Глава 13

Утро было позднее и ленивое. А еще – с молчанием. Шанелька осторожно не рассказывала подруге о ночном приключении, помня о том, как та рассвирепела и обещала ее обидчика – кохтями. Хотя пожаловаться на маленькую стерву Олечку ужасно хотелось, выговориться с язвительной злостью, излив желчь и не накапливать ее в сердце. Они с Крис, бывало, злословили о недругах и неприятных личностях, четко понимая – это не увеличение негатива, а наоборот, выскажешься преувеличенно язвительно, и вся злость улетучивается, не застит глаза, позволяет жить дальше мирно. Но Шанелька опасалась резонного сурового вопроса – если он с тобой так, какого рожна ты снова полетела-побежала, к нему же? Вот и получила, вполне ожидаемо, по глупой блондинистой голове.

Спрашивать Крис о подробностях ее посиделок Шанелька тоже опасалась. Деликатничала. Если там что-то было, вдруг Крис станет говорить про Алекзандера, объяснять и оправдываться, а совсем не надо. Шанельке – не надо, она и так примет сторону подруги, не потому что извечная женская солидарность, все они козлы, а мы-девачки всегда правы, нет-нет. Просто Шанелька Крис доверяла и знала, та умна. И сама обо всем подумала.
Но зря я это все, думала дальше Шанелька, наливая себе еще кофе и беря из бумажного пакета мягкий круассан, уж что-что, а оправдываться Крис не будет. Не тот характер, чтоб чем-то или кем-то прикрываться.
- Все вчера было нормально? – спросила, кусая и запивая, и тем подсказала подруге, можешь рассказывать, если хочешь, а не хочешь, кивни.
Та кивнула, отставляя пустую чашку. Улыбнулась. Но углубляться в подробности не стала. Ушла на постель, села, ставя босую ногу на край, и отвинтила крышечку флакончика с лаком.
- А у тебя, вроде, не очень? – задала осторожный встречный вопрос, тоже позволяя подруге или поделиться, или грустить молча.
- Ну, – Шанелька покачала головой, – ну, да. Но не хочу. Да нет, на самом деле, если по факту, то, как раз все хорошо. Просто…
Она помолчала, обдумывая, сможет ли рассказать, но не проговориться.
- Понимаешь… Смешные мы, в смысле – женщины. По факту: свидание, машина, звезды, сплошная красота. Секс. Очень даже ничего себе секс. Получше, чем… (тут она вовремя замолчала, а ведь чуть не сказала «чем в первый раз»). Хороший, короче секс. И потом все так ласково, чинно, деликатно, домой подвез, до калитки до самой. А вот попрощаться толком не сумел. И сразу получается, все, что было, будто черной краской замазали. Ну не дура? Оно все же все равно – было! И было хорошо. А ощущение такое, будто все исчезло, и ничего не было! У меня голова лопнет от недоумения, почему женский ум так устроен. Была бы я мужиком, я бы похохатывала, по пузу себя хлопая. И яйца чеша. Типа – трахнул телку, кончил круто (веришь, да, он, правда, круто кончил), можно дальше ходить гоголем. Кстати, почему гоголем? Уткой, да? Селезнем, в смысле. Не Николай Василичем. Ну, вот… Внимание, вопрос. Так почему же я, из-за того, что это чучело в машине сидело и не смогло мне пару ласковых на прощание отслюнить, и невнятно там мялось, и уехало чисто-просто так, почему я зла, будто и не лежала там, не балдела? Будто не меня целовал, по-всякому. Внимание, второй вопрос: они этого совсем-совсем не понимают? Что женщину взять тепленькую можно не отменным сексом, а этими вот глупостями дурацкими? Ручку поцеловать. Слов сказать на прощание. Или они боятся, из-за слов я замуж побегу, что ли? Все. Я сказала. Как раз успела, пока ты лак.
Шанелька рассмеялась, стоя над склоненной темноволосой головой. Крис кивнула, ставя флакончик на тумбочку.
- Может быть не все такие умные, как ты. Девочки, в смысле. Может и правда, большинство после пары ласковых сразу пытаются замуж увлечь?
Крис взяла с тумбочки журнал и стала помахивать им над сиреневыми ногтями.
- А что касается, понимают ли мужики, чем нас брать. Череп твой этим и берет. Восторгами и волочением. Ручкоцелованием. Стихами и песнями. Потому вокруг него и полно, гм…
- Дур, – подсказала Шанелька, уходя к зеркалу со щеткой в руке, – ладно уж, сама знаю. Тогда третий вопрос. Почему эти простые вещи пользуют козлы, а как более-менее нормальный мужик, так у него и язык отнялся, и паралич его разбил?
- Не знаю. Нет. Знаю. Наверное. Потому что нормальный более-менее, он боится ложных надежд надавать. А Череп гад, не боится. Начхать ему на то, что одну облизал, кинул и другую облизывает. А предыдущая – сиди, обсыхай, и рыдай в тряпочку.
- То есть, – подытожила Шанелька, резко водя щеткой по волосам, – чем дряннее мужик завершил свиданку, тем он благороднее. Чище и честнее. Да ты, Кристина Андревна, тот еще крючкотвор, тебе в адвокаты надо было идти. Отмазывать всяких. Наизнанку выворачивать все, шо видишь.
- Но-но, – Крис потрогала ноготки, встав, заходила по комнате, собирая в сумку пляжные мелочи, – тьфу на них, на адвокатов. И на дурных дядек тьфу. И на Черепа. Я так поняла – секс у тебя был, звезды были, и домой подвезли тебя. На прочее – тьфу. Все равно ты лучше всех.
- Да, – уныло согласилась Шанелька, – лучше, красивее, умнее, и главное – моложе.
- Нудисты, – сменила тему Крис, суя в сумку мобильник, – нас ждут нудисты! Бери фотик, там вряд ли будешь снимать, да и не надо, а по дороге нащелкаем на память всего. Тем более, сегодня снимемся и ночевать будем уже, что у нас там дальше? В Алуште, может?
- А… – Шанелька удивилась безмятежной решительности подруги, но не решилась уточнять, неужто Вова Великолепный оказался не таким уж и великолепным. И все вышло не слишком уж, а Крис просто отлично держится? В отличие от нее, расплакалась тут по пустякам, пристыдила себя Шанелька и решила думать вперед, а не назад. Нудисты так нудисты. Тем более, тот, с пирсингом, который первая ласточка, оказался очень даже интересным. Прикольным.
- Ох. Опять птицы!
Она бросила щетку и повалилась следом – на застеленную кровать. Пересказала Крис про первую ласточку. Так и постановили, чтоб не обзывать умника длинно, будет он зваться теперь – Ласточка.

Внизу, под балконом шумел двор. Кричали дети, ворчал чей-то автомобиль, хлопнула дверца, мужской голос заорал от души:
- Вов-ва-ан! Ах ты, черт чумазый, встречай! И номер нам, тот, что обещал, ничо не знаю! А-а-а, иди сюда, ну-ка!
В ответ послышался голос Вовы. Шанелька искоса посмотрела на безмятежное лицо подруги. Ничего по лицу не поняла и снова решила – да ну ее пока что, прошлую ночь. Начался новый день. Пусть он будет хорошим.
Они открыли двери и встали, чуть не раздавив картонную коробку на плетеном половичке.
- Ого! – Шанелька нагнулась, трогая закатанное в золотую фольгу горлышко бутылки, среди кистей крупного винограда в розовой изморози. Выпал и покатился по кафелю сизый гранат с приплюснутыми бочками.
Крис хмыкнула и толкнула коробку в комнату. Заперла дверь.
- Вечером сожрем гостинцы.
- Какой гадкий Вова, – зашептала Шанелька, топая следом и сдавленно хихикая, – о-о-о, коварный, подарки шлет, небось и ручку поцелует, и на колено встанет. Да он похлеще Черепа! Немедленно всех бросай и замуж-замуж!
- Типун тебе на язык, Шанель. Пошли скорее, пока он там с гостями.

***

Ветер был ярким, горячим почти до белого, и все вокруг будто присыпали белой солнечной пылью. Лица людей – загорелые и красные, асфальт, ограниченный прилавками и витринами, парапет, витые столбики, за которыми сверкала синяя, с белым блеском, вода, и по ней – белые яхты и катера, а дальше, в белесой дымке на горизонте – пухлые облака, будто сгущенный в жаркую вату летний зной.
Идти было тяжко, жара держала колени, мешая им подыматься, давила на плечи. И Шанелька пожалела, что не нахлобучила ничего на голову, так сильно пекло. Они медленно шли, отвлекая себя разглядыванием витрин и народа, дважды выпили ледяной газировки, мгновенно вспотели, попытались спуститься на берег, чтоб искупаться, но гальки почти не было видно из-за толчеи голых тел, и съев по мороженому, девочки побрели дальше, жалея, что не вышли попозже, когда солнце хоть чуть пожелтеет, теряя яростный белый блеск.
Впереди цивильная набережная обрывалась, и там, у подножия каменистого холма с гробницей Юнге, пляжные зонтики и барные стойки под лохматыми тростниковыми навесами окружали голые люди обоего пола. Шевелились плечи и локти, обнаженные мужчины чинно беседовали с обнаженными дамами. На пластиковых топчанах валялись тела разной степени загорелости и обгорелости.
- Их так много, – Шанелька пришурилась на толчею, – что как-то даже не впечатляет. Ласточка был прав, когда рассекал с голым задом среди обычных пляжников. Если конечно, хотел внимание привлечь.
- Криси! – откуда-то сбоку, из ноющей мелодии флейты и постукивания маракасов раздался удивленный голос. И перед подругами возникла худенькая девочка в цыганской цветастой юбке и черной маечке, с короткими, косо кинутыми на впалые скулы, русыми волосами. Развела тонкие руки, уронила их, явно стесняясь. И засмеялась, щуря серые глаза. Рядом с ней стояла, держа за руки двух совсем маленьких замурзанных детишек, совсем голых, молодая женщина сонного вида, тоже совсем голая, с коричневыми грудями, расписанными завитками белил и охры. На лбу сонной пламенел красный рисунок. И еще одна подходила, тоже раздетая, с улыбкой, плывущей по загорелому неподкрашенному лицу.
- Ляночка? – Крис обняла внезапную в юбке, чмокнула в щеку, отпустила, оглядывая, – ну надо же. Я думала, вы дальше, ты же говорила, все лето на западной побережье. С мужем.
- Не доехали еще. Знакомьтесь, это Таня, это Света. А это внизу – Мишенька с Элинькой. Таня художник, Света – композитор.
«Я не сомневалась», подумала Шанелька, кивая голым барышням, которые постояли рядом с отсутствующим видом, и, таща детей, пошли дальше, плавно двигая загорелыми ягодицами и мелькая грязными пятками.
- Это Шанелька, я тебе рассказывала, – Крис посмотрела по сторонам, – а где твой?
- Он там, с ребятами, у них медитация. Я тоже, но увидела тебя.
Они заговорили, обе ежеминутно оглядываясь на Шанельку, та кивала, помалкивая, а сама, то любопытно рассматривала ожерелья на тонкой шее Ляночки, и фенечки на руках, то переводила глаза на месиво человеческих тел вдали. И вдруг, случайно посмотрев ближе, туда, где обрывалась белая балюстрада, шагнула от собеседниц.
- Угу, – сказала, не глядя на них, – вы извините. Да. Я сейчас. Я скоро.
В спину ей несся шум голосов, сдобренный змеиными переливами флейты, смех и шелест шагов, сбоку на длинной серой стене мелькали яркие рисунки-граффити, рядом с которыми она наметила сфотографироваться вместе с Крис, еще подумала, славно, что появилась эта Ляночка, она и снимет, чтоб – вдвоем. Впереди высились укрытые выгоревшей травой обрывы, над чашей синей бухты. А совсем близко, в двадцати метрах, на плоских ступенечках, что спускались к пляжу, шевелилась небольшая толпа рядом с суетливым фотографом. Тот отбегал, припадая к объективу, вскрикивал и шутил, командовал, и голые люди, смеясь, подходили вплотную к сидящей на белых перилах большой птице с простертыми крыльями. Хохотали, держа за клюв, ухватывались за кончики крыльев, а один, тощий, весь измазанный серой глиной, вскарабкался на перила, раскидывая грязные руки и делая вид – летит, корча рожи.
- Это же… – Шанелька отвела рукой чье-то голое тело, шагнула еще ближе, – эй, вы. Это мой орел! Вы чего, с моей птицей?
- В очередь, девушка, – строго крикнул за ее спиной фотограф, – не застите кадр! Пригнитесь, вы-вы там, на периле, я говорю, пониже, чтоб голова. Ага. Лицо сделайте!
Серый глиняный человек послушно сделал лицо. И стал похож даже не на неандертальца, а просто на тощую обезьянку. Зарычал, кривляясь. И, теряя равновесие, качнулся, хватая печального орла за лохматое крыло.
- Отпусти, ты! – Шанелька рванулась вперед, схватила птицу за другое крыло, удерживая от падения под ноги.
- Что происходит? – фотограф заорал, подвизгивая, торопился, дышал тяжело, держа обеими руками тяжелый фотоаппарат и пихая его в распахнутый кофр, – а ну, ушла отсюда! Не трожь реквизит!
- Какой он тебе реквизит! Это орел! – закричала в ответ Шанелька, обнимая орла под крыльями и ничего почти не видя, топталась, пятясь, чтоб вынести его из хохочущей толпы голых мужчин.
- Мой орел! – толстяк, наконец, утолкал фотокамеру и резво схватил орла за крыло, перебирая пальцами, нащупал под перьями шею и стал, пыхтя, отдирать Шанелькины пальцы, шипя и брызгаясь слюной, – с… ума… сов-сем… да пусти ты, ненормальная!
- Я ненормальная? – возмутилась Шанелька, топчась и пихая сандалией щиколотку врага, где-то там, под крыльями, – ты украл. С машины! Из машины! Ворье несчастное. Отдай пти… птицу верни, бар-ран!
- Снимок! – заорал кто-то над самым ухом, Шанелька качнулась, обнимая орла, которого уже никто никуда не тянул, – а ну, плиз, снимите с девушкой!
За спиной фотографа она увидела, почти не видя от злости, Крис и Ляночку – они почти бежали, но повинуясь взмаху толстой руки, остановились с непонимающими лицами, чтоб не мешать сделать кадр.
- Улыбочки, – злобно проревел толстяк, нажимая на спуск, – что? Еще надо? Еще улыбочки!
Ее толкали, стискивая, орла придерживали сразу несколько загорелых рук и, скосив глаза вниз, Шанелька немедленно подняла их, чтоб не смотреть снова, а камера щелкала и щелкала, прикрывая растерянное и злое багровое лицо толстяка.
И вдруг, сбоку, из-за угла небольшого отельчика, с балконами, увешанными трусами и полотенцами, вышла пара, при виде которой у Шанельки сам собой раскрылся рот. Она застыла, прижимая к себе орла, так что хвост упирался ей подмышку.
Вдоль разрисованной стены, к ступенькам, ведущим на пляж, величаво выступал Костик Череп, в крошечных плавках на тощих бедрах, сверкающих, будто их обмакнули в жидкую ртуть. И в бандане на маленькой голове, с длинными хвостами, небрежно кинутыми на острое плечо. Следом за Костиком шла невысокая дама, с усталым лицом под яркой косыночкой, утянутая в сплошной купальник, рябящий кругами и треугольниками. На локте ее болталась плетеная корзинка, а Костик тащил в руке неизменную гитару.
- Девушка, – сказал низкий голос Шанельке в ухо, – если позволите, я бы тоже, с вами и вашим орлом.
- А… – сказала Шанелька, не понимая, кто и что, а думая лишь о том, что вот, она торчит посреди набережной, обнимая чучело орла, а вокруг – десяток голых мужиков, один вообще извозюканный глиной, и ее снимают, под всеобщий хохот…
Череп остановился, заговорил, помавая рукой и указывая спутнице на окрестные горы и скалы, будто сам все это родил и вот вышел отдохнуть на седьмой день творения. Женщина в косынке внимала, послушно оглядываясь вслед жесту.
- Орла отдай, – напомнил о себе фотограф, который раздавая визитки, вернулся к Шанельке, – или это, слышь, давай в долю. Вон, шо мухи налетели, денек постоишь, к вечеру я тебе бабла. Непыльная работка. Купальничек тока надо, со стрингами. Ну, в смысле, лучше б просто одни труселя. Идет?
- Кто идет? – машинально спросила Шанелька, с тоской видя, как Череп, наконец, заканчивая поворот, замер с открытым ртом, указывая рукой в аккурат на стоящих у перил нудистов и растрепанную Шанельку с орлом в объятиях.
- Тьфу ты, – ответил толстяк с унылой мудростью, – обкурилася, с утра прям. И чего не живется нормально. Водки тама.
Костик оставил новую пассию, неожиданно быстро оказался рядом с Шанелькой, оглядел ее презрительно, и голосом, вздрагивающим от бешенства, произнес:
- Нда-а-а, Нелли. Такого я… Нет, я, конечно, знал, что ты, после меня, не сумеешь. И даже в какой-то степени ощущал себя ответственным… и предлагал… Но опуститься так!
Он задрал подбородок в седой щетине, вызывающе оглядывая «самцов», которые не расходились, с интересом слушая. И подбоченился, расправляя плечи. Глотнул, так что по горлу заходил кадык.
- Костя, – тихо сказала за его спиной спутница, не отрывая глаз от Шанельки и орла, – пойдем, Костя, а то топчаны разберут. Все.
- Катишь, – величественно обратил он к ней руку ладонью, будто закрывая рот, и женщина умолкла на полуслове, – Катишь, это важно! Это глобально и невыносимо! Это… это!.. – он схватился за голову, будто она орех и ее надо раздавить, потом покачал ею, – невыносимо видеть! Человечность! Порядочность! Женская честь!
- Чья бы корова, – отодвигая его плечом, оборвала причитания Крис, подошла, становясь рядом с орлом.
Толстяк поднял камеру и немедленно щелкнул еще раз и еще.
- Девушки, – закричал кто-то, – а можно с вами? И с птицей!
- С барышнями дороже, – строго распорядился толстяк, – а вы, мущина, идите куда шли, не застите кадр.
Шанелька через набегающие слезы увидела вдруг Ляночку. Та стояла рядом с длинным парнем, в какой-то серой хламиде и плавках. И хохотала, вытирая слезы тонкой рукой.
- Угу, – сказала Крис, – разок можно. Только я нефотогеничная, кадр испорчу.
Она нацепила на нос непроницаемо-черные очки, обняла Шанельку за плечи, а другой рукой придержала орлиное крыло. По краям композиции, смеясь, снова набежали «самцы», поправляя по Шанелькиному выражению, «хозяйства» и принимая мужественные позы.
Костика оттерли к его Катишь, он снова сглотнул, опуская лицо и нервно оглядывая кокетливые ртутные плавочки.
- Улыбайся! – прошипела Крис, сама лучезарно оскаливаясь навстречу фотокамере.
Не могу, подумала Шанелька, да что же это. Позорище какое, накаркал, теперь будет, мозг проедать.
- Девочки!
Толстяк с надеждой повернулся, радуясь еще одной амазонке. Но поскучнел. Быстро шагая, к ним почти бежала, мелькая красными бриджами на суховатых ногах, Ирина-администратор. Кивала, улыбалась, Костика Черепа на ходу отодвинула, не заметив, и он воинственно выпятил ей вслед подбородок, выдернул руку из пальцев своей Катишь, которая не теряла надежды увести возлюбленного.
- Девочки! А мне Димочка сказал, что вы тут, я сразу и кинулась. Кристиночка, Неля, у нас катастрофа. Нет-нет, я фигурально, это такое счастье, что я вас нашла сейчас. Да еще…
Она хихикнула, оглядывая перила и пляж.
- В таком прелестном окружении! У нас съемки. Передача, крымского. Наши будут семь минут. Семь! Не минута, не две. А вон ребята едут. Мальчики! – заорала она уже в другую сторону, оглушая подруг металлическим звоном в голосе, – сюда! Вот они!
Все повернулись в ту сторону, куда был обращен крик. И Костик повернулся тоже. По тротуару ехала черная платформа на низких колесах. Топырилась огромными объективами, мохнатыми микрофонами и какими-то штативами и антеннами. Двое парней в белых футболках с одинаковым логотипом сидели, направляя видеокамеры в толпу гуляющих, а еще один шел рядом, неся микрофон, будто копье наперевес.
- Буквально два слова, – горячо зашептала Ирина, – да просто покивайте и улыбнитесь, я сама все скажу, ах да, и бейджи, я тут новые приготовила, чтоб у всех были, а то вдруг думаю. С аккредитацией.
Вытащила из нагрудного кармана рубашки и ловко пришпилила Крис и Шанельке глянцевые прямоугольнички, полюбовалась, цокая и закатывая глаза. Закричала:
- Мужчина, вы там, птицу возьмите! У нас съемка!
- Не дам, – сипло сказала Шанелька, крепче прижимая орла, – если надо, пусть снимают с орлом.
- Ах, – задумалась Ирина, с опаской поглядывая на решительное лицо и стиснутые губы, – о! – подняла палец с острым ногтем. И вдруг снова заорала оглушительно:
- Мальчик! Ты там, у стенки! Сюда подойди! К телевидению!
Вытирая руки тряпкой, к ним подошел парнишка, в забрызганном краской комбинезоне на три размера больше себя.
- Ну? – спросил, как бы нехотя, но было видно – ему интересно.
- Ты там рисуешь, да? Баллончики, краска. А если мы нашего орла покрасим в синий? Нелечка, ты как? Это же чудесно получается! – В погоне за синей птицей!
- Если перья не слипнутся, – Шанелька краем глаза продолжала видеть далекого Костика Черепа, тот встал мертво, а рядом быстро что-то говорила недовольная Катерина-Катишь, указывая корзинкой на пляж.
- Не слипнутся, – заверил парень в комбинезоне, – то новые краски, оттенок дадут, фактуру не портят.
Он оглянулся на зрителей, сунул руку в глубокий карман, погремел там, вытаскивая и прижимая к груди заляпанные краской цветные баллончики, они гремели, как пустая посуда. Повертел в руках один и сунул его Крис. Прочие снова покидал в бездонный карман.
- Ах, – сказала за спинами Ирина, – ах, птица, это же… Это же фламинго. Эдика Решетилова. Который лебедя. Крыло. Ах!
Мальчик, уже направляя баллончик на вытянутое крыло, с жалостью посмотрел на странную сухопарую тетку.
- Какое фламинго, – поправил свысока, – орел это. Ягнятник. Я таких в зоопарке ялтинском рисовал, когда в художке учился. Еще грифов-стервятников.
- Ахахаха, – зашлась Ирина, маша рукой телеоператорам, – да не слушайте. Его. Меня. Я не о том вовсе. Это я вспомнила просто. Ах, девочки. Ну, Крыло же. Лебедя. В углу сидел.
Она смешалась и умолкла. Шанелька стояла, взгромоздив орла на белые перила, голова кружилась от запаха краски и сверкания солнца, и казалось ей, она, как кэрролловская Алиса, попала куда-то, и вляпалась. Туда, где все становится страньше и страньше и можно уже не удивляться. Ртутным плавкам на худом заду Костика Черепа, коробке с виноградом от Вовы Великолепного, догадкам внезапной Ирины и неутомимому глиняному человеку – он, отбежав на песчаную проплешину, развлекался тем, что с разбегу становился на руки, неловко дергая в горячем воздухе серыми ногами, а член его, похожий на испорченную жарой сосиску, мотался вверх и вниз между тощих бедер. На фоне его кульбитов стремительная покраска орла казалась делом заурядным, почти домашним. Ну, стоим, орла красим.
Поворачивая птицу, она представила, как станет рассказывать девочкам в библиотеке: это было, когда мы на набережной орла красили в синий цвет, для телевидения, после фотосессии с обнаженными дядьками, ну, когда мне еще фотограф предложил войти в долю, если у меня вместо купальника будут одни труселя, желательно, стринги. Ну, вы понимаете…
Потому она совершенно не удивилась, разглядев в толпе гуляющих знакомую бейсболку на олечкиной голове и рядом – Диму Фуриозо, в его тропических шортах и распахнутой по случаю сильной жары рубашке. Ирина, подпрыгивая, замахала рукой, покрикивая и восклицая.
Шанелька шагнула назад и встала за блестящими крыльями цвета электрик. Лицо сделала равнодушным донельзя. Она сама сказала тогда Крис, если даже увижу его, то ничего на челе моем не отразится. Было, мол, и было. И прошло. И отлично. Главное, чтоб сам не стал в лицо заглядывать и с разговорами о прошлой ночи соваться. А то Крис та еще амазонка. Вдруг и правда, кохтями Диму распишет. На радость телевизионщикам.
Дима подошел, тащимый за руку шумной Ириной, с другой стороны прыгала от избытка молодости и здоровья Олечка. Посмотрел на равнодушное лицо Шанельки, открыл было рот, но сказать ничего не успел.
- Давайте уже, – скомандовал хмурый, мокрый от пота дядька на платформе, – время, девочки!
- Сегодня мы с вами увидим, как совершаются приключения, – затараторила Ирина, значительно улыбаясь и подтаскивая Диму поближе, – новомодное слово квест, пришедшее в нашу жизнь из компьютерной виртуальной жизни, игровой жизни, становится привычным, но не теряет своего очарования. Игры любят все. И в наше интересное время совсем не нужно возвращаться в детство, чтоб позволить себе – играть. Напротив. Новые умения, наработанные во взрослой жизни, сделают приключения более настоящими. Вы уже познакомились с некоторыми участниками большого летнего квеста «В погоне за синей птицей» команд стрит-челленджа со всей России, и даже… из Европы! А эта часть нашей передачи посвящена тому, что окружает игру, кто, так сказать, составляет свиту, шлейф мужественных участников. Вот журналисты столичных изданий. Глянцевого журнала Эсквайр. И э-э-э… – Эсквайр! Нелли Клименко и Кристина Неверова. Пожалуйста, Кристина, скажите несколько слов нашим телезрителям. О впечатлениях.
Она сунулась ближе к свежепокрашенному орлу, тыкая в девочек микрофоном, но Крис отступила, выталкивая вперед Шанельку.
- Нелли, – не растерялась Ирина, – ваши впечатления? Ваши планы?
Повисла медленная, длинная, бесконечная, как показалось онемевшей Шанельке, пауза. Но поодаль, за смеющейся Олечкой и серьезным Димой, за тележкой с мороженым, на фоне аккуратного здания отельчика, стоял Костик Черепухин, с растерянно-вызывающим видом выставляя небритый подбородок. А рядом с ним усталая женщина, в косынке на обычных волосах, в обычном купальнике, та, которая теперь занимает место Шанельки, потому что, по прощальным признаниям Черепа, Шанелька не потянула, не стала, не соответствовала. Разочаровала. Наверное, ей он в ночных беседах горько жалуется сейчас на то, какая же Шанелька не та и не то, как жаловался на своих предыдущих возлюбленных. А Шанелька – верила и кивала. Ей вдруг, на излете бесконечной паузы, которая длилась всего секунду, хотя для нее – почти целую жизнь, стало ужасно жаль тех, отвергнутых раньше, и Катерину-Катишь, ей теперь тащить на себе истерики Костика, выбрыки Костика, нервные срывы, перепады настроения и прочую лабуду. А раз ничего не изменить, то пусть они оба увидят, что Шанелька – не пустое место. Может быть после, когда-нибудь, Катерина поймет.
- Да, – сказала Шанелька тем голосом, каким начинала читать новую сказку, глубоким, решительным голосом, подчиняющим себе разболтанных первоклашек, и они умолкали, готовые слушать, даже если до этого крутились, хохотали и задирали друг друга.
- Да. Каждому хочется поймать свою синюю птицу. За крыло или за хвост. И пусть это сказка, но сказка для взрослых, которые понимают, что она – сказка, но они ведь сами ее творят. Так? Вот наша сегодняшняя синяя птица. Этот орел был чучелом. Сидел в номере. Скучал там. У него крылья большие, видите? Ему в маленьком номере тесно. Так что мы решили, пусть он тоже побудет синей птицей, самой настоящей. И сегодня он тут главный. А мы все – вокруг него. Как верно сказала Ирина – мы свита. Спутники. Про это и напишем. Серию репортажей с фотографиями на развороте. В московском журнале Эсквайр, в осенних номерах. Пусть унылой осенью в нем останется лето. Спасибо.
- Снято, – густо сказал дядька в белой футболке. Вытащил из пакета банку пива, присосался к ней, шумно глотая.
- Круто, – сказал уважительно знаток орлов и грифов в комбинезоне, – а можно вы меня тоже сфоткаете, вместе с синей птицей? И с вами?
Крис вытащила у Шанельки из сумки фотокамеру, толкнула ее к перилам:
- Давай, репортер, улыбочку.
Парень встал рядом, сбоку набежали еще люди, к облегчению Шанельки, в плавках, купальниках и летних одеждах, треща, втиснулась Ирина, подхватывая ее под локоток и прижимаясь. Крис нацелила на группу объектив, а Шанелька через ее плечо посмотрела на остекленевшее лицо Костика и безмятежно улыбнулась своей знаменитой улыбкой, за которую ее нежно любили все сторожа, сантехники, дворники и пенсионеры.
Через несколько минут дядьки погнали свою платформу обратно, Крис снова заговорила с Ляночкой, поглядывая на Шанельку. А та, снова делая равнодушное лицо, уставилась в сторону моря, чтоб не смотреть на подошедшего Диму.
- Привет, – Дима говорил осторожно и выжидательно, рядом маячила неизменная Олечка, надувала губы, дергая его за локоть, – я спросить хотел…
Но совсем рядом стояла Крис, и Шанелька отрывисто бросила:
- Извини. Мы уже уходим. Уезжаем.
- А…
- Его уже можно брать? – обратилась она к мальчику с красками, – не измажет?
- В секунду сохнет, – отозвался тот, бережно принимая орла под крылья, – куда нести? Я помогу. Меня Андрей зовут, а вас я знаю уже, Нелли.
- Не Нелли, – поправил Дима, – а Шанелька. Для своих.
- Правильно. Для тебя, Андрюша, Шанелька. Очень приятно. Криси!
Крис поспешно обняла Ляночку, прощаясь, и пошла рядом. С другой стороны тащил орла обретший имя художник.
- Шанелечка… я про орла хотела. Сказать. – Крис замолчала, думая, как бы поделикатнее признаться.
Но Шанелька отмахнулась. Ее покачивало и сильно сушило рот. Голова кружилась. И казалось, сейчас вырвет, мороженое ворочалось в желудке, подкатываясь к горлу и валясь обратно противным ледяным комком.
- Мне что-то нехорошо. Водички бы.
Они остановились, у прилавка в тени навеса, где резко пахло копченой рыбой, разложенной на жирной от масла бумаге. Крис побежала к соседнему холодильнику, суя деньги, беспокойно оглядывалась на бледную Шанельку. А та, кивая каким-то речам Андрюши-художника, водила глазами по сторонам. Наконец, не в силах терпеть резкий насыщенный запах, вышла на солнце и плюхнулась на горячую скамейку. Наклонилась к согнутым коленям.
- Ох, – сказала, дрожащей рукой принимая ледяную, в потной измороси бутылку, – что-то мне как-то…
- Андрюша, – распорядилась Крис, – мухой туда, в переулок, там вроде тачки стоят. Скажешь, нам в самое начало, к отелю «Дельфин». За орлом прибеги, понял?
- Мухой, – кивнул мальчишка и исчез.