус, милитаризован. Я сейчас о человеке, а не об авторе. Не люблю революций и стрельбы по людям.
Киплинг? О, эта Индия и бремя белого человека. Но сам Редъярд был, пишут, не очень обаятельным, довольно занудным человеком, опять же двинутым на военной славе.
Мне во всех отношениях ближе Генри Миллер, но хотела бы я стать именно Генри Миллером? Вот почему-то нет. Вернее, — внутренне он мне подходит, но он чересчур бродяга и чересчур безбашенный, чересчур мужчина-ребенок. А вот его друг Лоуренс Даррелл, им я побыла бы с великим удовольствием. Великолепный блистательный болтун, пишущий великолепную, блистательную прозу, на одном из полудиких островов Эллады, с одной из своих очаровательных спутниц, или не с одной… И пусть у него нет внешности Индианы Джонса, обаяние Ларри Даррелла как человека и как писателя так велико, что я выбираю его.