Глава 13
Ника и всевозможные опасности
Ностальгический «Чингис-хан», подняв всю ресторанную толпу и бешено прокрутив ее в мясорубке скачущих воплей и рычания, умолк, сменяясь медленным вступлением, тончайшим гитарным перебором, что складывался в щемящую мелодию, такую знакомую.
- О-о-о, – выдохнули потные растрепанные танцоры и, притихнув, под первые слова певца, сами собой разобрались на пары – кто где стоял.
- On a dark desert highway
Cool wind in my hair
Warm smell of colitas
Rising up through the air, –
выводил тоскующим голосом немолодой, сверкающий пиджаком, мужчина, стоя спиной к танцполу, и кивал толстяку с гитарой, который, улыбаясь и завесив лицо темными мокрыми прядями, перебегал пальцами по струнам.
Ника чуть не заплакала, когда голос вошел в грудь, и стал устраиваться там. Поворачивался змеей времени – оттуда, из темноты юности, замешанной на цветных вспышках дискотечных вечеров, и вдруг сцепленной с пением Атоса, который, хоть и не так и не это, но тоже – гитара. Дивная высокая тоска мелодии, которая родилась до нее, дождалась ее шестнадцатилетнего сердца, замирающего в ожидании чуда, и вела, вела по бестолковой юности, чтобы плавно опустить на затоптанный танцпол гостиничного ресторанчика, не постарев ни на одну ноту, ни на единое английское слово, проговоренное хрипловатым мужским гоосом…
- Up ahead in the distance
I saw a shimmering light
My head grew heavy, and my sight grew dim
I had to stop for the night, -
голосил певец, пока Никину руку укладывал к себе на плечо невысокий лохматый мужчина, прижимая к расстегнутому пиджаку волнующуюся под серебристым шелком грудь.
- Велкам ту де хоутэл Калифорния, – помогала певцу Ника дрожащим голосом, глядя в туманное от слез пространство над пиджачным плечом. И партнер что-то согласное проборматывал, топчась и проталкивая ее через такие же размякшие в танце пары.
- Сач э ловли плейс, сач э ловли плейс, сач э ловли плэйс, – пожаловалась ему Ника и он благодарно прижал ее крепче.
Голос утекал, стихая, поочередно зажигались лампы на углах высокого потолка – яркие, скучные, безжалостные. И Ника, прерывисто вздохнув, шмыгнула и, кивнув мужчине, опустила руки. Шагнула в сторону столика.
- Э-э-э, – сказал тот с южным акцентом, – куда, красавица? Гулять поедем, а?
- Нет, – благодарно и вежливо улыбнувшись, Ника попыталась его обойти.
Мужчина растопырил руки, и одной цепко ухватил ее запястье. Вдруг стали очень слышны кашель, смешки, негромкие разговоры, и – скрежет стульев у столов. Музыканты складывали гитары, которые в ярком свете блестели мертво и глухо.
Ника вырвала руку и, отскочив, раздувая ноздри, быстро прошла к неподвижной драпированной шторе, рядом с которой притулился их столик. Встала столбом, растерянно сжимая цепочку косметички на плече. Хмурый официант сгребал со стола грязные тарелки на большой поднос.
- А где все? – спросила Ника.
- Закрываемся, – ответил тот и, обходя ее, бросил:
- Вниз спустились.
- С-спасибо! – она заторопилась к началу широкой лестницы, на которой виднелись головы уходящих гостей.
Внутри все нехорошо сжалось, и она старательно улыбнулась, ругая себя. Вот уже трусиха, чего волноваться, девки ж еще в туалет, наверное, бегали, а сейчас в гардеробе еще…
«Какой гардероб, на улице лето почти» сказал трезвый внутренний голос с издевкой, «театр тебе, что ли».
«Значит, снаружи! Ждут!» постаралась убедить его Ника, стуча каблуками по скользким ступеням и огибая группки смеющихся усталых людей, что сверкали женскими нарядами, изрядно помятыми и расхристанными. «На стоянке! Люда ж сказала – такси»…
Стеклянные двери большого холла без перерыва открывались, выпуская в ночь, освещенную фонарями, очередных гомонящих и молчащих. И на площадке второго этажа дорогу Нике вдруг заступил крепкий парень, положил руку на плечо и, на всем ходу повернув, толкнул в пустоту гостиничного коридора.
- Эй! – возмущенно крикнула она, с трудом удержавшись на ногах. Рванулась, но парень снова толкнул ее по жесткой ковровой дорожке, без улыбки на темном лице тесня все дальше.
- Закричу! – пятясь, предупредила Ника, в панике глядя, как за ним вырастают еще два молчаливых силуэта, похожие друг на друга, как шахматные фигуры.
- Щаз, – сказал первый, – рискни.
Ника пятилась мимо одинаковых равнодушных дверей в глубину коридора. Одна дверь, вторая, третья. И, топнув ногой, встала, тяжело дыша. Вокруг ни души, кроме этих – коротко стриженых, в одинаковых коротких курточках из черной кожи и темно-синих джинсах. А снизу слитным шумом, что уже рвался на отдельные возгласы и восклицания, которые становились все реже – голоса уходящих на улицу.
Она быстро оглянулась на дальний конец коридора. Там светило уличным фонарем узкое окно.
- Арамчик, – сказал один из темных, – эта?
Из-за спин вдруг выпрыгнул невысокий мужчина в летах, кивая растрепанными сединами.
- Она, Василек, она! Послала меня, э? Танцеват не пошла. А потом еще кинула!
Он подпрыгивал, суетясь и заглядывая в неподвижное лицо кожаного Василька, возмущенно хмурился и тыкал в сторону Ники обвиняющим пальцем.
- Я говорю, дэушка, красивая какая дэушка, а она мне – пошол! И мужа жду. Какой муж? У этой – какой такой муж?
Угрожающими бликами на суровых лицах блеснули улыбки. Один из парней захохотал глумливо:
- Обидела нашего Арамчика! – и осекся, когда Василек, не поворачиваясь, повел плечом, явно наслаждаясь возможностью побыть суровым и неумолимо справедливым.
- Стыдно, мужчина, – дрожащим голосом сказала Ника, – на слабую женщину жалуетесь, вы чего?
- Заткнись, – велел Василек, холодно осматривая серебристое платьице, размазанную по щеке тушь и поблескивающие колготки.
Нике показалось, подол сам пополз вверх, укорачиваясь, бессовестно открывая бедра, и она нервно переступила, будто пытаясь спрятать одну ногу за другой. Мелькнула и пропала испуганная мысль о каблуках – высоких и неудобных.
- Ты, котичек, если пришла, нехуй наших обижать, врубаешь?
Конец фразы он договаривал уже в спину – Ника бежала по коридору. На бегу стукнула кулаком в какую-то дверь, но дальше припустила, не отвлекаясь – сзади слышалось тяжелое дыхание и близкие шаги.
- С-стой! Поймаю, сам тебя сделаю! – пропыхтел почти над ухом Василек, и мысленно визжа, а самой казалось – кричит во всю глотку, она нырнула в боковой выход на лестницу. Рванулась вверх, хватаясь руками за ступени. Под руку кувыркнулась слетевшая туфля и Ника, не поворачиваясь, швырнула ее через плечо. Видимо, попала, позади Василек охнул, ругаясь. А Ника, громыхая каблуком и шлепая разутой ногой, вылетела в коридор третьего этажа. Вильнула, увидела перед носом полуоткрытую дверь, юркнула внутрь. И, цепляясь за ручку, повалилась назад, приседая. С бешено стучащим сердцем слушала негромкие возгласы и топот мимо.
- Тыка, ты наверх.
- Да куда ж она…
Скуля про себя, Ника крепко держала ручку. Когда топот стих, боязливо оглянулась. Зыбкий свет из квадратного окошка под потолком падал на столы, заваленные кипами белья. В ближнем углу громоздилась поломанная мебель, тумбочки с черно раззявленными дверцами. Не поднимаясь, она неловко вывернула руку, сковыривая тесную туфлю. И, держась за холодный кругляш ручки, встала, прижимая туфлю к груди. В голове стучало и металось, одна и та же картинка прокручивалась, тревожно наплывая на хмурое лицо Василька и растрепанные седины Арамчика: Люда, раздраженно оглядывая свет в стекле фойе, садится в такси, называя неведомый Нике адрес.
Надо выйти, немедленно! Не ночевать же тут, утром найдут, – она всхлипнула, – сдадут в милицию. Придется звонить маме… Выйти… Есть же тут какие-то дежурные, в конце-концов. Она закричит, на помощь. …И ее сдадут в милицию.
Осторожно повернула ручку, тихо-тихо приоткрыла дверь. Прислушалась. И, крадучись, ступила на серый колючий ковролин. Коридор, точно такой, как тот, по которому бежала, длился рядами молчаливых дверей. Может быть, постучаться в одну? Ника поежилась, вспоминая хозяйское выражение на квадратном лице Василька. Пошла по коридору, поглядывая на двери и боясь услышать за ними голоса. Но кругом было тихо, ночь. Яркое пятно впереди, площадка, выходящая на лестницу, прорывалась невнятным говором и дальними стуками. Ника остановилась, с трудом соображая тяжелой головой. Там – ресторан. Повернулась и тихо пошла обратно, к узкой боковой лестнице.
Выглянула в проем. В тишине, бережно ступая колготками по холодному бетону, спустилась на второй этаж. И снова метнулась в коридор, услышав на лестнице сверху чьи-то шаги.
Негромкий сразу умолкнувший смех заставил ее застыть. Она медленно, прижимая к груди туфлю, повернулась к близкому окну. Там, в тупичке коридора без ламп, свет уличного фонаря падал на две женские фигуры. Ника с облегчением выдохнула. Стройные, с неразличимыми, повернутыми к ней лицами, у одной длинные волосы волной падают на плечо, поблескивая. Тянется из полумрака вверх зыбкий сигаретный дымок.
Она сделала шаг, второй, радуясь и улыбаясь.
- Девочки? Ой. А не подскажете, мне надо…
- Нихерасе, – прокуренным голосом сказал один силуэт.
И дальше все происходило так быстро, что Ника не успевала подумать.
Одна из фигур метнулась за ее спину, резко дергая с плеча тонкую цепку сумочки, вторая почти прыгнула к ней, хватая за волосы над ухом.
- Ты што, бля, без спросу по нашему месту! Да я щас…
Ника неловко ударила врагиню в грудь туфлей, прыгнула назад, спиной сбивая с ног другую. И помчалась к главной лестнице, шлепая ногами по ковролину. А навстречу ей вырастали три знакомые фигуры.
«Прорвусь!» она в отчаянии набычила голову, целя в живот Васильку, или кто там еще. И, боднув пустоту, упала, покатилась, ударяясь бедром и размахивая туфлей, на мраморную ярко освещенную площадку. Открыв рот, увидела… Огибая почему-то лежащего парня, высокий мужчина, согнувшись, кидает тело к другому, и тот, недоуменно хрипнув, валится рядом с первым.
- Н-ну-ка, – негромко рявкнул внезапный защитник, поддавая ногой колени третьего, и мимоходом крутанув, что-то там сделал с головой его, уже лежащего, отчего тот заверещал.
Ника закрыла глаза и, подхватившись, вскочила, отталкиваясь руками от пола, зашлепала вниз, глотая воздух широко раскрытым ртом. На середине пролета лестница вывернулась из-под ног, проскользив по гладкому нейлону не менее гладким мрамором.
- Уй! – вскрикнула Ника и поехала вниз, пересчитывая оставшиеся ступени задницей. Туфля, сделав кульбит в воздухе, наконец, улетела куда-то за перила и сгинула в зарослях фикусов.
А Ника, подломив ногу, оказалась на ковре у подножия лестницы, в пустом холле.
Тут в углу горела люминесцентная лампа, а за высокой стойкой круглилась темная макушка, неподвижная. На нее падал теплый кружок света от настольной лампы с длинной шеей.
Ника поднялась, опасливо глядя на голову. Дежурный спал, посапывая, и она крадучись, пошла мимо. С ужасом чувствуя, как холодит босые ноги мрамор, навалилась на тяжелую дверь и сбежала в сторону от освещенного крыльца. Ночной ветерок играя, подкрался, радостно задрал располосованный подол серебристого платья. Хватаясь за подол, Ника повела рукой, и ветер забрался в лопнувший на плече шов.
- Ну-ка, – слетевший следом за ней мужчина схватил ее за руку и потащил в темноту.
- Вы что? Я сейчас!.. – она бежала следом, болтаясь, как банка на веревочке. И вдруг, когда оглянулся, раздраженно улыбнувшись, узнала.
- Вы? Это вы? С паспортом!
- Машина у меня. Довезу.
- Машина, – растерянно сказала Ника.
И болтаясь, заторопилась следом.
Дядька отпер дверь квадратной Нивы, пихнул ее на переднее сиденье. Положив большую руку на спинку кресла, оглядываясь, вывел заворчавший автомобиль со стоянки на улицу. Проехал пару домов, и остановился в тени густых тополей, серебривших изнанки листьев под редкими фонарями.
- Куда?
- Куда? – спросила Ника. Рассмеялась, пытаясь стянуть на коленке короткий рваный подол, – куда! Почем я знаю, куда!
- Еще раз?
Они вытянула ногу, согнула, пытаясь показать ступню:
- Видите? Видите? Туфлей, ой туфель, нету! И что?
- А что? – заинтересованно спросил мужчина и подал машину вперед.
- Ку-уда? – воинственно закричала Ника, с трудом суя ногу обратно на пол.
- Туда. Чтоб не слышали, как ты орешь.
Проехав еще квартал, свернул на небольшой пустырь и заглушил мотор. Откинулся на спинку кресла и сказал, постукивая пальцами по кожаной оплетке руля:
- Рассказывай.
- А вы что это тут? То есть там? – подозрительно спросила Ника, пытаясь свести глаза, чтоб спаситель не расплывался.
- Дела, – коротко ответил тот.
Ника саркастически рассмеялась. Ее трясло, ушедший было хмель вернулся, расшибая мозг на мелкие, бешено крутящиеся клочки.
- Дела! У них видиле-видите-види… дела у них. А у нас значит нет делов! Ещеб! У нас вон тоже – дела! У Тинки. У Васьки! Ну ладно бы вы казлы все казлы, ненавижу! А мы? Они то есть! Только вот я уехам-ши. Уехав-ши. И она сходу! А еще подруга…
Ника упала головой на пластиковую панель и заревела. Мужчина терпеливо слушал, как она воет.
- С ни-и-им! – пояснила Ника, чтоб картина стала четче.
- С мужем твоим?
- Каким мужем?
- Что провожал, – удивился мужчина.
- Пффф, – Ника вытерла рукой рот, подумала и, задрав подол, вытерла мокрые глаза.
- Тоже мне, муж. Объелся груш. Нет. Вы не. Понимаете. Муж тут, а Тинка с тем, который… Я ж думала!
- Ты приехала к мужу?
- Ну да!
- Гм… – сказал спаситель.
- А, – догадалась Ника, укладывая подол на колени, – вы подумали, муж там. А вот и нет.
- Здесь, значит?
- Нет! – она торжествующе поводила пальцем перед носом собеседника. И презрительно оглядев небольшие светлые глаза (четыре глаза), прямой крупный нос (вернее, два носа), снова фыркнула. Махнула рукой.
- Вы какой-то тупой. Извините канеш… вы ж видели, уважа-емые пассаж… дальше не идет! Куда я ехала? А? Ну, куда?
- В Жданов? – кротко предположил мужчина.
- Вот! – Ника милостиво кивнула и вдруг добавила, прижимая руки к груди, – спасибо!
- Что сообразил? – усмехнулся тот.
- Ну, зачем вы? Мне трудно. Слова, слышите – все длинные такие. А вы еще из-издеваетесь. Вот я вам так вот – ликер. Вино еще. Оййй. Коньяк, кажется. Белый цапель. Цапель? Нет.
- Аист, – снова подсказал мужчина.
- Да, – устало сказал Ника.
И снова заплакала.
- Туфли. Они ж чужи-ы-ые… и платье! Видишь вот? Видите?
- Вижу.
- И сумка-а-а! – трагически взрыдала Ника, ощупывая бока.
- Чужая?
- Моя-а-а…
Мужчина протянул руку, задержал в воздухе, не решаясь положить на вздрагивающую голову. И быстро убрал, когда Ника, после короткого молчания сказала почти трезвым голосом:
- Извините. Я ужасно. Просто ужасно тут у вас. Себя.
- Ладно. В сумке-то что? Документы, ключи? Вернемся?
- Нет! Не надо вернем-ся. Ничего там нету. Деньги я отдала. Там пу-пуд-реница. Помада.
Она всхлипнула, но сдержалась. Сидела, откинувшись нс спинку кресла, смотрела через стекло.
- Ты как? Не мутит?
- Ох, – она закрыла глаза и слабо махнула рукой:
- Давайте поедем.
- Куда? – сделал водитель еще одну попытку.
Ника пожала плечами. Сцепила на коленях дрожащие пальцы.
- Сейчас. Я с-сейчас. Извините.
Усмиряя в голосе дрожь, медленно, чтоб не заикаться и не жалеть себя, рассказала о том, как ехали на автобусе. Шли через стройку. И новый дом.
- Там рядом – еще один. Строится. И – четвертый. Этаж четвертый.
Повернула к мужчине страдающее лицо:
- И все. Адреса нет. Денег нет вот.
- Ладно, – сказал тот и снова завел машину.
- Куда? – подозрительно спросила Ника, моргая.
Водитель промолчал. Машина ехала по совершенно пустым улицам, сначала мягко шурша по гладкому асфальту, потом подпрыгивая – тогда Ника тянула шею, стараясь разглядеть хоть что-то среди пятен темноты, перебиваемой фонарями.
- Посиди, – сказал вдруг спаситель, останавливая машину напротив освещенного окошка какого-то спящего здания. Вышел, оставив Ниву уютно урчать, и быстро пошел через дорогу, мягкой, чуть крадущейся походкой.
Ника покусала губы. Вытянулась на сиденье, увидеть себя в зеркало. И пискнув, с зашедшимся сердцем, обернулась. На заднем сиденье сидела смутная фигура, обмотанная какими-то тряпками, торчала забинтованной головой. Ника, не отводя глаз, откинулась, защищаясь рукой. Минуту они молчали, глядя друг на друга, причем фигура смотрела через свои страшные тряпки, и свет сбоку падал, рисуя горбатый нос там, внутри свертка.
Запустив руку назад, Ника нащупала крышку бардачка и, открыв, зашарила внутри, натыкаясь на тряпки и бумаги. Пальцы наткнулись на что-то твердое, и она выдернула, держа поперек, большой нож в кожаных ножнах, за которые зацепился мешочек, с чем-то тарахтящим внутри. Вынимая нож, уронила ножны на подол, нацелила блеснувшее лезвие с зубчатым верхним краем на фигуру.
- См-мотри у меня, – предупредила фигуру.
Фигура молчала. Ника нервно повела коленями, что-то холодное покатилось по бедру и она, опустив лицо, увидела возле переключателя скоростей круглый, влажно поблескивающий глаз, – лежит и смотрит на нее с упреком темным зрачком в яйце вылупленного белка.
Прощаясь с вахтером, водитель сошел со ступенек и вздрогнул, услышав, как пронесся над городом душераздирающий визг. В три прыжка проскочил дорогу, рванул дверцу, и мгновенно оценив обстановку, вырвал из руки Ники нож, схватил ножны и сунул его туда, гася холодный блеск металла.
- С ума сошла? Да замолчи! Милиция приедет!
Он прыгнул на переднее сиденье и захлопнул двери. Визг стал громче, ударил в уши. Ника орала, тыкая пустой рукой в сторону заднего сиденья, и прижималась к своей дверце, стараясь отползти подальше от лежащего глаза.
- А, – сказал мужчина и расхохотался, – да помолчи же!
Перекинул себя через спинку кресла и дернул фигуру за край бинта. Та повалилась с глухим стуком.
- Это фигура. Ну, как тебе… идол. Поняла? Да неживая она.
- Она? – в ужасе переспросила Ника, шаря по двери в поисках ручки.
- Скульптура. Дерево, – раздельно проговорил мужчина, – поняла? Развернуть?
- Дерево?
- Да ты можешь сказать что, не повторяя?
Ника умолкла, боясь разозлить незнакомца, у которого в сумке лежат тесаки с крюками, а в бардачке… в бардачке…
Только тыкнула рукой вниз.
- А, – снова сказал хозяин идолища, – так это глаз. Стекло.
- Зачем? – вопрос был задан трагическим тоном, и вместил в себя все – и зачем нормальному человеку мешок стеклянных глаз, и зачем возить глаза в машине, и главное, зачем так пугать и без того перепуганных несчастных Ник…
- Потом, – лаконично ответил хозяин глаза.
И они поехали дальше.