Глава 18

Несмотря на храбрые слова, Шанелька на территории парка постоянно оглядывалась и вздрагивала, ибо костиков там было выше крыши. Они бродили по аккуратным вылизанным дорожкам, таская за грифы свои гитары, сидели в живописных позах на кованых лавочках и бордюрных камнях, окруженные восторженными дамами, внимающими и подпевающими. Гонялись друг за другом по крупной гальке изогнутого пляжа и, торча пеньками на макушке круглого мыса, орали и махали оттуда руками. И опять же гитарами.

Их было так много, что через полчаса Шанелька все же успокоилась, рассудив, Костик уж точно не станет крутиться среди конкурентов, не тот характер. И потащила подругу под сень высоченных сосен с разлапистыми ветками. Там, после нескольких поворотов открывался спуск в розарий, и там они застряли надолго, бродя по дорожкам, обсаженным розовым великолепием разных форм и цветов. Были тут розы большие, как корзинки, цветные, как детские смелые фантазии, были изысканные темные и ослепительно яркие. Осыпанные каплями из дождевальных установок, сверкали на зеленом бархате газонной травы. И Крис, отдав Шанельке фотокамеру, ходила следом, молчала, улыбаясь и пальцем трогая плотные нежные лепестки. Вспоминала сказанные Шанелькой слова. Эти цветы. Они были исключительно настоящими, но такими великолепными, что казалось, притворяются ненастоящими, сказочными. Потому что – а кто выдержит существование такой красоты в реальности? Кто не думает, конечно, выдержит, размышляла Крис, но если вдуматься… Как может существовать такая торжествующая красота, и не где-то далеко, не в космосе, не в Антарктиде с ее сверкающими ледяными айсбергами, а тут, на расстоянии прикосновения. И если она существует, то значит, не все в нашем нелепом мире плохо, несмотря на множество печалей. Значит, что-то в нем правильно.

Издалека кричали и смеялись. Крис прислушалась. Голос толстой дамы с девичьим именем Лерочка различался в гомоне и смехе. Она их встретила на ресепшене, оглядела деловито, взбивая на груди, явно именно пятого размера, вялые крепдешиновые оборки, кивнула и быстро выписала два пропуска на сутки. Почесала шариковой ручкой за ухом, скрытым черными еврейскими прядками.
- Если ночевать, девочки, то или заплатите, или договаривайтесь с участниками. В койку попроситесь, там двуспальные места, на четверых хватит.
И рассмеялась замешательству:
- Только к парням не лезьте, тут до хрена дамочек, с флейтами, и всякими укулеле. Новое время, это вам не комаров у костров хлопать.
- Если останемся, заплатим, – решила Крис, содрогнувшись от перспективы ночевать в одной постели с укулеле и флейтами.

- Опоздаете! – она вздрогнула, отрываясь от созерцания бледно-желтой огромной розы, усыпанной бриллиантовыми каплями.
На пригорке, полускрытая стрижеными кустами буксуса, остервенело махала им косынкой дева в синей хламиде, сползающей с плеч.
- Вы там, в розарии! Я говорю, концерт отчетный! В парке, где беседка! Начинается уже!
Дева исчезла, отцепив край одеяния от куста.
- О, – сказала Шанелька, прижимая к груди кэнон, – о, там ручьи, и прудик с лилиями, и вечером фонарики такие загадочные. А еще кругом цапли и всякие водяные птицы. Бронзовые. Да, насчет птиц я зря. Но куда их денешь-то. Идем, не идем?
- Всегда можем свалить, коли достанут песнями, – рассудила Крис.
Поднимаясь по змейке садовой дорожки, подумала с надеждой, оно и хорошо, что Шанелька не дергается при упоминании всяких гитарных переборов и песен. Значит, ассоциации с Костиком постепенно отклеиваются и исчезают. Вот уже ручьи с фонариками ей важнее. И хорошо, и пусть.

Все пространство вокруг пруда было усеяно зрителями. Они стояли, сидели и полулежали на травке. А в беседке на дальней стороне гудел, повизгивая, микрофон, ведущий с сюрпризом в голосе раскатывал имена выступающих. И они, выходя к самой воде, с насыпанными в нее плоскими листьями и белыми цветами, прокашливались, добавляли от себя всяких слов, о песнях, и потом пели, прерываясь, чтоб послушать ленивые аплодисменты.
Девочки осторожно перемещались, выбирая место, чтоб увидеть побольше того, что скрывалось за людьми. Крошечные заливчики бетонных берегов, водопадики под корявыми деревцами в японском стиле, и кругом – бронзовые фигурки цапель, куликов и аистов, стоящие по колено в текучей воде. Красиво, думала Крис, иногда морщась взвизгиванию микрофона. Наверное, ночью, в тайных цветных огнях, совсем сказочно. А песни эти сюда не подходят. Сюда бы что эльфийское, нежное и совершенное. Как те розы. А еще они не дошли до тех самых роз, в золотой пыльце. И это правильно, потому что вокруг чересчур шумно, много возни, и много явно хмельных людей. Может быть и правда, есть смысл заночевать тут, поваляться на пляже, вечером отправиться в путешествие по парку, с его ночными огнями, а утром рвануть на запад. Или на яйлу, если Шанелька не передумает. А кстати, где она?
Крис огляделась. Всмотрелась в густую тень, контрастно слепую на фоне яркого дневного солнца. Шанелька стояла у толстого ствола, опустив фотокамеру. Пряталась.
- Ты чего? – вполголоса спросила Крис, подойдя и уже понимая, чего, по испуганным глазам и побледневшему лицу подруги, – он тут? Да? Ну-ка перестань немедленно. Вдохни. Выдохни.
- Давай уедем.
Она смотрела за ее плечо, туда, где клонились толстые ивы, макая в край воды узкие листья. И Крис повернулась тоже.
Под ивами стояли двое. Ну да, Костик, в своей неизменной бандане в нелепо длинными хвостами, перекинутыми на грудь. Полосатая рубаха повязана вокруг бедер, шорты открывают глянцевые икры. На ногах сандалеты на толстой подошве. И рядом женщина. Да нет, девушка, совсем молоденькая, явно не его Катерина. Вот Костик нагнулся, обхватывая ее плечо, что-то заговорил в ушко, лицом отодвигая пышные волосы. Девушка засмеялась, кивая и неловко высвобождаясь.
- Вот же козел, – насмешливо прокомментировала Крис, – уже нашел себе какую-то бардессу. Интересно, а куда дел возлюбленную Катерину? Ну, хочешь, давай уедем. Сейчас прямо. Пока не заметил.
Шанелька кивнула. На бледном лице написано было страдание, за которое Крис дополнительно возненавидела Черепа. Ну да. Для избавления от любви, пусть она была кривая косая и нелегкая, трех летних месяцев явно маловато. Мучиться еще ее Нельке год, а то и все три. И все, что будет делать она сейчас, так или иначе будет связано с Костиком. То в память их отношениям, то назло им.
- Роза, – сказала вдруг Шанелька, подтверждая явленным на бледном лице упрямством мысли Крис про «назло», – я тебе не показала еще. Главную розу. Из-за него теперь сбегать? Нет.
- Ну…
- И вообще. Я хочу послушать. Что он там ей. Придурок.
- А вот не надо. Нель. Слышишь?
Но Шанелька, не слушая, прошла рядом, свернула на боковую дорожку и скрылась в кустах. Крис, чертыхаясь про себя, направилась следом. Если подругу понесло, знала она, фиг остановишь. И может случиться скандал. Хорошо бы ее удержать, чтоб после не хваталась за щеки, вспоминая и стыдясь.
Она прокралась за кустами и под заунывное пение очередного гитарного акына встала за толстым стволом, крепко беря подругу за локоть. Костик стоял теперь перед ними, загораживая банданой далекую беседку. Рядом, хихикая, топталась юная жертва поэтического гения.
- Светочка, – ворковал ухажер, – да плюньте, вы разве не слышите, это же не поэзия, это простите, говно без палки. Я груб. Я не могу иначе, когда некоторые позволяют себе. Я бы закрыл ваши нежные ушки. Законопатил их воском. Как Одиссей. Только чтоб ваша чудесная юная головка не засорялась. Вы знаете, как это вредно? Для души!
Он переждал аплодисменты, дергая плечами так, что и со спины было видно – презирает выступившего. И на минуту забыл о пассии, увлеченный собственными переживаниями.
- Вот еще! Один. Я уверен, деньги таким всюду дорогу! Всюду! Конечно. Если приехал на навороченном авто. То кому хлопают? Кому? Угадали!
На него зашикали и Костик оскорбленно умолк. Слегка утешился, снова вернувшись к ухаживаниям.
- Вы! – воскликнул сдавленно, отскочил на шаг и, дергая головой, всмотрелся в профиль спутницы, – вы! Есть такое слово, я не побоюсь. Лилея. И вы – свет. Имя ваше. Пойдемте отсюда, Свет-Светлана, пойдемте туда, где светит настоящее солнце, густит настоящая тень.
- А вы разве не будете петь? – разочарованно спросила новоявленная лилея, – вы записывались?
Костик громко фыркнул, подскакивая к ней вплотную. И отступил на шаг, ухватывая деву за талию. Но позади него камнем стояла Шанелька, и он наступив ей на ногу, резко повернулся, заранее принимая грозный вид, но не убирая руки с талии Светочки.
- А… – сказал Костик, уставясь на решительное лицо и прищуренные глаза, – эмм, эээ… Боже мой. Нелли. Я…
Светочка повернулась, выскальзывая из его рук, которые так и повисли в воздухе полукругом. Мелькая глазами по лицам – свирепо-обличающему Шанелькиному и растерянному Костика, спросила:
- Ой. Это жена ваша да? Здрасти.
- И где же Катерину потерял? – язвительно спросила Шанелька.
Костик гордо выпрямился. Надул щеки, прищурился. И промолчал.
- Не жена, – вполголоса решила Светочка-лилея, – я пойду, наверное, до свидания, Гром.
Костик нервно дернул голым худым плечом. Шанелька, под пение далекого солиста рассмеялась.
- Кто? Гром? Ой, божечки. Гром.
Костик схватил ее за руку, оглядываясь и дергая за собой.
- Пошли. Не хватало мне еще.
- Тебе? – еще громче и язвительнее изумилась Шанелька, выдергивая руку и отряхивая ее.
- Тише вы, – зашикали на них, поворачиваясь.
- Пойдем, – она шагнула в сторону сосен.
Крис быстро подошла, хватая ее локоть. Но Шанелька, сузив глаза, отняла руку.
- Криси, нормально. Я просто поговорю. Вернусь. Сюда.
- Обещаешь?
- Клянусь.
- Ну, конечно, – съязвил Костик, следуя за Шанелькой мимо Крис, – а как же! Богатенькая подружка. Столичная. Вот кто портит. Все портит. Всегда!
- Иди-иди! – Крис сжала кулаки, раздувая ноздри.
Ужасно хотелось Костика звездануть по бандане. И придушить ее хвостами. Но она обещала Шанельке не вмешиваться. И скандал им тут вовсе не нужен. Она проводила парочку свирепым взглядом и так же свирепо уставилась на трио певцов с бандурами, живописно усевшихся под сенью мраморных колонн.
На полянке, усыпанной плотной скользящей хвоей, Шанелька встала, с вызовом глядя на Костика.
- Ну? – сказали они одновременно.
Она хотела переспросить, что ну? Но промолчала, и Костик переспросил соло.
- Что ну? Преследуешь меня, да?
Мелькнула и улетела мысль, из тех, что похожи на косточки, уже обглоданные до блеска. Мы часто с ним одновременно начинали говорить, с одного слова, и – смеялись. Казалось – родственные души. Так почему же…
- Почему? – спросила она вслух, – я думала, ты правда, полюбил. Мучился. И я мучилась, но думала. Думала. Что ты.
Она сжала кулаки. Задышала мерно, чтоб себя успокоить. Чтоб сказать внятно, не сбиваясь в торопливые упреки и беспорядочно высказанные мысли, которых столько передумано.
- Бывает большая любовь. Я думала, у нас так. Но если не так, ну ладно, пусть Катерина любовь. Так бывает. Но вот ты, с какой-то малолеткой. Значит, такая у тебя новая любовь, да?
- Не твое дело, – огрызнулся Костик, – что ты вообще лезешь ко мне. А? а? Цепляешься. У тебя должна быть женская гордость! А ты!
Он презрительно оглядел черную майку с тонкими лямочками, цветные шортики в крупных смешных розанах по синему фону. Сжатые кулаки.
- Ты кинулась в омут! Я видел! Позор! Трясли вокруг тебя. Своими! А ты, подбоченясь! Я вообще сейчас только понял. И мне стыдно!
- Ты сам-то себя слышишь? – перебила его пораженная Шанелька, – блин, ты же взрослый мужик, ты что такое болтаешь сейчас? Хоть бы слова выбирал. Лезешь… мы с тобой любовь. У нас. Шесть, шесть! Лет! Вместе жили четыре года. И ты раньше не понимал, что я, если я вот такая? Издеваешься, да?
- Не понимал, – заупрямился Костик, – ты меня обманула! Обманывала. Всегда! Притворялась преданной женой. И сейчас у меня открылись глаза.
- Угу. Я варила тебе притворную жратву да? Притворялась, что стираю твои вещи. И пытаюсь выжить на те копейки, которые у нас… Тоже притворно. Ну-ну.
Костик обрадованно уставил в нее палец.
- Вот! Вот как заговорила! Тебе мало денег! Ты надеялась и рассчитывала. А когда не вышло!
- Тогда ты меня и бросил. Ушел к женщине с зарплатой, квартирой и машиной, – устало согласилась Шанелька, – знаешь, Костя, я теперь понимаю тоже. Ты ребенок. Но не тот, что говорят, ах, деточка, миленький такой. А злой, капризный, избалованный инфантил. И такое счастье, что ты ушел, и я смогу от тебя вылечиться. Уже начала. Очень хорошо, что увидела тебя сегодня. С этой Светочкой. Костя Гром. Насмешил. Теперь мне будет легче. Я пошла.
- Куда? – удивился Костик в напряженную спину, – я не понял! Сама сказала, шесть лет. Шесть лет жизни я, значит, выбросил коту под хвост! Ты их вычеркиваешь?
- Да.
Но он снова догнал ее на границе света и тени, снова попытался схватить за руку.
- Я требую! Я требую внимания. К моему таланту! Моему гению! Ты обещала мне некоторые публикации в прессе. И не сдержала.
Шанелька снова с ошеломлением уставилась в искренне возмущенное лицо. Интересно, он врал ей раньше, про то, что интеллигентно – продолжать отношения. Или врет сейчас, стараясь больнее ударить. Уверяя, она нужна ему до сих пор лишь как реклама, клок с паршивой овцы.
- Во-первых, это публикации в городской газете. Нафига тебе местная газетка, если ты уехал. А во-вторых, ты не ответил, где же твоя Катерина? Что она скажет, если узнает, что ты меня тут, хватаешь? А позади какая-то лилея тебя ждет, в два раза моложе твоей новой жены.
Костик отдернул руку, будто от горячего. С подозрением осмотрел негодующее лицо Шанельки.
- Я не понял. Ты что, собралась ей сообщить? Про меня? Про мои…
- Про твои, да. Так это все тайна, выходит? Что ты у меня в квартире торчал и потом как на работу являлся, требуя, чтоб жить. А к ней ездить. Она не знает этого? О Господи!
- Ах, так! Ну, тогда… – он на секунду задумался и торжествующе выпятил тощую грудь, – если ты… тогда весь интернет увидит фотки. Да-да. Те, что ты мне присылала. Практически порнуху.
В глазах у Шанельки плыли белые пятна, такие – ослепительные. Мешали. Врезались в веки изнутри, и будто рвали кожу. Не давая закрыть глаза и исчезнуть.
- Это были личные письма, – хрипло сказала она, – ты ведь сам. Ты просил. Личные.
- А ты мне угрожаешь! А я тогда тебе! Я не позволю!
- Ну, ты геро-ой…
Она шагнула назад, задыхаясь и следя, чтоб не упасть, не покачнуться, не споткнуться об корень.
- Ты не смей… – начал снова Костик.
Шанелька поняла, ее сейчас вырвет. Стошнит прямо под ноги, на плотные блестящие сосновые иголки. Или нужно закричать, швыряя в него матерные слова.
- Если посмеешь, я напишу заявление. В милицию. Тебя посадят за шантаж. Ты понял?
Она бережно повернулась, по-прежнему больше всего на свете боясь упасть. И попала прямо в руки Крис, которая появилась откуда-то из теней, а вокруг стало шумно и как-то блестяще, разорвано, и голоса, смех. Так много всего, что ей стало жутко, будто она голая, уже, на глазах у всех, и все смеются.
- Вот! – прокаркал за спиной Костик, – вот оно! Они! Конечно! Толпа. Какая ты, такие и они вот!
- Заткнись, Череп, – сказала Крис, крепко держа Шанельку за плечи, – и не смей никогда близко даже.
- Сейчас, – извинительно сказала Шанелька, – сейчас. Да, все уже. Я сама.
Вокруг топтались, ей показалось, десяток каких-то парней, все не старше Светочки, все блестели улыбками, и один почему-то держал над головой их синего орла. У всех были загорелые коленки и плечи. Лохматые и стриженые головы. Кивали ей, улыбаясь. Махали руками, забирая ее отсюда. От Костика с его угрозами и наскоками. И Шанелька, растянув губы в ответной улыбке, повернулась к возмущенному клекотанию.
- Да, Костя. Какие они. Такая и я. А ты, старый козел, извини, упругость потерял. И морщины эти. Фу.

На твердой круглой гальке, когда четверо, нет, пятеро парней убежали в воду, оря всякую ерунду и вздымая фонтаны брызг, она повалилась навзничь, раскинула руки, касаясь пальцами смирного орла на уголке расстеленного покрывала.
- Криси… Ты мой спаситель. Ты откуда этот жеребятник насобирала? Так вовремя.
- Сами насобирались. Они твою синюю птицу от кота спасли. Я тебя жду и вдруг смотрю – носят! Орла. Я к ним. Так и познакомились. Кота, кстати, зовут Алибек. Почему-то.
- Алибек уходит в горы, – машинально процитировала Шанелька название старой книги, – нет, там Алитет. А их как зовут?
- Мальчики, – Крис пожала смуглыми плечами, – они представились, но разве ж запомнишь. Жорик там есть, а еще Эдик. Разумеется, Сережа. Что ни рожа, то Сирожа. Как без него. Дальше не помню.
- Хор мальчиков? Эдиков? – предположила Шанель, глядя в ослепительное небо.
- Брр, нет! Сборы пловцов, в другом корпусе. Первый курс института физкультуры.
- О щасте. У них нет гитар!
Крис повалилась рядом и захохотала так, что с гальки взлетела толстая чайка, суматошно хлопая крыльями.
- Ну как ты его! Упругость потерял. Ты хоть сама поняла, что ляпнула? Он аж позеленел весь.
- Я про мышцы, – удивилась Шанелька, – они же рядом скакали, такие молодые все. Я ж еще про морщины. Стой. Думаешь, он подумал…
- Еще бы! А то я не помню, как Череп свою сексуальность впереди себя носит. Как, пардон, эрекцию, которая в штанах не помещается. Конечно, при слове упругость он сразу и потерял дар речи.
- Дар упругости. Криси, и почему я не казнюсь, как ото раньше?
- Видно, совсем он тебя достал. Расскажешь?
- Ох. Потом. Ты мне лучше еще раз. Про Алибека. И спасение орла отрядом Эдиков.
Эдики дико плескались в сверкающей воде, уже чуть окрашенной желтым послеполуденным солнцем. А Крис болтала, незаметно присматриваясь к спокойному лицу подруги. Нехорошо спокойному.
- Так, – сказала, прерывая себя на полуслове, – ты в истерике сегодня не будешь биться? И топиться не пойдешь? Шуточки шутками, но я же знаю, ты же не колода бесчувственная. Реакция еще впереди.
- Не пойду, – ватно ответила Шанелька, – обещаю. У меня язык заплетается. Я поспала бы.
- А жратки?
Шанелька закрыла глаза и помотала головой, перекатывая ее по гальке.
- Не могу. Никаких нет сил.
- Вампир – он и есть вампир, – проворчала Крис, – а самое обидное, Нелечкин, что ты его сегодня отлично накормила. Сейчас ходит там павлином, перед своей Светочкой, будто шампанского бахнул. И не будет тебе покоя, пока совсем не отклеишься.
- Погодь. Даже если мы судиться будем. Или подеремся?..
- Да. Любые с ним контакты его кормят, а тебя высасывают. Имей это в виду и отдохни, и потом ка-ак подкормись каким эдиком. Или жориком с сирожей. От них не убудет, вон прыгают, лоси подводные.
Шанелька не отвечала, с благодарностью закрывая глаза и лежа тихо-тихо. Настолько слабая, что не могла даже думать. Даже обижаться или переживать, и радоваться эдикам, а еще тому, что по нечаянности отбрила Костика, наступив на любимую мозоль. Не мозоль, сказала бы остроязыкая Крис, а, гм, понимаешь, да, на что. Успею, все успею после, думала расплывчато, сама расплываясь, растекаясь и разлетаясь под легкими порывами теплого ветерка, успею упасть в стыд и горестное изумление, успею испытать бешенство, успею сделать назло и сделать просто так. Жизнь подождет. Можно вообще ее отодвинуть. На потом. Или насовсем.
Но – роза.
Эта мысль была четкой, ясно очерченной, как очерчены в электрическом свете черные лепестки, мерцающие пыльцой, сказочно золотистой, будто кто-то пришел и осторожно напудрил нежные плоскости. Одна ясная мысль среди зыбких колеблющихся теней. Я не показала Крис самую лучшую розу. Значит, нельзя отодвигать жизнь насовсем. Или надолго.