предыдущая

56. Ночные истины

– Мир состоит из множества вещей, явных и скрытых. Невозможно познать их все, но можно понять законы, по которым живет мир. Без этого знания будешь цепляться за мелочи и они похоронят тебя под собой, как хоронит себя земля под слоем старых листьев. Я расскажу тебе главное и ты сможешь думать и спрашивать. Сперва думай, мастер. А потом задавай свои главные вопросы. Ты готов?
Витька кивнул, глядя на свои сжатые кулаки, лежащие на теплом гладком дереве столешницы. Сказал:
– Какая длинная ночь.
Ноа, пошарив за спиной, удобнее подняла старую кожаную подушку и оперлась, полулежа на длинной лавке, прислонилась головой к высокому шкафчику в углу, согнула ногу и снова взялась руками за скрученные волосы. Посматривала из полумрака, блестя глазами и крутила пальцами кончик косы, щекотала им скулу и уголок губ.

– Знаешь, как приятно ощущать, что есть руки? Вы – люди, не понимаете того, какое тело вам дали.
– Ты уж говори, а?
– Я уже говорю. Наша ночь длинна, потому что твоя женщина любит тебя и длит свое счастье. Она – хранитель времени и воспоминаний. Никого не бывает лучше для жизни, мастер света. Знай.
– Я… хорошо, я буду знать. Но я не понимаю…
Ноа снова выставила вперед ладонь, пошевелила пальцами, глядя на них.
– Об этом хватит. Помни – сначала думай, а потом спрашивай.
– Хорошо. Давай тогда дальше?
Пальцы Ноа переплетались, сгибаясь. Рассматривая их, она подняла и вторую руку, стала складывать пальцы, рисуя в воздухе фигуры, плавно перетекающие из одной в другую. В свете свечи руки казались облитыми розовым соком.
– Людские тела совершенны. И самодостаточны. Вы можете все. Но почти ничего не делаете. Это раздражало бы, если бы мы умели раздражаться. Но эмоции – это ваша суть. Мы можем другое. Взамен пальцев, ног и сердечных волнений змеям дан разум. Холодный и потому почти совершенный. Логика его безупречна, потому что наш мозг не затемняют страсти.
– Да? Но тебе нравится твое тело. Это что – не эмоция?
– Нет, мастер. Это – физическое удовольствие. Удовольствие от владения телом. Но осмысленное. Вот я, живущая на тебе рисунком, иду в ваш мир, ступая по земле босыми ногами. И могу сделать так, видишь?
Она сплела пальцы и вывернула руки, рисуя в воздухе сложную фигуру, засмеялась.
– И могу не только замыслить сделать что-то, но и сделать! Руками!
– Ясно.
– Вот мы и пришли к главному, мастер.
– Ноа, может не надо так – мастер…
– Надо. Ты мастер.
– Ладно.

В бархатной тишине, окружавшей их разговор, ничего не было, кроме мягких теней, темноты за краями стола и огонька на оплывшем огарке. Он стоял ровно, не шевелясь, и прозрачная капля, набухшая на краешке свечи, никак не могла потяжелеть и скатиться в лужицу парафина. Время стояло и молчали часы в коридоре.

– Давно, когда люди еще почти не умели пользоваться руками и головой, а слушали лишь сердце, змеи уже были древними и разумными. И самым мудрым был старый Ахашш. Он был раньше всех, и не было змеи, которая бы помнила мир без Ахашша. Он был огромен разумом и велик телом. Понятно, что он и создал мир, потому что не было мира до Ахашша, весь он был в его мозгу и памяти.
– Есть такое направление в философии…
– Молчи.
– …
– Но и самое совершенное тело подвержено законам жизни и смерти. Ахашш знал, что умрет. Это не волновало его. Но он беспокоился за мир, которому придется жить без него. Змеи совершенны и быстры, умны и холодны, но не было второго Ахашша. И он понял, мир тоже может состариться и умереть, а с ним и вся раса великих змей. Разум не заставишь ослепнуть и его нельзя уговорить – не видеть очевидного. Ахашш пережил множество поколений змей и видел, раса идет к своему закату. Было что-то, чего змеи не получили. Но так как этого никто не видел, то никто и не познал. Кроме Ахашша. Он нашел людей. Об этом есть старая легенда, которую рассказывают новым поколениям ахашша.
– Подожди. Новый ахашш?
Ноа выпрямила руки и прикоснулась кончиками пальцев одной руки к другой:
– Видишь? А теперь, – она сплела руки, – малые змеи вместе – ахашш. Не тот, великий древний, а постоянный, бессмертный ахашш, в который все время приходят новые, получая накопленные знания. Это великий Ахашш научил расу быть им.
Пальцы ее шевелились в собранном клубке, бросая живые тени на задумчивое лицо. Витька посмотрел на свои кулаки. Вспомнил вдруг спортзал, превращающийся в пещеру, змей и девушек в ней, сглотнул.
– И что же он нашел – в людях?
Ноа расплела пальцы и улыбнулась.
– Глупость. То, что было отринуто змеями еще до времен. Страсть, упрямство, умение совершать нелогичные, бессмысленные поступки. Идти против разума, наперекор, и умирать от этой глупости. Змеи живут дольше людей на неисчислимый срок. Разум помогает им сберегать себя.
– Так что же…
– А то! – ее глаза сверкнули, – каждый глупый, упрямый и мятущийся человек приближает свою собственную смерть. Но раса людей продолжает существовать и не умирает! Мудрые змеи рождают потомство все реже, наша раса стареет, мастер. А вы – вы идете в вечность со своими глупыми горячими сердцами. Мало этого! Мы знаем, что за смертью – пусто. Ахашш умер и тело его сгнило так же, как гниет старый плод, упавший с дерева. А вы уверены, что после смерти живете дальше. И потому можете позволить себе не беречь эти совершенные тела, бросая их в огонь неразумных страстей.
– Ну, не все уверены. Я, например, атеист. Это когда…
– Не трудись. Я много знаю о людях. Ведь не зря же я – Ноа.
Витька не очень понял, но, торопясь, чтоб не забыть, поставить метку словами, спросил о другом, наполовину утверждая:
– А ты разозлилась! Сказала о смерти Ахашша и про людей, и разозлилась? А говоришь – не можешь.
– Не могут змеи, Вик. А я уже не совсем змея. Я – Ноа. Мы избраны. Для того, чтоб быть с вами, мастера.
– Подожди. Я думал, Ноа – имя.
– Змеи Ноа уходят к людям. К тем, кто разрешает себе жить сердцем, к самым неразумным, что не слушают даже слабой человеческой логики. К тем, кто весь день может сидеть на корточках и снимать кадр за кадром, как распускается цветок. Тебе это знакомо? И нам надо познать это в людях.
– Так значит вы сталкеры? Или шпионы?
– Разумная цель предполагает разумные действия. Раса змей должна выжить.
– И потому вы нас изучаете? Ты сидишь на мне, подсматриваешь и подслушиваешь? Потому что вашей долбаной расе нужны твои сведения?
Он вдруг стукнул кулаком по столу. Звякнула чашка по блюдцу. Ноа широко улыбнулась:
– Да! Вот так! И еще, как ты кинул в угол, разбил! Сделай!
Витька набычился, сказал, не поднимая глаз:
– Не дождешься…
– Дождусь. Но если хочешь сдержаться – сдержись, конечно. Твои глупости останутся при тебе и ты все равно будешь их совершать. Как тогда, у моря, спасал мелких ненужных, и потому победил демона. Но я не шпион. Змеи Ноа уходят навсегда и никогда не сплетутся в ахашш, разве что перед сменой мира, умерев после танца. Мы можем только быть с вами. Жить с вами, сплетаясь в одно. Мы изгои, выбранные ахашшем изгнанники, самые разумные, самые сильные и быстрые разумом.
– Но тогда зачем же? Это как раз глупо, мне кажется.
– Нет, не глупо. Это лишь один из возможных способов выжить. Там, в мире змей, применены все возможные способы, и миссия Ноа лишь один из них.
– И что он может дать вам?
– Кто знает. Знание бесконечно и мы можем найти неузнанное, действуя. А еще мы можем родить нового великого Ахашша. Кто-то из нас, связанных с вами.
– Да? Да чем это лучше человеческой глупости – пойти туда не знаю куда, сделать то, непонятно что!
– Намерениями. Охватить еще неизведанные области. Цель ахашша – искать способы. Мы лишь инструмент общего разума, один из пальцев.
Витька смотрел на неподвижный огонек.
– Мне надо об этом подумать, – сказал глухо.
– Конечно. Ты мастер. У тебя дар, живущий в сердце, а если ты будешь еще и думать, ценность твоя для бытия возрастет стократ. Думай, да.
– Но все равно ты разозлилась? – напомнил он.
– Мы действуем друг на друга. Я даю тебе силу, ты даешь мне страсть. Когда мы сплетены, я живу твоими чувствами. И я могу злиться, грустить и радоваться.
– Я если я сейчас уйду? Брошу тебя тут, заберу Аглаю и уйду, уедем.
– Тогда я умру, – Ноа пожала плечами, глядя на огонек.
– Ты умрешь без меня… А я останусь без дара…
– Глупый. Конечно, нет. Тебе придется труднее и всегда будут соблазны – продать дар, сунуть в дальний угол, забыть, не захотеть больше трудиться, терпеть насмешки и жалость малоумных. Но это будут твои решения, человеческие, не следствие нашей разлуки. …Но ты не оставишь меня.
– Почему? Ведь если ты не нужна мне…
– Потому что пожалеешь. Меня, неблагодарную, уже бесполезную. Ту, которой неважно – умрет или нет. Совершишь очередную глупость.
Витька смотрел на свои руки, лежащие на нагретом дереве стола. Ноа – на него, спокойно и тихо.
– Да, ответил, – совершу. Не оставлю тебя. Наверное, я дурак.
– И этим удержишь мир, который все время сползает в пропасть, – мягко сказала Ноа.
– Серьезно? Удержу жалостью? Глупостью?
– Конечно! А ты думал, мир держат деньгами? Или – едой? То, что для тела, оно есть у каждого животного, и лесной кот может убивать лучше, чем многие люди, а любая птица совьет гнездо и выведет птенцов. Но совершать поступки вне логики могут лишь люди и беззаветнее всех – вы, мастера. Мастера света, доброты, времени. Для того вы и есть, счастливцы.
– Да уж. Счастливец я, дальше некуда…
Ноа откинула голову и расхохоталась, всплескивая красивыми руками. Смеялась, облокачиваясь на подушки, сгибая в коленях ноги, и даже подняла одну, показывая круглую розовую пятку, потягивалась, как большая кошка. Витька посмотрел с удивлением:
– Ты чего? Вдруг?
– Смешно ворчишь! – она вытерла уголок глаза, продолжая смеяться.
И Витька засмеялся тоже, глядя на нее, красивую, сильную, и такую одинокую без своего дурацкого ахашша, в чужом мире, где был у нее только один он, дурак, научивший змею грустить и смеяться.
– Ты так и поглупеешь, со мной-то… Мне уже хочется сказать – ой, дура!..
– Нет, Витя. К сожалению, твоему сожалению, не смогу поглупеть. Умела бы хотеть, то и хотела бы этого. Но я Ноа. И солгать никогда не смогу тебе.
– Мне тебя жаль, Ноа.
Она кивнула:
– Да. Вот способ удержать тебя. Мы будем вместе.
– Скажи, Ноа. А если я стану тебе бесполезен, ты меня предашь? Да?
Она перестала смеяться. Посмотрела внимательно и с сожалением.
– Я никогда не предам тебя, мастер. Не умею этого. Но я сделаю так, как велит мне мой разум.
Снова пришла и встала в кухне тяжелая тишина и огонек, пометавшись, вытянулся ровной ниткой.
– Значит, все-таки, предашь…
Она не ответила. Смех умер, будто сгорел в ровном пламени. Витька страшно захотел в комнату, посмотреть, как там Аглая, нагнуться над тихим лицом и услышать, как дышит, зная, что в ее человеческом сердце – он сам.
– Рассказывай дальше.
…
– Когда великий Ахашш понял, что вы жизнеспособнее нашей расы, он сбросил шкуру старого мира и создал другой. В новом мире змеи и люди стали жить вместе, рядом. Люди строили города, прекрасные, как утренний сон. Устраивали праздники и наступила эра благоденствия. Дети людей и змей рождались рядом. Но змеи не могли сломать рамок своего разума и делали то, что людьми трактовалось как предательство.
– Что именно? – перед глазами Витьки вновь засветила багровыми факелами пещера, наполненная серым туманом и лианами, распинавшими людские тела.
– Многое. Это неважно сейчас, перечислять.
– Мне важно!
– Змеи жаждали жизни и брали ее, извлекая эмоции. Зачем ждать долго, если можно что-то сделать быстро? Глупостью людей легко управлять. Забери женщину и мужчина, тоскуя, будет искать, хотя вокруг множество других. Уведи ребенка и мать захлебнется в горе. Дай одному то, чего нет у других, и вырастет зависть и злоба. Змеи стали выращивать низкие быстрые и мощные чувства. Энергия их велика и раса змей набирала сил.
– Какие же вы. Так нельзя, это, это… Сволочи вы.
– Всего лишь эксперимент, мастер.
– И что потом?
– Потом выяснилось, что путь этот неверен.
– Не помогли вам низкие человеческие чувства? Об этом вы не подумали, о том, что низкое не сможет дать настоящую силу?
– Не только это. Люди ведь тоже учились у змей – думать. Цивилизация обеих рас накопила множество знаний. И люди стали защищаться. Была война.
– И – кто?
Ноа пожала круглыми плечами:
– Никто. На вашей стороне была жертвенность и бесполезный героизм, на стороне змей – холодный разум. Война длилась и длилась, истощая обе расы. Города поглотили джунгли, оружие приходило в негодность, а делать его сами змеи не могли. Они забирали людей к себе, чтоб те работали, но люди предпочитали умирать, почти все.
– Но некоторые все-таки работали, да?
– Конечно! Змеи долго готовили людей и многие из них изменились. В нужную сторону. Но другие сводили на нет все разумные усилия.
– Знаешь, я не могу вас пожалеть. За это. Вы заслужили кару.
– Возможно. Но мы пытались выжить. И не могли. А когда стало ясно, что мир зашел в тупик и все средства исчерпаны, великий Ахашш сменил шкуру мира еще раз. Погибли почти все – и змеи и люди. Кроме Избранных, вошедших в спячку в нижних пещерах. Они, проснувшись, основали новый мир.
– А люди? Вы всех уничтожили?
– Не всех. Были отобраны самые здоровые особи, мужчины и женщины, дети. И сохранены.
– Господи! – Витька стукнул по столу кулаками, отгоняя кружащиеся перед глазами картинки.
– Есть такой яд у некоторых членов ахашша…
– Пе-ре-стань!
Ноа послушно замолкла, ожидая. Тишина звенела еле слышно и в ней Витька услышал тяжкие удары. Понял, это его сердце пытается справиться.
– Дальше. Говори… дальше.
– А дальше… Было еще множество миров. Один за другим. Разных. Все они что-то давали разуму ахашша, удерживая мир на краю пропасти. Пришел и этот мир в череде прочих. Мир счастья для людей, окруженных заботой. Без памяти о прошлых реальностях, ничего не зная, они живут в деревнях, ведя простую жизнь, ходят на охоту и любят друг друга.
– А змеи?
– Для людей они – легенды. Невидимое и неслышимое, то, что прячется на концах дальних троп. Владыки.
– Подожди. Если легенды, значит – выдумка? И люди живут, думая, что вас нет?
– Легенда никогда не выдумка, мастер, и то, что в воображении, всегда существует, в разной степени. У людей леса есть боги. И еще у них есть – Владыки. Богов нужно просить и благодарить. А Владыки все делают сами.
Прозрачная капля, наконец, набухла и, скатившись по остатку свечи, замерла бусиной у донышка блюдца. Тикнули часы и с ночной улицы послышалась дальняя музыка. Ноа прислушалась, убирая волосы от уха.
– Наше время двинулось, мастер.
– Но ты не договорила!
– Я еще говорю. Но твоя женщина скоро позовет, и это нельзя откладывать на потом. Она держала время за хвост и ночь продлилась. Она сделала это, чтоб побыть с тобой подольше.
– Я пойду к ней. Но скажи еще, сколько успеешь!
Ноа встала, спустив ноги с лавки, выпрямилась и повернулась к нему. Бронзовая коса скользнула по бедру. Темные глаза внимательно и цепко держали его взгляд и Витька, как привязанный им, медленно поднялся ей навстречу. Протянул руки, принимая в объятия. И услышал шепот у самого уха, в то время, как, еле заметно касаясь, она придвигалась, захлестывая собой его шею, грудь, протекая под локтем, возвращаясь на место татуированным по всему телу рисунком.
– Владыки берегут людей от несчастий и лишних смертей. Не боги, придуманные ими для людей, а сами Владыки. Но, оберегая, они поддерживают баланс. Ровно столько людей, сколько погибло бы от нелепых случайностей, забирает ахашш в пещеры.
Шепот становился все тише, еле слышный за шипящими звуками.
– Жизнь змей и людей продолжается, мас-с-стер. Сосуществование в такой форме. Для этого мира – так…
– А что они делают с ними, там, в пещерах? Ноа? Ну, говори же!
– Ищут способы снова и с-снова…
Тиканье часов стало громким, как стук молотка по стене и Витька нагнул голову, отчаянно стараясь услышать. Но, улегшись на кожу, застывая привычными кольцами, Ноа смолкла. Он вцепился в кожу скрюченными пальцами, стараясь отодрать рисунок, морщась от боли в расцарапанных мышцах.
– Подожди, Ноа. Мы были в том мире? Во снах? Туда шли? Ты вела меня – туда?
– С-сам ш-шел…
Зашипел и погас крошечный огонек в лужице парафина, в кухне стало темно. Витька бросился к зеркалу в коридоре. Загремел отброшенный табурет, хлопнула о стенку дверь, дребезжа стеклом.
Стоя перед зеркалом, всматривался в нарисованные глаза на плоской голове, улегшейся на ключицу.
– Ты обещала ответить на вопросы! Ты! Когда?
И замолчал, прислушиваясь до звона в ушах, боясь пропустить тихий шепот. На груди поверх татуировки набухали капли темной крови из царапин. Но вместо шелестящего шепота глиняным колокольчиком прозвенел из комнаты сонный голос Аглаи:
– Витя? Ты где?
Он подумал, скоро настанет утро. И лежащая сейчас в его постели, подарившая время своей любви почти бесконечной ночи, ждет. И он должен отдать ей долг, он может. Тем, что нужно ей – поцелуями, ласками. Так удивительно знать, что он так важен, необходим. Как воздух.
– Витенька?
– Да, родная, я здесь, иду.
Поднял руку и провел по разрисованной коже, стирая кровь. Шепнул, глядя в зеркало:
– Это все страшно. Но – спасибо тебе, за правду. Я буду думать.
И вошел в комнату, глядя, как по краям тяжелой шторы светлеют полоски скорого утра.