43

- Говоришь, княгиня убила его? Камнем? Просто взяла камень и – об голову?
Теренций вытянул ноги (кресло жалобно скрипнуло под большим телом) и, взявшись за деревянные поручни, погладил их, собираясь с мыслями. Лой, что стоял, склоняясь в поклоне, досадливо сморщил вытянутое лицо, но тут же закивал, прикладывая руку к голой груди.
- Да, мой господин.
- Так-так…
В маленькой комнатке с толстыми стенами воцарилась тишина. Лой, осторожно выпрямляясь, искоса рассматривал задумчивое лицо хозяина. Набравшись храбрости, снова попробовал донести важное:
- Эта женщина, господин. Она ведьма. Демоны взяли ее душу. Потому что она, она только прислонила свое лицо, к разбойнику. И он упал и плакал. Почернел тут же. Она…
- Я не оглох, раб, – Теренций раздраженно шлепнул рукой по большому колену, – я все услышал. Верно, ты не разглядел, она пырнула бандита его же ножом.
- Она змея…
- Все женщины змеи. Но это не мешает им лежать под мужчинами и рожать им детей.
Continue reading →

42

Облака, собираясь над морем, сталкивались, протекая друг через друга, соединялись и, меняя цвет с белого на серый, затягивали яркое небо сплошной пеленой, толстой, как набитые тончайшим лебяжьим пухом одеяла, – одно такое красовалось на мраморной лежанке в ткацкой комнате княгини. Солнце тускнело, становясь похожим на стертую монету, а потом вовсе скрывалось за облачной тканью. И тогда полотно, растянутое на станке, теряло краски.
Хаидэ вела челнок через висящие нити основы, колыхались под ногами привязанные к концам каждой каменные грузики. Деревянная рама чуть слышно постукивала, когда челнок, дойдя до края, поворачивал, следуя за движением руки. Хаидэ не любила, когда солнце оставляло ее и, работая, машинально хмурилась, как только свет в распахнутых окнах угасал. А потом, стоило солнцу найти в облаках прореху, вместе с ярчающими красками цветных нитей, лицо княгини светлело, и черточка между бровей исчезала.
Скрипела деревянная подставка, постукивали круглые камушки-грузила. Очень тихо, почти про себя, слышалась песня, которую мурлыкала Хаидэ, заплетая с нитью в узор.
Continue reading →

41

- Помоги лошадей отогнать! Эй, певец!
Открывая глаза, Убог увидел над собой синее вечернее небо и рыжую, потемневшую от сумерек бороду купца. Тот, убедившись, что услышан, шевельнул бородой и исчез, затопав сбоку, ругнулся. Убог пощупал цитру, что лежала рядом, укутанная в тряпье, поднялся, спросонья неуклюже сползая с повозки. Хлопая глазами, сжал в руке сунутый кем-то повод. И пошел, таща упруго натянутый кожаный ремень, следом за работниками.
- Вот, – удовлетворенно сказал купец, оглядывая темнеющий луг, окаймленный черной неровной полосой кустарников, – тут пусть ходят, понизу. А мы у костра.
- Вниз нельзя, – голос Убога был хриплым, в нем еще жил уползающий сон, в котором все покачивалось, пронизанное неспешными разговорами и покриком караванщиков, – там низина, трава плохая, для лошадей. Черви.
Купец придержал повод, не давая коню увлечь себя к нижней части луга, где трава стояла почти в рост человека, темная, сочная.
- Ишь ты. Я думал, только петь горазд.
Continue reading →

40

Худой мальчишка, слишком высокий для своих лет, потянулся из-за горы старых корзин и, взвешивая на руке гнилой гранат с мягким боком, досадливо оглянулся. Пихнул ногой напиравшего сзади маленького, с рыжими сальными кудрями. Прошипел, свирепо хмурясь:
- Не мешай, Токей, стукну!
- Кидай, ну! – рыжий сопел, тычась под локоть другу. Засмеялись сдавленно еще двое, чернявые, одинаковые, как братья, из-за перепачканных золой лиц.
Высокий осторожно выдвинулся на пустое место, прикинул взглядом путь к отступлению и, размахнувшись, резко метнул гранат под мягкую гору мешков на другой стороне узкой улочки. Гнилой плод чвакнул и отскочил, брызгая красным соком. С невнятным криком, раскидывая ворох мешков, показался незаметный до того спящий бродяга, сел, вертя лохматой головой. По лбу, залепленному красными зернами, стекал сок, будто его ранили.
Continue reading →

39

Две женщины лежали рядом на тесном ложе. Головы – светлая, с растрепавшимися косами, еще недавно уложенными сложной прической, и черноволосая, с прядями, раскиданными по плоской подушке, касались друг друга. Бок о бок, вытянувшись как рыбы, смотрели в низкий потолок. Княгиня молчала, а ее подруга, переводя дыхание и облизывая губы, говорила, останавливаясь и подбирая слова. И когда снова начинала говорить, сжимала руку Хаидэ.
Повесть о скудном лесе и паучьих горах слушали еще двое. Фития, уступив место на табурете у стены египтянину, села у шторы, закрывающей вход. Иногда, незаметно приподнимая край занавеси, осматривала пустой коридор и выход в заднюю часть внутреннего дворика.

- Когда серый глаз тумана на стене пещеры закрылся, не пуская нас с Ловким в сердце горы, я узнала, что ношу ребенка. Нашего первенца, сына.

***
Continue reading →

38

Что нужно женщине, чтобы родиться с темной глубиной в глазах, кто должен быть отцом, а кто матерью той, что приходит в мир – быть женщиной настоящей? Этого не знают ни колдуны, ни шаманы. Не знают и те, кто, загибая пальцы, мерно перечисляет летопись давних лет или пишет ее на ломких пергаменах или мягких папирусах. Такие женщины просто приходят в наш мир. Живут. Одни ходят по травам босыми ногами, окуная подолы в росу, и под ранним солнцем роса отливает багровым светом, будто кровь намочила тонкую ткань. Другие возлежат на богатых коврах, покачивая узкой ножкой, на пальцах которой – вышитый башмачок с загнутым носом, вот-вот упадет. Такая берет персик с чеканного блюда, надкусывает, вытирая сок, текущий по подбородку, и на цитре музыканта рвется струна. Иногда западный ветер приносит такую в дикое племя и мужчины бьются как звери, за взгляд или поцелуй.
Так сильны они, пришедшие без предсказаний, что, отчаявшись понять, кто, откуда и почему, люди нарекают их нечистыми, и чертят в воздухе и на песке охранные знаки. Но узкая нога, мягко ступив, разрушает заклятье, быстрые глаза, сверкнув, развеивают прошептанные слова. И те, кто боялся, с радостью склоняют головы, пленяясь.
А есть просто женщины, рожденные для продления рода и мерных повседневных дел, но вместо радости и благодарности за покой, они мечтают о темной силе, идут к старухам за тайными порошками и, шепча заговоры в урочный час, прислушиваются к своему телу, ожидая перемен. Но лишь кружат головы в сроки, отведенные для зачатий, не пленяя и не становясь легендой. Рожают детей, растят их, забыв о дуновении темноты, и лишь изредка вспоминают о мелькнувшей молодости, как о чем-то чужом.
А первые, темные, – до поры бегают босиком, едят зеленые сливы с дикого дерева, дерутся с мальчишками. Выходят замуж, и отдают мужчине девственную кровь, еще не зная своей силы. Но настает день. Или – ночь… Не обязательно первая, – главная.
Continue reading →

36

Девушка пела и полудетский голос плыл, покачиваясь, как плывут по воде пущенные весной праздничные ленты, увитые цветами. Тонко звенела лира, продлевая звук голоса, над огнем светильников толклась мошкара, роняя себя черными точками на камни и брошенные на стол мелкие вещи. После серых дождей, ярких радуг, утренних стылых заморозков и неба, через край полного тучами, пришло лето, раскидывая по степи и побережью цветной подол с вышивками, уселось на травы и остановило время. Жаркие медленные дни шли чередой, и каждый тащил за собой вечер, весь в звездах, а к нему была привязана ночь, мягкая, как мех щенка. Все двигалось медленно, и даже цветы в цветнике замирали, полураскрывшись.
Continue reading →

35

Жрец-Пастух быстро шел узким коридором, густые складки длинного хитона путались в широком шагу, и время от времени он поддергивал край рукой, цепляясь кольцами. Коридор был пуст, только раз попалась навстречу старуха лет сорока, ахнув, торопливо присела, откидывая голову и выпячивая грудь под серой рубахой. Жрец на ходу коснулся ее горла, провел кончиками пальцев по рубахе и, оставив счастливицу позади, вытер пальцы о бок. Губы искривились, и брезгливая гримаса осталась на лице. Несколько раз свернув, он вошел в темную расщелину и, достав из кисета маленький светильник, раздул таящийся в нем уголек. За спиной, источенная лабиринтами жилых коридоров и пещер, гора еле слышно гудела женскими и детскими голосами, сквозняк приносил из наружных отверстий далекий лай собак, протяжные крики чаек.
Continue reading →

34

Холод наступил сразу. Однажды утром Ахатта проснулась от ледяного сквозняка, ползающего по лицу, подняла руку – отмахнуться и еле разжала сведенные во сне пальцы. Укрыв мужа, соскочила с постели и босиком, прижимая локти к бокам, пробежала к потухшему очагу – заново развести огонь. Она уже знала, снаружи, вместо яркого солнца, прыгающего по водной ряби, северный ветер тащит по небу горы лохматых туч, и те, упираясь, брызгают ледяным дождиком. Тепло еще вернется, но, как сторожкая лесная птица, выскочит, покрутится на песке и так же внезапно исчезнет среди качающихся веток.
Ахатта хорошая хозяйка, у нее приготовлены теплые вещи, починены кожаные сапожки для себя и для Исмы, навязаны толстые шерстяные чулки. Тека обещала принести ей хорошей пряжи. Раздувая огонь, Ахатта вспомнила, как удивлялась, когда Тека в первый раз взяла ее на женскую охоту.
Continue reading →