Глава 65. Эпилог. Теренций

Зной царил, высушивая воздух и делая его похожим на невидимое стекло.
Теренций потянулся к столу, взял в руки флакон, закрытый плотной фигурной пробкой. Белое стекло холодило пальцы, и он сжал их, дожидаясь, когда тепло поменяется местами с прохладой. Поставил опять и, глядя в широкое окно поверх раскаленных черепичных крыш, расставил ноги, чтоб подол туники провис между потных коленей. Махнул рукой, отпуская слугу и тот, кланяясь, прижал к груди свитки со списками товаров, отступил к выходу на лестницу.
В перистиле прохладнее, но оттуда не видна степь.
Вместо управляющего в проеме возникла Гайя, неся на подносе миску с холодной простоквашей, поклонилась и, поставив на мраморную столешницу, омахнула стол краем хитона.
– Попей, мой господин, она только что из погреба, холодна.
– Да.
На языке лопались мелкие пузырьки, кисля десны, это было очень приятно и вовремя. Утирая рот, Теренций поставил опустевшую чашку.
– Внизу ждет Санга, они вернулись.

Грек дернул рукой, чуть не свалив чашку на пол, и Гайя ловко подхватила ее.
– Давно ждет?
– Ты напился, я позову его.
Смуглые ноги уверенно простучали твердыми босыми пятками, мелькнул в проеме вышитый край покрывала. И уже снизу раздался голос Гайи, обращенный к рабу, что вернулся из дальней рыбацкой деревни.
Теренций положил руки на колени и уставился на них, внимательно разглядывая толстые пальцы с поперечными морщинами. Старая кожа, старые руки. Как серый элефант, что зажился под извилистыми деревьями далекой страны. Сидит вот. Кукует в ожидании. Досадливо хмыкнув, грек вытер пот со лба. И лезет же в голову – то элефант, то сидит, и вдруг кукует. Хаидэ бы долго смеялась, описывая чудовище, что получилось из разрозненных мыслей.
– Пусть отец наш Зевс осыпает тебя милостями, мой господин.
Во рту Теренция стало горько, будто не прохладный свежий кисляк только что пил, а грыз ивовую кору. Молча кивнул, ожидая.
Санга, не разгибаясь, подошел к столу и положил на мрамор холщовый сверток с начертанными на ткани буквами. Подождал вопроса. Кашлянув, сказал в ответ на молчание:
– Она украла его, мой господин, прости. Унесла в степь. Там и нашли ее тело. И тело работника Грита, видно, кинулся вдогон. Их обоих взял яд. Где только нашли они его, неведомо мне.
– Хорошо… иди. Получишь награду.
– Милость богов с тобой, высокочтимый хозяин, и тысячи благодарностей от низкого Санги.
– Да. Да…
У двери раб остановился и, помявшись, сказал, водя длинными руками по запыленной короткой тунике:
– Еще умерла старуха. Та, что жила в деревне уж десять лет и два сверху. Рабыня Милица.
– Милица?
Теренций потянул подол, прошелся руками по кожаному поясу, который вдруг стал давить на живот.
– Она тоже нашла свой яд?
– Нет, мой господин. Кто-то разбил ей голову. Рядом валялся камень, весь в крови.
Санга опять помолчал, испуганный выражением лица Теренция. Но болтливый язык не желал успокоиться и он добавил:
– Верно, это Грит, не знаю, зачем озверился на безумную, но некому больше. Хорошо, что она была стара, мой господин, в царстве теней ее душа найдет свое место.
– Иди.
Оставшись один, Теренций откинулся на спинку стула, потер колени ладонями, осушая с них пот. Старуха! Сильная, высокая и гибкая Милица, ей не было двадцати, когда в доме появилась юная степнячка Хаидэ. Заняла место любимой рабыни в постели хозяина. Сколько же ей сейчас? Тридцать? Старуха… Это он сделал ее такой. И убил тоже он.
Теренций встал, заходил по комнате, тяжело ступая босыми ногами и выбирая белые плитки – что были прохладнее. Где же Гайя. Пусть снова принесет попить. И ягод. Винограда, что ли.
У окна остановился и вгляделся в дрожащее марево, в струях которого мерцал над краем степи призрачный город с белыми шпилями и плоскими крышами. Посреди дымки города двигались еле заметные черные точки.
Он перевел дыхание, хмурясь и одновременно улыбаясь. Едут. Они, наконец, едут обратно.
– Гайя! – закричал. На лестнице тут же вскочил воин, гремя щитом.
– Вели рабыне, пусть шлет конюхов к воротам, примут лошадей.
– Да мой господин! – стражник заорал вниз слова хозяина.
Неудержимо улыбаясь, Теренций снова сел – ходить было жарко, пот кидался изнутри, протекая через кожу, щекоча ресницы и волосы.
Он не может оградить от всего, но сделать мир хоть на малую толику безопаснее – может. И делает. И будет делать, даже если упрямая Хаидэ тысячу слов скажет ему о том, что неправ. И сам знает эти слова, не глупец, ночами говорит со своей головой. Но хватит потерь. Он примет кару богов за сотворенное зло, лишь бы его сын больше не умирал.
Поглощенный спором с самим собой, мыслями и воспоминаниями, Теренций спохватился, услышав голоса снизу. Торопливо пошел по лестнице в перистиль, встретить.

В широко распахнутые ворота въезжала группа всадников. Впереди, на сизом, будто припорошенном пыльцой коне с гордой головой ехал молодой воин, с копьем, притороченным к седлу. Держал перед собой годовалого с небольшим мальчика, одетого в крошечные степные доспехи: рубаха, обшитая воронеными бляхами, кожаные штаны, заправленные в шнурованные сапожки. На руке мальчика блестел щит с золотой накладкой в виде конского силуэта с высоко торчащим хвостом и зубчатой гривой. И маленький лук был вздет на другое плечо.
Увидев Теренция, мальчик заулыбался щербатым ртом, оглянулся на всадника и задергал ногами, торопясь спуститься. Всадник остановил коня, и мальчик свалился в протянутые руки Теренция. Засмеялся, выворачиваясь. Встал рядом, затопав ногой и поправляя маленький лук, свалился на задницу, не устояв.
Асет мягко спрыгнул, похлопал коня по шее.
– Иди, Полынчик. Казым, возьми коня, отведи его к Беслаи.
– Бе-лаи, – важно подтвердил мальчик.
Казым, что ехал следом, прижал руку к груди и, уводя Полынчика, так же важно кивнул:
– Пусть твой день и дальше будет хорош, князь наш Торза, счастья тебе и отцу твоему.
– Гайя! Готова вода для маленького князя? – присев, Теренций снимал с детского плеча лук.
– Я возьму мальчика, – рабыня выступила вперед, подмигнув мальчишке, и тот скорчил рожицу, пытаясь подмигнуть ей в ответ.
Теренций рассмеялся, улыбнулась Гайя, и Казым, оборачиваясь от ворот, ухмыльнулся, поглаживая гриву смирно идущего рядом Полынчика.
И, легко спрыгивая с белой Цапли, рассмеялась Хаидэ, присела рядом с Теренцием на корточки, обнимая сына и стаскивая с него шапку, поцеловала лохматую макушку.
– Подожди, Гайя, я попрощаюсь с сыном.
Светлая коса вилась по согнутой спине матери, которая шепталась с малышом, иногда оглядываясь на Теренция и улыбаясь ему. Мальчику скоро наскучили материнские наставления, и он стал вырываться, сердито бормоча свое.
– Не забудь, расскажи отцу, как подстрелил перепелку. Ты храбрый маленький Зуб Дракона!
– То Асет! – сердито заперечил мальчик, хмуря светлые бровки, – я башой!
– Конечно, большой!
– Меик башой!
– Да, да. Большой, как Мелик. И как Бычонок. Такой же сильный.
– Не, – сказал мальчик, подумав, – сийный Асет!
Хаидэ всплеснула руками и подтолкнула мальчика к отцу. Сказала, поднимаясь:
– А упрямый, как отец.
Они стояли напротив и смотрели друг на друга. Грузный старый мужчина в домашней тунике, прикрывающей колени, с мокрыми от жары седыми волосами, схваченными тонким кованым обручем. И молодая женщина в походной мужской одежде, штанах из мягкой вытертой замши и рубахе, перетянутой ремнем с ножнами, из которых торчала рукоять короткого меча. Маленький Торза, усевшись на гладкие плиты, трудился над шнуровкой сапожка, вспомнив, что Гайя всегда запускает в бассейн целую флотилию деревянных корабликов.
– Нам пора, Теренций. Воины ждут за воротами.
– Ты… Может быть, ты останешься ужинать? Я велю приготовить пирог с ягодами. И перепелок, как ты любила.
– Нет, – она покачала головой. И Теренций опять с легкой завистью подивился радости, осветившей широкие скулы и гладкий лоб. Он знал ее упрямой девчонкой с лицом твердым, как степной камень. И жадной до удовольствий женщиной с чертами, искаженными страстью. Сонное лицо той, что отрешилась от мира и просто существовала, плывя по течению, было знакомо ему. И то, что появилось перед тем, как оставила дом, прекрасное, торжествующее лицо женщины, знающей цену себе – подарку любому мужчине.
Но не было никогда в ней этого внутреннего света. Будто вся она – острое ушко, слушающее тихую песенку. Знающее – это лучшая песенка и она для нее, ей.
“Ты не сумел. Ты глупец, был слеп и упоен собой. Но можно ли было достать из нее вот это? Вряд ли. Благодарность, привязанность, да. А этот свет дается свыше. Афродита позаботилась о своей дочери. Пусть она шепчет молитвы своей деве Миисе, все равно…”
– Совет ждет. Мы должны вернуться через три ночи на утро. Я нужна в племени.
– Да.
– Я вернусь за сыном, когда лето пойдет на убыль. Мы должны поехать к горам Арахны. Если решишь, поедем вместе, тойры будут рады товарам. Им нужны топоры, железо и ткани. А у них есть мех и много лесного меда. Ковры.
Глядя вслед Гайе, уводящей сына к бассейну, Теренций заговорил, вертя в руках детский лук:
– Ты поражаешь меня, жена моя и дочь старого Торзы. Оставила целое племя без пищи и крова. И они выжили в зиму и по-прежнему рады тебе. Ждут твоих посещений. Как это?
Хаидэ улыбнулась.
– Я дала им то, чего хотели. Их души заплыли жиром, он давил, мешая дышать. Если поедешь осенью, увидишь, как изменился даже их древний лес на склонах гор. Будто умелицы Арахны спряли ему новую жизнь. Теперь племя живет в полную силу. Я просто увидела то, что над едой, над теплым и душным житьем под чужой властью. Показала им.
– Наверное, ты права. Да, я поеду с вами. Потому что я хочу оберечь своего сына. Я знаю, ты бережешь его, но сердце мое болит, когда я думаю, сколько опасностей в мире.
– Всегда будет болеть, Теренций.
Она прижала руку к груди, где в вороте рубашки блестел медальон – две сплетенные змейки желтого и белого золота – давний подарок Теренция.
– Пусть боги хранят твой дом, тебя и нашего сына. Пусть люди твои живут в мире. Асет, храни нашего князя.
– И я, и Казым всегда будем рядом с маленьким князем, – сын советника Нара поклонился и ушел туда, откуда доносились веселые крики – князь купался.

Теренций дождался, когда люди княгини выйдут за ворота, и Хаидэ усядется в изукрашенную повозку, над которой горячий ветер трепал яркие флажки. Кавалькада медленно двинулась по улице, торжественно, как и подобает выезду знатной госпожи, матери знатного. Ворота закрылись.
Грек нагнулся, подбирая легкую коробку из цветного дерева, потряс ее. Сын бросил свои игрушки, когда собирался с матерью и воинами на степную охоту. Теренций откинул крышку и сунул руку внутрь. Достал стеклянную рыбу с красными плавниками и зелеными полосами на прозрачном тулове. Вернул на место и вынул глиняного ежика с глазом-бусинкой. Повертел и тоже положил обратно, закрыл легкую крышку. Понес к дому, прижимая к боку и улыбаясь. Вещи, что были ее талисманами, ее радостью и надеждой, стали просто игрушками для малыша. Она сама себе талисман и ей не нужны подтверждения, которые можно потрогать. Разве что этот, черный, который теперь с ней. Его она не отпустит и не отдаст никому.
Положив коробку в детской, он поднялся наверх, торопясь к окну, успеть среди миражей увидеть черные фигурки всадников, следующих за княжеской повозкой. Стоял долго, пока марево не скрыло уехавших. Обернулся на знакомые шаги.
– Твой сын вымыт, наелся и спит, мой господин. Сядь в кресло, я сниму с тебя лишнюю жару.
– Да, Гайя.
С закрытыми глазами обмяк в кресле. Когда женщина обошла его и склонилась, легко придавливая виски, махнул рукой, пытаясь поймать мелькавшую перед лицом смуглую грудь. Гайя, смеясь, оттолкнула его ладонь.
– Эй, жадный мужчина, дождись ночи!
Он рассмеялся и убрал руки.
– Ты рабыня, повелеваешь мной, своим хозяином?
– Ага. Ты долго искал, скажешь, не по нраву то, что ждало тебя так долго, под твоим толстым боком?
– По нраву, Гайя.
Рабыня нагибалась, бережно водя ладонями по мокрым от пота волосам, пробегала пальцами по щекам и лбу, шептала неслышные слова. И он послушно откинулся назад, устроил голову на вышитой прохладной подушке. Думая о том, что ее сильные руки совсем не так красивы, как руки княгини, и крепкое тело не рассказывает о высокой крови предков, но она оказалась той, что принесла ему счастье спокойной жизни, никогда не предаст и не испугается сказать ему правду, а еще она… Она – хорошая. Боги дали ему любовь и верность хорошего человека.