Глава 66. Эпилог. Свет

В степи, застывшей от зноя, на черных кустах чертополоха звонкие щеглики выпевали свои трели, качая стебли. Бледные мелкие бабочки взлетали так густо при каждом шаге коней, что казалось, вся трава отпустила в воздух сухие колосья. И сердито верещали суслики, ругая внезапных гостей, ступающих поверх норок.
Семь всадников мерно покачивались в седлах, задремывая на ходу, но кто-то из них постоянно оглядывал жаркую степь, с дрожащими маревами поверх сухих стеблей. Расписная повозка, скрипя большими колесами, пускала по сторонам золотые зайчики солнечных бликов.
Один из всадников оглянулся и поднял руку, призывая прочих насторожиться. Далеко позади смаргивалась маревом черная точка.
– Эй! Эй-эй! – голос был еле слышен.
Всадники остановились, спокойно переговариваясь. Кони опустили головы, прихватывая мягкими губами мясистые верхушки цветущего зайчатника.
– Старается, – сказал один.
Другой улыбнулся, разглядывая маленькую фигурку, размахивающую руками. Из-под копыт лошади, возмущенно стрекоча, взмывали птицы.
Наконец всадник приблизился, скаля белые зубы на круглом лице, поднимал руку с крепко зажатым мешком.
– Экие вы, драконы, вас поди догони, – конь заплясал, фыркая, а седок, с шумом дыша, утирал пот с черных щек, – хозяин мой, высокочтимый Теренций, велел передать княгине тут вот, подарок. Сказал, ты, Лой, самый быстрый, скачи, как ветер, в ручки ей прямо отдай.

– Что у тебя там? – один из всадников тронул коня, подъезжая ближе, протянул руку к мешку.
Но Лой, важно насупясь, откинулся в седле.
– Э, нет. Сказано княгине, вот и отдам ей. Пусть заберет и отдарит чем верного Лоя.
Старший, ухмыльнувшись, посмотрел на своих людей. И те, пряча улыбки, отвернулись, собираясь двинуться дальше.
– Так что? – Лой выпятил грудь в распахнутой линялой тунике, повысил голос, обращаясь к задернутому пологу повозки:
– Высокая моя княгиня, вот тебе тут передано…
– Угу, – отозвался старший, – ты погромче, покричи сильнее.
– Спит она, чтоль? – Лой понизил голос, вопросительно всматриваясь в скуластое медное лицо старшего.
Тот махнул рукой и мальчик с тонкими усами, улыбаясь, повел коня к переду повозки, откинул полог. Ветер заполоскал край тонкой ткани, оборачивая его вокруг загорелого запястья. Лой вытянул шею, почтительно вглядываясь в разбросанные внутри подушки.
– Эк… так нет же там ее!
– Ты мешок свой или кидай внутрь или увози обратно. Нам пора ехать.
– Ну… а подожду если? Мне велено – в руки. Там сладкие пироги, с ягодой из сада. В вашей степи такого нету. Хурма там и персики!
– Долго ждать будешь. Нужна княгиня – ехай с нами. Через три ночи на утро в стойбище и дождешься.
Лой замахал рукой, поспешно отказываясь. И на всякий случай отъехал подальше, когда старший продолжил:
– Женим тебя. У нас как раз бабы голодные, слышал ли – степные Осы? Ой, злые девки, одним взглядом насмерть кусают. Возьмешь сразу двух. Или троих, сколько осилишь.
– На, – Лой сунул мешок в бок рядом стоящему парню и, натягивая повод, неловко развернул смирного коника, – поеду я. Нужны мне ваши девки, у меня своих вон полная кухня.
– Погоди, парень! – старший ухнул вслед, смеясь тому, как гнедой коник вскинул задние ноги и Лой вцепился в гриву, чтоб не упасть, – да они сами тебя возьмут. В мужья. Будешь им пироги стряпать, и похлебку там. Эх, удрал.
Мальчик, нагибаясь, сунул мешок с подарком в повозку, дернул полог, закрывая пустое нутро.
И всадники двинулись дальше, посмеиваясь и перебрасываясь словами.

***

Когда послышался мерный шум волн, Хаидэ остановила Цаплю, поворачиваясь к Нубе.
– Давай вместе увидим.
Тот кивнул и рядом они медленно двинулись навстречу скрытому холмами далекому морю.
– Тут никто не живет. И никогда не жил. Из живых.
Степь лежала перед ними, текла под струями жаркого воздуха желтизной и розовым, переходящим в еле видную голубизну. На тонких стеблях качались яркие маленькие птицы, и у самых лиц пролетали рыжие бабочки, плавно взмахивая невесомыми расписными крыльями.
Притихшие кони послушно шли вверх по склону, полого поднимавшему травы к бледному небу, что, казалось, улетало, становясь выше самого себя, теряя цвет и стремясь к белой монете солнца в зените.
– Сейчас, – сказала княгиня охрипшим голосом и вдруг натянула поводья, не давая Цапле сделать последние несколько шагов на гребень.
Нуба протянул длинную руку и забрал в нее подрагивающую ладонь.
– Ты боишься?
– Да…
Не было ветра и выбившиеся из косы выгоревшие пряди не шевелились, лежа на плечах. Светлое лицо было очень серьезным. Ни одной тени не лежало в степи, а черные тени коней съедались под их ногами.
– Я была в круге тьмы. Я говорила тебе, Патахха водил меня туда, где стоят древние каменные столбы.
– Я помню.
– Я многое видела там. И когда мне показалось, вовсе умру, прямо сейчас, я… увидела что есть и круг света. Тогда это держало меня. Ты понимаешь?
– Да, люба моя.
– Он здесь. И если мы… если нам… Мы сейчас увидим его, Нуба.
Единственный глаз черного великана метнулся, оглядывая длинную гряду, покрытую желтыми стеблями, светлое небо над ней. Вернулся к лицу Хаидэ.
– А если нам не будет позволено? Мы умрем?
Она беспомощно покачала головой:
– Нет. Нет! Тут нет смерти. Ты понимаешь? Я – нет.
Говорила, сжимая его руку и постоянно расправляя плечи, будто что-то гнуло их против ее воли.
– В каждой легенде о прошлом есть смерть, люб мой. Кто-то рассказывает, а кто-то слушает, не отрываясь. Потому что смерть цепляет нас сладким крюком. Горести, которые надо преодолеть, беды, которые нас меняют. Смерть… И когда рассказ подходит к концу, все объясняется и становится на свои места. Как воины ставят своих коней в нужном порядке, готовые биться дальше. Мы слушаем о невзгодах, и если рассказ завершается счастьем, то ему дарится всего несколько слов. Они полюбили и стали жить. Он нашел ее и возрадовался. Она… она тоже… Так живем мы, слушая длинные песни смерти, постоянно. Длинные – смерти.
– Наш мир таков, Хаи, мы живем на границе света и темноты.
– Да. Я знаю.
– И если мы смотрели в глаза темноте, мы посмотрим и в глаза свету.
Он улыбнулся, перекашивая иссеченное шрамами лицо. Легонько встряхнул ее руку.
– Поехали?
– Ты не боишься, что свет заберет нас, люб мой? Что мы не готовы? Я много совершала темного в этой жизни. Я не ты, ты добрый и всегда был светлым, мой любимый.
Он отпустил ее руку, пораженный. Засмеялся, чувствуя, как к лицу кидается жаркая кровь изнутри. Узкое лицо Онторо проплыло в дрожащем воздухе, блеснули глаза, полные сладости. Взвизгнула разорванная пополам огромная дикая кошка. Хрипя, свалился к ногам демона Иму умирающий лев, опьяняя резким запахом свежей крови.
– Хаи! Я человек и я слаб. Ты стоишь тут, казнишь себя без жалости, думаешь о себе всякие глупые вещи, но еще глупее думать, что кто-то рядом лучше тебя!
– Ты лучше.
– Мы оба живые, Хаи. Нам может на что-то не достать сил. Но важнее, какой выбор мы стараемся делать. Куда мы стремимся.
Она молча кивнула. Несильно встряхнула поводья и Цапля подняла голову от травы. Пошла вверх, а рядом спокойно шел огромный черный Брат, и колени Нубы блестели поверх черных боков.
Небо распахивалось, стекая с бесцветной высоты на заросший травой гребень. Сухая трава, исходя щекочущим запахом, зашуршала под копытами, когда двое поднялись на холм и увидели то, что прятала степь в огромной плоской низине, за которой шумело невидимое море, спрятанное второй грядой.
Низина поросла толстотравкой, что красными языками всползала на гребень, стебли лопались под копытами, разбрызгивая капельки сока, похожего на жидкую кровь. И в самой середине травяного ложа покоилось небольшое озеро, удивительного перламутрового цвета. Будто кто-то огромный, раскрывая невидимую ладонь, уронил в степь прекрасную раковину с нежным нутром, в переливах голубого, розового и нежно-белого.
Зеркало света лежало, строгое и нежное одновременно, будто глаз неведомого древнего бога, того, что был раньше эллинских богов и раньше египетских, раньше упрямого молодого Беслаи, и паучих Арахны, ткущих золото и серебро лучей.
Нуба молчал, не отрывая от светлого глаза своего – человеческого, подернутого от напряжения слезой.
– Ты видишь его? – Хаидэ шептала, словно от громкого голоса глаз мог закрыться.
Нуба кивнул. И она вздохнула с облегчением и радостью. Тронула пятками бока Цапли.
Двое поехали вниз, не отводя глаз от перламутровой раковины в оправе бледно-красной меди травы.
– Оно далеко, очень. Я бы рассказала тебе легенду о нем, люб мой, но нет легенд. Есть знание, что пришло ко мне в темноте – только двое, что вместе идут к свету, могут увидеть его. Если же один из двоих нерешителен и втайне хочет остановиться, или свернуть… Они не увидят глаз света. А только пустую соленую степь, в которой нет родников на три дня конского бега, и не идут дожди. Лишь соль вокруг. Соль и жара. Темнота кричала мне, насмехаясь – невозможно увидеть истинный свет. Кто-то из двоих всегда любит меньше и готов отступить. Или устанет раньше и не захочет идти. Она кричала так, что уши болели. И в голосе темноты была такая уверенность. Такая. Я почти поверила ей. Ты сам сказал – мы люди, живые и слабые.
– Я бы не сказал сейчас, Хаи, что ты просто человек.
– Это потому что ты любишь. А вот разлюбишь и увидишь другое.
– Помолчи, маленькая сорока. Ты снова говоришь глупости. Да с каким важным видом! Скажи мне лучше – это вода?
– Не знаю. Я вижу лишь свет.

В далекой дымке над последней холмистой грядой, отделяющей степь от моря, медленно поднимался огромный мыс, положенный в воду горбатым носом. Там, над ним небо сгущалось в живую голубизну. И Хаидэ подумала о том, что свет нужно суметь пройти. Как она смогла пройти темноту. И кинуться в ласковую летнюю воду, такую живую.
Озеро приближалось, мягкий свет, шедший от него, превращался в нестерпимое сверкание. Ни одного темного пятнышка не виделось на бескрайней глади, такой светлой, что она казалось почти злой.
«Нет. Я не поверю в угрозу. Мы – не поверим»
Будто услышав ее мысли, Нуба кивнул, направляя Брата к светлому берегу на краю нестерпимого блеска. Конь аккуратно поставил большое копыто на хрупнувшие кристаллы, повернул голову к всаднику, кося выпуклым глазом в мохнатых ресницах. Нуба перекинул ногу через седло и спрыгнул, чувствуя, как под ступнями похрустывает соль.
Тут не было воды. Ни капли. Лишь сверкающие переливы нетронутых соляных кристаллов мохнатыми искрами одевали забежавшие в озеро стебли, упавшие веточки и большие клубки перекат-травы.
– Иди сюда, – он протянул руки, подхватывая княгиню.
Цапля, коротко вскрикнув, затопталась на узкой полосе белого песка, не решаясь идти вслед за хозяйкой.
Двое стояли, попирая ногами две черные тени – единственные тени на переливчатой белизне. Нуба внимательно посмотрел на скулу, нос с небольшой горбинкой, прикушенную губу. Как сказала она – на три дня во все стороны нет воды. А озеро, что казалось с гряды таким небольшим – в руку поместить можно, расстилалось бескрайней равниной.
– Пойдем?
– Да, люб мой.

Они шагнули одновременно, слушая, как соль нежно хрупает под ногами. Снова и снова. И, оглянувшись через десяток шагов, Хаидэ еле различила далеко позади две крошечные точки – оставленных на берегу лошадей.
Свет рос и ширился, поднимался вверх, вставая столбами и прекрасными колоннами, просвеченными тысячью солнц, ярких и торжествующих. Легкий ветер, придя ниоткуда, ласково высушил пот на взволнованных лицах. Зной отступал, оставаясь позади, шаги становились все легче и шире, унося их в сверкающую глубину, ширину и высоту, в бесконечность радости и светлой прохлады.
Они побежали, смеясь и разглядывая вырастающие по сторонам странные и чудесные здания, скульптуры, искрящиеся как чистый снежок, сказочных добрых зверей, потряхивающих гривами и кивающих гордыми головами. И все вокруг пело – прекрасными сильными голосами, что звучали, как падающая среди зеленых деревьев хрустальная вода, когда она нужна пересохшему горлу.
– Нуба! – закричала Хаидэ, летя вперед, крепко держа горячую руку любимого, – Нуба, мой Нуба! Вот оно! Да! Да-да!
Ей казалось – еще один шаг и больше земля не нужна. Потому что поющий чудесный воздух сам понесет ее в сверкающую бесконечность. И сердце ее пело вместе с бескрайним светом, в котором – она уже знала, будет все, чего так не хватало там. Будут звонкие ручьи, полные рыбы, деревья, отягощенные плодами, будут селения и радостные люди в них, живущие по праву светлых – в нескончаемой радости света. Нет скуки и нет страданий, нет смертей, время летит незаметно и бесконечно, а из-за колыхающейся ткани бледного неба выходят и выходят близкие, любимые и родные, соединяют сердца, чтоб жить дальше, так, как им хочется, и сколько хочется тоже.
– Это все нам? – Нуба повернул к ней лицо, и она увидела, как прекрасно оно – лишенное горестных шрамов, и как блестят его глаза, будто он мальчишка, поймавший первую яркую рыбу.
– Да, люб мой! Нам! Навсегда!
Она смеялась, поняв, не будет обмана, никаких изъянов и хитростей нет. Свет дан им в награду и больше ничем не придется платить за него. И все, кто дорог, найдут дорогу сюда лишь потому, что они уже нашли эту дорогу. Она и Нуба приведут сюда всех, надо только немного подождать, пожить тут малую толику времени от подаренной вечности.
А после оба сбили летящий шаг, замерев одновременно. И посмотрели друг на друга.
– Цапля! – крикнула Хаидэ, мучаясь от того, что все кончилось, все, что еще продолжается вокруг них, еще поет и будет петь, даже когда они повернут назад.
– Цапля и Брат. Там нет воды, люб мой. Ты…
Он не ответил, просто повернулся, крепко держа ее руку. Широкое, покрытое шрамами лицо исказилось, уцелевший глаз сощурился, оскалились зубы с черным провалом в уголке рта.
– Идем!
Радость пела вокруг так же звучно, и, так же ликуя, свет безжалостно отпускал их, не стараясь удержать. Прекрасные статуи кивали головами, уплывали назад высокие дома с колоннами и башнями, провожая, бежали рядом белоснежные псы и олени с закинутыми на спины коралловыми рогами. Летели над ними птицы, распластывая по яркому небу перламутровые крылья. Оглядывая прекрасный огромный мир, блистающий вокруг, Хаидэ закричала сердито, бросая слова всем и всему, мимо чего они бежали обратно, все быстрее и быстрее:
– Это всего лишь кони! Они не такие красивые, как вы тут. А еще они устают и болеют. И потные. Они даже не люди. Но я…
ЕСЛИ ТЫ ПОДОЖДЕШЬ ТУТ, СВЕТЛАЯ КНЯЖНА, И ОНИ ПРИДУТ К ТЕБЕ С ЛЮБОВЬЮ И РАДОСТЬЮ…
– Нет! Пока я буду ждать…
Оглянулась на Нубу, споткнулась, припадая на подвернутую ногу. Мужчина подхватил ее на руки. Держась за мощную шею, она смотрела через его плечо на размывающийся в дрожащем воздухе великолепный мир и плакала, прощаясь. А Нуба бежал, приминая ступнями хрупающую соль, держал ее поперек живота.
– Пусти! – закричала Хаидэ, извиваясь в сильных руках, – пусти, я… я остаюсь!
– Нет! – проревел он, перекашивая лицо, и рванулся вперед, разбрызгивая ногами острую соляную крошку.
– Урод, ненавижу тебя, пусти, д-дай мне остаться!
Слезы лились так же, как слова из распахнутого рта, но руками она все крепче обнимала сильную шею и ноги в вытертых штанах обвивали его бедра.
– Дай мне решить. Самой! Я! Отпусти!
Но он сделал еще несколько длинных летящих шагов и, прыгнув, свалил ее на узкую полосу песка, к тонким ногам белой лошади. Обхватил за плечи, прижимая к себе растрепанную голову, стал покачивать, целуя светлую макушку.
– Все, любимая, все. Где мех, надо напоить лошадей. Посмотри, тут уже закат. Видишь?
Красное солнце, скатываясь по горбатому носу далекого мыса, зажгло озеро света багровым пламенем, режущим глаза.
– У седла, – сипло ответила Хаидэ и снова заплакала, безнадежно сжимая и разжимая кулаки, пока Нуба, встав, отвязывал булькающий мех с водой.
Напоив коней, сел рядом на корточки, заглядывая в сердитое лицо.
– Вот пришел твой урод, княгиня. Хочешь, вели дать мне плетей.
Она отвернулась. Нуба встал на колени, подлезая лицом под согнутый локоть. Зарычал, корча рожи. Хаидэ отпихнула его.
– Уйди. У меня тут горе. Да уйди же. Не смеши!
И, валясь спиной к нему на колени, расхохоталась, всхлипывая и размазывая слезы.
– Ну вот. Рассмешил. За это можно и плетей.
– Хаи, ты слышишь море? Помнишь, мы плавали, а потом ты легла на старый плащ… Помнишь?
Она смотрела на склоненное лицо, почти невидимое в сумрачном воздухе. Подняла руку, прижала ладонь к широкой черной груди, слушая, как мерно стучит большое сердце. И вздохнув, села, поправляя волосы.
– Поехали, люб мой. И спасибо тебе. Хотя я еще долго буду хотеть твоей смерти.
– Не благодари. Потому туда можно лишь двоим, глупая моя птичка. Один не справится.
Верхом они медленно объезжали небольшое соленое озеро, пылающее последними отсветами вечерней зари.
– Может быть, нам привиделось, люб мой? Может быть, там, как в паучьих пещерах, идет из земли отравленный воздух и навевает сны?
– Нет, родная. Это не сон. Мы были там, где нет темноты. Где только свет.
– И вернулись туда, где она есть. Напоить коней… Ты понимаешь, что всегда будут те, кто хочет пить? Понимаешь, что мы никогда не сможем вернуться туда?
– Да.

Они выехали на невысокий холм. Солнце стояло над тихой водой, протягивая к песку огненную дорожку. Переглянувшись и оба уже волнуясь, двинулись вниз, направляя коней к широкой полосе бронзового песка. Внизу под склоном Хаидэ удивленно вскрикнула, спрыгивая с Цапли. Наклонилась, раздвигая мелкие густые кустишки, купой стоящие посреди сухой травы.
– Смотри, Нуба! Родник!
Меж раздвинутых ветвей суетилась тонкая струйка воды, прерывисто капала в ямку размером не больше ладони и, перевалив через намытые камушки, исчезала в песке – только еле видный темный след, извиваясь, тек к мокрому песку на краю большой воды.
Хаидэ подставила руки, бережно плеская, умыла лицо. Погрузив пальцы в ледяную прозрачную воду, засмеялась:
– Тут живут Кейлине. Смотри, кто-то приносит им подарки!
На ладони лежала обкатанная водой медная бусина, сверкая в последних солнечных лучах.
– Тут никто не жил, Нуба! Никогда! А теперь вот – родник. И кто-то приходит к нему. Девочка, сестра прозрачных Кейлине…
Она бережно уложила бусину обратно в прозрачную чашу. Подбежала к Нубе и, дергая, отвертела с воротника плаща почерневшую грубую пряжку.
– Это наш с тобой подарок маленьким Кейлине. Загадай, чего хочешь. И я загадаю тоже.

Солнце купалось вместе с ними, а потом ушло вниз, под гладкую воду, когда они, нанырявшись и насмеявшись, вышли на теплый песок. Хаидэ легла на расстеленный плащ, раскидывая руки.
– Иди ко мне, люб мой, мой храбрый и единственный, моя рука и нога, кость от кости моей и сердце мое.
Говорила все тише, а он нависал, разглядывая светлеющее в темноте лицо. Вдыхал запах морской воды от мокрых волос и свежей, отдохнувшей от зноя кожи.

На гребне холмистой гряды столбиками выстроились суслики, смотрели вниз, на темный песок, на тела, залитые слабым светом луны. Попискивая, переговаривались. И стремительно исчезли, испуганные женским криком.
Ночные сверчки, примолкнув, выждали малое время и снова запели свои одинаковые песни.

– Ты чего попросил у водяных Кейлине, Нуба?
– А ты?
– Нет, скажи первый.
– Помнишь, я наклонился, а ты вскочила и обругала меня самыми последними словами? Я попросил, чтоб Кейлине вернули время. И чтоб ты лежала тихо, а кричала потом.
– Нуба!
Она села, смеясь, обхватила его руками, дыша запахом горячей мужской кожи.
– Перевел желание, глупый ты большой бык. Я и так бы лежала тихо.
Он покаянно вздохнул, поднимая грудь под ее руками.
– Ладно, – утешила его Хаидэ, – ладно, бык мой. Твоя жена тоже глупа, она просила о том же самом. Чтоб нам подарили тот вечер.

КОНЕЦ

Август 2006 – июль 2013 – октябрь 2014

Крым, Австрия, Москва, Крым